Если бы все было так прекрасно!
— Может, ей нужно время побыть одной?
Это предположила уставшая маленькая женщина в сером.
— Целую ночь? — спрашивает менее чувствительная дама, и при слове «ночь» дело сделано. Муж Элины осел на кресле. Франк Нильсен дает ему последние полбутылки спирта, сбереженные для него самого, и набирает номер сестры. Компания дрожит от любопытства, раздается гудок, громкая связь включена, три раза звонит телефон, прежде чем она весело и беззаботно отвечает: «Элина слушает!»
— Это Франк, — говорит Франк серьезным голосом.
— Вижу, — дружелюбно отвечает она, — что случилось?
Франк становится менее резким, чем был секунду назад.
— Где ты? — спрашивает он странным голосом.
— Ты как-то странно говоришь, тебе плохо?
— Нет, — говорит он как можно бодрее. — Где ты? — повторяет он.
— То есть? Что такое?
— Где ты? — гремит Франк, выходя из себя, Элина затихает, потом интересуется с легким беспокойством:
— Франк, тебе нехорошо?
— Нет, — измучившись, отвечает Франк.
— Тебе нужна помощь?
— Нет, — шепчет он и опускается на подлокотники к деверю.
— Где ты? — повторяет он, чуть не плача.
— Что это значит? — шепчет она. — То есть? Это секрет. И вообще все очень некстати.
Франк отхлебывает из бутылки, отданной деверю, переводит дыхание и спрашивает еще раз, почти спокойно, выделяя каждое слово:
— Где ты, я спрашиваю.
— Где я, где я, чего ты хочешь, ты решил стать мне вместо отца? Я с Фрэйдис.
— Нет, — говорит Франк.
— Да! — отвечает она и напряженно смеется.
— Нет, говорю я, — возражает Франк, — потому что Фрэйдис здесь!
На несколько секунд воцаряется тишина.
— Что?
— Фрэйдис здесь.
— Где?
— Фрэйдис, ты здесь?
Франк направляет телефон к Фрэйдис.
— Да, — бормочет она.
— Ты где? — спрашивает Элина.
— Где ты, где ты, теперь ты решила стать моим отцом?
— Франк, ты где?
— Это секрет.
— Не дури!
— Я не дурю. Правда, Элина.
— Вы где?
— Плевать, где мы, — отвечает он. — Вопрос — где ты?
Он кладет трубку. И снова становится так тихо, что слышно, как падает булавка, Нина роняет ее, чтобы узнать, как это звучит, теперь будет трудно ее найти. Тишина длится четыре секунды, она смотрит на часы, потом все начинают говорить хором, возбужденно и с увлечением. Кастрюли с пуншем пусты, но в столовой ждут накрытые столы, а на кухне кипит чили кон карне, было бы неправильно ему пропасть понапрасну. Нина зажигает свечи и открывает двери, они устремляются в столовую и находят свои места. Агнес и Ада несут кастрюли, от которых идет пар, рис, петрушку и чилийское вино. Празднично настроенные гости набрасываются на еду, едят и пьют, заглатывают и срыгивают, они пьяны и забыли о манерах, а некоторые и того хуже. Женщины забыли про свои диеты и астму, мужчины — о своей воздержанности, настроение улучшается, и никто не портит праздника утомительными речами о верности и подстрижке газонов. Франк Нильсен, правда, не садится, он ходит взад-вперед в прихожей и говорит по мобильному с сестрой, пока друзья оживляют ее супруга, прилегшего пострадать на диван в библиотеке, сажают его на почетное место в торце стола, где пустует стул юбилярши. Ура Эвену! — кричат они, и женщины по очереди усаживаются к нему на колени, а мужчины шепчут ему на ухо добрые слова, и потихоньку он приходит в себя. Красное вино течет рекой, оно необходимо! — думает Нина, а теперь пришло время для именинной песенки! Раз уж она написана, проиллюстрирована, размножена, свернута трубочкой и перевязана лентой посередине, было бы неправильно ее не спеть. Песня касается не столько именинницы, сколько круглой даты, которая относится ко всем. Если заменить «Элина дорогая» на «компания честная», она будет посвящена всем, кому уже исполнилось или вот-вот исполнится сорок, а таких здесь большинство. Поется на мотив «С днем рождения тебя», выносят Нинин ритуальный торт с сорока свечами, Агнес и Ада наливают кофе, Франк выключил мобильник и нашел коньяк из Швеции. Переходят к другой песне, чуть более щекотливой, написанной Элининой подругой детства, в ней рассказывается о школе и взрослении, потом о животных в Африке, а потом какой-то умник замечает, что текст первой песни хорошо ложится на мотив второй, и так они выходят из трудного положения, поют в полную силу, во всю глотку, супруг тем временем спит на полу. Франк Нильсен поет «Fly me to the moon»[7] под караоке, сестры Элины, несмотря ни на что, желают продемонстрировать свою тщательную подготовку к празднику, их оригинальный вклад, поздравление в стиле хип-хоп с танцем и такими праздничными заключительными строками:
Когда была ты мелкой, хотела быть взрослее, типа нас, старших сестренок,
А теперь уже мы хотим быть моложе, типа тебя в твои сорок:
Поздравленок!
