Едкий запах дыма стал распространяться над столами. Тесть Бени, мосье Тартаковский, несколько раз потянул носом и придвинулся к зятю.
Тартаковский. Беня, ты знаешь, что я думаю? Я думаю, где-то что-то горит.
Беня, крепко навеселе, снимал с себя пиджак. Беня. Пожалуйста, папа, ешьте себе и пейте на здоровье. И пусть вас не беспокоит этих глупостей.
Но облако дыма становится все гуще и понемногу заполняет весь двор. Вдали над улицей стал розоветь край неба, и язык пламени вырвался из дыма.
Гости повскакивали с мест, женщины закричали. Беня ударил кулаком по столу. Беня. Тихо! Вы мне портите свадьбу! Прошу вас, коллеги и друзья, пейте и ешьте. Ничто вам не грозит. Слово Короля! Прошу вернуться к столам и встретить еще одного гостя! К нам пожаловала Соня! Соня Золотая Ручка. Она всегда приносила мне в делах счастье. Милости просим, дорогая коллега!
Соня пересекла двор, с развевающимися волосами, с гитарой в руках и гордо поднятой головой. Даже самые отъявленные хулиганы притихли, любуясь ею.
Она пренебрежительно скользнула взглядом по невесте, затем глянула Бене в глаза.
Соня.Я бы хотела иметь пару слов с вами, Король!
Беня. Говорите, Соня. У вас всегда имеется пара хороших слов в запасе.
Соня. Вы будете смеяться, Король, но полицейский участок горит, как свеча.
Свадьба ликующе заржала.
Маня, старая воровка, заложила два пальца в беззубый рот и разразилась разбойничьим свистом, от которого у многих гостей заложило уши.
Беня ей сделал замечание.
Беня. Вы не на работе, Маня. Немножечко хладнокровней, Маня.
Соня. Сорок полицейских вышли из участка и направились к вам с никому не нужным визитом. Не отошли они и пятнадцати шагов, как участок вспыхнул со всех четырех сторон.
Духовой оркестр грянул туш.
Беня. Спасибо, Соня. Это лучший подарок, который мне поднесли на свадьбе.
Он вышел к ней из-за стола, крепко обнял и поцеловал в губы. Столы откликнулись удовлетворенным ревом. Тартаковский в тяжелом предчувствии кинул взгляд на дочь. Невеста сидела как каменная, безразличная ко всему.
Беня. А теперь, Соня, спой нам, как ты пела всегда в мои холостые дни. И как раз гитара с тобой.
Соня смотрит на него, покусывая губы. Слезы поблескивают в глазах. Она пересилила себя и тронула пальцами струны гитары.
Соня.
Когда речей твоих не слышу,
Грустна, задумчива брожу.
Когда очей твоих не вижу,
Мне кажется, я не живу.
И вся свадьба подхватила.
Скажи ты мне,
Скажи ты мне,
Что любишь меня,
Что любишь меня.
Старый цыганский романс на этой свадьбе прозвучал как откровенное признание в ее любви к Королю и грустное прощание с надеждой завоевать его.
За столами чувствительные женщины стали всхлипывать.
Беня стоит, понурив голову. Его молодая жена брезгливо морщит носик.
А позади свадьбы огонь нарастает, и искры долетают до столов.
Беня в задумчивости пошел к воротам. Соня тронулась за ним.
56. Экстерьер.
Улица у полицейского участка.
(Ночь)
По ночной улице Беня направляется к полицейскому участку. Он действительно пылает, как свеча. По охваченным огнем лестницам как угорелые носятся вверх и вниз полицейские чины, выбрасывая в окна дымящиеся ящики и картонки с документами.
Толпа полуодетых зевак собралась на другой стороне улицы и с интересом обсуждает событие. Арестанты в полосатых робах выбегают из подвалов и скрываются в толпе.
Новый полицмейстер — новая метла, которая чисто метет, — стоит в сторонке, в белом кителе с пятнами сажи на нем, нервно кусая кончики бравых усов.
Поравнявшись с ним, Беня сочувственно поприветствовал начальство, чуть-чуть приподняв плоскую соломенную шляпу, опоясанную черной муаровой лентой.
Беня. Вечер добрый, ваше благородие! Ну, что вы скажете на это несчастье? Это настоящий кошмар!
Беня сокрушенно вздыхает и качает головой.
Беня. Ай-яй-яй…
57. Экстерьер.
Бенин двор.
(Ночь)
А свадьба гуляет вовсю. Воры и воровки вошли во вкус. Пляшут, рвут подметки на ходу. Оркестр из последних сил дует в мундштуки, из медных труб вырываются визгливые до непристойности звуки.
