7. Богдан
Ты никто и ничто, если рядом нет того, за кого стоит умереть.
Родители назвали так сына потому, что — это модно, современно и, где-то, в чем-то даже статусно. К тому же, они прочитали, что обладатель такого имени, в том числе, наделен подвижным умом, будет достаточно изворотлив, а это в нынешних условиях дает возможность живого присутствия второго «я» — непременно скрытого от людских глаз, но весьма важного обладателю сего, чтобы не погибнуть в обществе.
В чем родители Богдана уловили основной смысл предназначения второго «я», так это — прекрасное приспособление к самым различным ситуациям. Что, на их взгляд, было довольно-таки неплохим качеством в весьма сложном современном мире.
В отличие от Рамсеса, Богдан провел детство и отрочество в административно-финансовой семье. Глава дома, наполовину скрытый и в большей мере угрюмый, более всего был мрачным, да еще и клерком, который занимал довольно «увесистые» должности во власти, стремительно меняя ступени, а затем и пролеты карьерной лестницы. Так, в настоящее время, он работал в команде президента страны. Мама же у Богдана, всю жизнь разделяя участь жен, чьи мужья твердо стоят во главе семейства, была к тому же наделена женской мудростью и умом, что позволило ей стать доктором экономических наук и успешно в последние годы возглавлять банк! К слову, ее новое элитарное назначение произошло сразу, как муж перераспределился в Кремле.
Помимо того, что Богдан всегда жил безбедно, он никогда не был обделен вниманием, как со стороны родителей, так и их друзей. Кто всенепременно с должным почтением относится к таким семьям — так, как и подобает к высоко «Богом поставленным» людям (именно этой фразой и лебезили вокруг родителей Богдана).
Ребенок у столь приподнято-возвышенной супружеской четы был один. Поначалу, как поженились, они посчитали, что обязаны родить такое количество детей, скольким смогут дать все необходимое для достойной жизни. Но, когда эту теорию можно было применить ко второму ребенку, а затем и еще к нескольким тысяч детей, то время было упущено. И, как посчитала семейная пара, они уже не в том возрасте, чтобы заводить хотя бы еще одного ребенка. Так и появились в семье две кошки и три собаки. Ровно столько родители Богдана могли себе позволить, чтобы животные не нуждались ни в чем, включая, специально взятую на работу няню, обученную для домашних питомцев.
К тому времени, что пришлось на питомцев, Богдан уже был подростком и его мало интересовали собаки, да кошки. Лишь поначалу Богдан немного, в свойственной возрасту манере, поволновался, что теперь родители могут и обделять его своим вниманием. Но этого не произошло. Включая и то, что постоянные гости в доме, как приходили каждый раз с подарками для единственного в семье дитя, так и продолжали это делать. А то, что гости дополнительно таскали собакам и кошкам, ему это, конечно, не нравилось и, стало быть, предмет ревности у Богдана сошел на, нет.
То, как себя начала чувствовать ново-домашняя живность, не особо отличалось от вседозволенности Богдана в детстве. Еще задолго до того, как появились кошки и собаки в доме, Богдан, в силу того, что был ребенком, мог позволить себе многое. Допустим, он так же (как теперь кошки и собаки) мог не покидать отцовский кабинет и оставаться вместе с папой, когда там присутствовали заинтересованные в каких-либо переговорах люди, где шло обсуждение вопросов подолгу и безвылазно. Последнее, к слову, никак не распространялось на сына: он покидал кабинет, когда ему становилось скучно или собравшиеся больно серьезно (так казалось Богдану) начинали говорить о финансах. Тогда он приходил к маме и жаловался, что она не так сердито говорит о деньгах, как это делает папа, с детской непосредственностью думая, что родители занимаются одним и тем же — лишь финансами. И это было резонно — отличий в разговорах папы с коллегами и в общении мамы с подчиненными, Богдан не видел.
Вся домашняя атмосфера благоволила тому, чтобы Богдан шагнул вслед за родителями и, наконец-то, сам занялся вопросами денег. Так и случилось. За исключением — как считали родители Богдана — маленького демарша у отпрыска, который мог себе это позволить. Дело в том, что, пока родители оставались при должностях, Богдан мог и дальше демонстрировать свою самостоятельность в финансовом плане, и не менее, как состоявшаяся личность. Ровно настолько Богдан думал, что он независим. И при всей широте того спектра, что открывалась перед ним после учебы в престижном университете Нью-Йорка, Богдан предпочел направление — трейдинг. Получив достойное образование, он не стал спешить с трудоустройством. Он (все в том же городе) выбрал компанию, где подготавливают и обучают трейдеров с уже университетским дипломом. По окончании и этой учебы, да с полностью оплаченными увесистыми американскими счетами, конечно, со стороны родителей, Богдан благополучно вернулся в Россию и, естественно, только в Москву.