«Поздравленок» становится девизом вечеринки и раздается время от времени, в два часа ночи никто не уезжает. Водители микроавтобусов появляются в назначенное время, но им приходится остаться, потому что все планы нарушены, царит исключительное состояние, которое куда интереснее, чем состояния привычные. Супруга именинницы давно отнесли в номер. Никто не заканчивает раньше шести утра, хотя некоторые остаются и дольше, спят в кустах до середины дня. Франку Нильсену глубоко в ногу вонзилась булавка, и Нина вынуждена помочь ему подняться в пятый номер, где висит аптечка, уложить его на кровать и вытащить булавку пинцетом. Он кричит и извивается от боли, а когда булавка вынута, обнимает Нину и прижимает к себе с благодарностью, притягивает еще ближе, на кровать, и крепко держит, стонет и хнычет, как ребенок, день оказался слишком тяжелым. Нина гладит его по спине, успокаивает, вскоре он расслабляется, целует ее в губы, и они занимаются любовью, потому что оба — взрослые люди, голые под своей одеждой, и хозяйке пансионата любопытно знать, каков бывает секс в ее кроватях, в пятом номере кровать скрипит, как ей кажется, очень приятно.
Она, должно быть, заснула, потому что просыпается в пятом номере одна в десять часов. Шторы развеваются перед открытым окном, она раздвигает их и выглядывает из окна. Какой воздух, какой вид открывается из пятого номера! Чье-то тело в костюме под кустом, серпантин в цветах и в кустарнике шевелится на слабом ветру, галстук на сирени, синий шарик застрял в яблоне, вся природа украшена к празднику! Агнес сладко спит в своей постели, супруг юбилярши спит тяжелым сном в третьем номере, в холле стоят четыре мешка с мусором, которые она успела наполнить, прежде чем помочь Франку Нильсену с ногой.
Нет ни микрофона, ни караоке-системы, ни фургона, зато остался баллон с гелием.
Каждый раз, проходя мимо баллона, она улыбается. Каждый раз, проходя мимо зеркала, она здоровается сама с собой и поправляет волосы, потому что внезапно кто-то может оказаться в дверях по делу. Под платьем чувствуются ноги, а под ногами — трава и песок на пляже и ветер, когда он дует, но сейчас почти безветренно. Белые кучевые облака быстро несутся по небу, иногда загораживая солнце, через полминуты, если облака длинные, становится прохладнее, и все смотрят на небо, потом опять теплеет. Она подбирает окурки перед домом и за домом, находит панаму Антонсена на нетронутой бутылке коньяка, неиспользованную пачку презервативов в канаве, тридцать восемь крон на гравии и старую цепочку с кулоном в виде сердца в траве, словно мир хочет ей все отдать. Агнес и Ада собирают картонные шляпы и забирают в свое убежище.
Нина ставит тесто для хлеба, моет полы, драит туалеты и все время видит перед собой лицо Франка Нильсена во время соития, ставит поднявшееся тесто в духовку, ложится на террасе, стягивает с себя юбку, намокшую и потяжелевшую от мытья пола на четвереньках, кладет ее сохнуть на солнце. Волосы растрепались и свисают на лоб, затылок и плечи, она такая пьяная. Она видит его лицо за секунду до оргазма, чувствует потоки слюны во рту, что-то черное и далекое во взгляде, нет ничего лучше на свете, чем быть свидетелем чужого экстаза, это подарок.
Сванхильд и Уле проходят мимо к большой шхере, где всегда собираются волны и взлетают с брызгами в трещине между камней, когда облака летят слишком быстро. Уле бежит первым, вытянув руки, как крылья самолета.
— Ты улыбаешься, — со скепсисом замечает Сванхильд и подходит ближе.
— Разве я не всегда улыбаюсь?
— Ты поосторожней, смех без причины признак сама знаешь чего.
— Отгадай, почему я улыбаюсь!
— О господи!
Уле поднялся к трещине, он знает, куда ставить ноги. Мужчина, заснувший под кустом, поднимает сонную голову.
— С ним?
— Нет, нет.
— С кем же?