Старый Тартаковский в этом бедламе дремлет на стуле и даже похрапывает. Невеста, как неодушевленная кукла, восседает среди букетов подувядших цветов.
58. Экстерьер.
Улица возле полицейского участка.
(Ночь)
Эхо песен доносится до Бени, направившегося назад, на свою свадьбу. Соня молча, как тень, движется за ним.
Проскакали к пожару конные упряжки с медными насосами. А потом послышался равномерный цокот копыт одинокой лошадки. Ночной извозчик не спеша катил по мостовой на своих дутых шинах.
Глаза Бени зажглись озорным блеском.
Он вскочил на подножку и бухнулся на пружинное сиденье, широким жестом пригласив Соню последовать его примеру.
Бородатый кучер остановил лошадку и повернул голову на толстой шее к пассажирам.
Кучер. Куда прикажете, господа хорошие?
Беня. Скажи мне, отец, сколько стоит твоя коняга вместе с этой таратайкой?
Кучер потерял дар речи.
Беня вытащил из-за пазухи пиджака пачку крупных ассигнаций и сунул кучеру в руку.
Беня. Бери все. Можешь не считать. Тут на целую конюшню хватит. Передай вожжи и катись подобру-поздорову.
Он обнял правой рукой прижавшуюся к нему Соню.
Беня. Я и моя жена отправляемся в свадебное путешествие.
Чуть не свихнувшийся кучер обрушился со своего облучка и припустился по улице, прижимая обеими руками к груди так неожиданно свалившееся на него богатство.
Соня. Беня, ты сказал что-то или мне показалось?
Беня натянул вожжи, и конь весело зацокал подковами по булыжнику.
Беня. Я сказал то, что ты слышала. Мы справим наш медовый месяц на виноградниках Молдовы.
Соня. Но ты же сегодня женился на другой женщине!
Беня. Браки вершатся на небесах, Соня, а не на грешной земле. С Богом мы как-нибудь поладим. Я сделал для него больше, чем он для меня.
Они вместе обратили глаза к небу, где безмятежно и сочувственно светила луна, и рассмеялись счастливо, как дети.
От переполнивших его чувств Беня запел тот самый цыганский романс, что только что Соня с таким чувством пела ему.
Беня.
Когда речей твоих не слышу, Грустна, задумчива брожу. Когда очей твоих не вижу, Мне кажется, я не живу.
Соня, не в силах оторвать счастливых влюбленных глаз от Бени, нежным голосом подхватила.
Соня. Скажи ты мне…
Беня. Скажи ты мне…
Соня. Что любишь меня.
Беня. Что любишь меня.
И дуэтом, в один голос они пропели последние слова романса.
Беня и Соня.
Скажи ты мне,
Скажи ты мне,
Что любишь ты меня.
Высокие платаны по бокам мостовой бесконечной аллеей уплывают назад под цоканье копыт. И луна на небе, и бриллиантовые звезды, благословляя их путь, далеким эхо повторяют мелодию романса.
59. Экстерьер. Одесская гавань. (День)
И как в начале фильма, мы возвращаемся в современный порт Одессы, к белоснежному борту океанского лайнера у пирса, к пестро одетой толпе иностранных туристов и к старому еврею, стоящему в их окружении.
Старый еврей. Беня Крик и Соня Золотая Ручка провели такой медовый месяц, какой даже царям не снился и произвели на свет всего одно дитя. Это — я. Ваш покорный слуга, оставшийся в нежном возрасте круглым сиротой.
Как вы знаете из истории, вскоре здесь свергли царя и началась гражданская война. Между красными и белыми. Беня всегда был за справедливость. Он собрал своих мальчиков, пару тысяч, и выбил белых из Одессы. И три дня и три ночи он делил собственность богатых среди самых бедных. Три дня Одесса радовалась и веселилась, как никогда до того. И тогда пришли в город красные и Беня приветствовал их как братьев, но они не разделяли его чувств.
Они поставили его к стенке и расстреляли.
Вы спросите: почему? Вот что я по этому поводу думаю. Они читали Карла Маркса и поняли его так, что надо все разделить, чтоб ни у кого ничего не было. А Беня не читал Карла Маркса и полагал, что надо все делить поровну, но чтоб у каждого что-нибудь да было. Пуля решила этот спор, и они до сих пор уверены, что были правы.
Милиционер в черном мундире вразвалку подошел к старому еврею и положил ему на плечо руку в белой перчатке.
Милиционер. Пройдемте, гражданин. За такие речи перед иностранными туристами вас по головке не погладят.
Он защелкнул браслет наручников на правой кисти старого еврея, приковав его цепочкой к своей левой руке.