После того, как родители (лишь) порекомендовали Богдану (чтобы никоим образом не задеть его независимость) успешную российскую инвестиционную компанию, он с удовольствием воспользовался предложением, да самостоятельно отправился устраиваться туда на работу. И — о, чудо! — прошел-таки собеседование, став сотрудником компании, в которой давно уже работал его друг Рамсес.
Потом Богдан еще долго хвастался перед Рамсесом, когда они хорошо выпивали, что он сам без протеже, как и Рамсес, благодаря знаниям, смог заполучить в престижной компании место, куда претендуют многие по окончании, цитата: «своих учеб в каких-то там университетах».
Перед тем, как въехать во двор к Богдану, Рамсес повернул с проспекта в переулок с односторонним движением. Тут он остановился у тротуара и пропустил три машины, которые тоже последовали вслед за ним с главной улицы. Когда они скрылись за углом, Рамсес постоял еще какое-то время. Не глуша двигатель, он наблюдал в зеркало заднего вида, но больше никто с проспекта сюда не завернул.
Быстро справляясь с рулевым колесом, Рамсес развернулся и направился к проспекту, нарушив знак с односторонним движением. К счастью, он не встретил машин и уже через пару минут, наконец-то, въехал во двор, где проживал его друг.
В воскресный день машин тут было немного, поэтому Рамсес удачно припарковался. Он осмотрелся внимательней и обнаружил, что здесь нет ни души. Только после этого он выключил двигатель, но все же продолжал скрываться за тонировкой в салоне. Кроме, возможно, пары бездомных собак, которые могли его видеть — они лежали на крыше домика на курьих ногах для детей и прямо напротив лобового стекла его машины.
Рамсес не покидал салон и приглядывал за аркой, где находился въездом во двор, будучи сам наготове ко всему экстремальному. Как и ранее, его никто не преследовал, да и во дворе так никто и не появлялся. Из всего, что перемещалось здесь — были листья. Некоторые из них еще трепыхались на деревьях, но теперь ветру не нужно было прилагать усилий, чтобы отправить их в последний путь, после чего они, наконец-то, станут приземленными. Вынужденным одиночеством из-за своей стойкости, листья, провисев до сего дня, по одному отрывались от веток и начинали на прощанье живописно кружить, всецело наслаждаясь коротким, но истинно свободным и индивидуальным полетом.
— Точно, это уже паранойя, — на выдохе, устало произнес Рамсес и добавил, как бы уточняя, только что поставленный себе, диагноз: — У меня начался системный, назойливый бред.
Он вышел из машины и отправился к подъезду, а по пути набрал телефонный номер Богдана. Между ними, для удобства, было принято — не звонить по домофону. Бывало так, что никому, кроме друга, не хотелось открывать дверь, соответственно, никто из них не подходил к домофонной трубке.
— Добрался? — первым делом спросил, веселясь, Богдан.
— Открывай, — ответил Рамсес, не реагируя на вопрос и настроение друга.
Подъезд был довольно уютным, несмотря на послевоенную постройку в центре города. К тому же по осени, как нельзя кстати, в нем было тепло.
На четвертый этаж Рамсес решил подняться по лестнице. Там находилась квартира Богдана, доставшаяся ему по наследству от бабушки. Поднимаясь, на лестничных площадках он обнаружил цветы, аккуратно рассаженные в специальных горшках, которых ранее не видел, поскольку всегда пользовался лифтом.
Наверху что-то упало. Рамсес осекся и замер в ожидании.
«Какого черта, я делаю? — вопросил он, не помня себя таким подозрительным. — Или все же мне сейчас прострелят голову в этом подъезде?..»
— Чего встал? — раздался голос Богдана сверху, отчего Рамсес вздрогнул. — Это ты, там, шагаешь по кривым «проспектам»? — уточнился он.
— Да я, я, — ответил Рамсес и с облегчением на сердце поспешил к другу, теперь точно понимая, что дойдет и без неожиданных сюрпризов.
