Отца Матвея приписали к часовне, устроенной Гербертом. Хотя отец Матвей и был ровесником Герберта, выглядел он моложе. Это был угрюмый человек, весьма сосредоточенный на себе. Герберт же, привыкший в своей светской жизни, что ему все в рот заглядывают, со временем, естественно, стал плохо переносить отца Матвея. Он платил ему по двести пятьдесят долларов за каждую службу и надеялся, что тот хотя бы будет элементарно уважать его мнение. Однако отец Матвей чем больше получал, тем сильнее сердился на Герберта. Ссора разразилась внезапно. Накануне службы отец Матвей прибыл в гости к Герберту с матушкой и годовалой дочкой. Когда после обеда все вышли из–за стола, Герберт возразил отцу Матвею по поводу какой–то мелочи. Отец Матвей немедленно вспылил и ушел, хлопнув дверью, крикнув матушке из прихожей: «Домой!».
Пока матушка собиралась, Герберт успел выказать свое недовольство.
— Ну и что это, христианское поведение? — возмутился он.
Матушка, кутая ребенка, успокоила его:
— Ничего, он скоро отойдет.
— Зато я отойду не скоро! — возразил Герберт, всем своим видом стараясь дать понять, что он этого так не оставит.
Через час позвонил отец Матвей и извинился.
— Бог простит, а я простил, — ответил Герберт и в свою очередь тоже извинился. Но, к сожалению, обмен извинениями остался формальностью. На следующее утро оба были раздражены и с трудом переносили необходимость служить вместе литургию. Герберт, который выполнял обязанности алтарника, псаломщика и отчасти диакона, не любил свое занятие. Ему, привыкшему руководить, трудно было вовремя подавать кадило и следить за тем, чтобы оно не погасло. Кроме того, о каком молельном настроении могла идти речь? Мало того, что нужно следить за тысячей мелочей во время службы, так еще и со священником отношения паршивые. Бес особенно любит ссорить служителей церкви в алтаре. В этом он большой специалист.
Из алтаря нервозность передавалась жиденькому хору, состоявшему из Эльзы, немолодого прихожанина и застенчивой прихожанки. По неопытности они частенько давали петуха, а отец Матвей не очень им помогал, лишь нервически посмеиваясь, когда они делали очередную ошибку.
Из прихожан присутствовал пожилой серб, который прошлым летом был выведен врачами из состояния клинической смерти, пожилая супружеская пара немцев–лютеран, заинтересовавшихся православием, русская бабушка с двумя внучками и еще несколько не знакомых Герберту мужчин и женщин.
После того как спели «Отче наш», Герберт прошелся с блюдом и собрал долларов пятьдесят. Ему же самому предстояло доложить двести долларов из своего кармана. Настроение у него было отвратительное, и причастие не пошло ему на пользу.
После службы Эльза пригласила прихожан этой катакомбной миниатюрной церкви пить чай. За столом Герберт, обычно словоохотливый проповедник, угрюмо отмалчивался, косо поглядывая на жующего отца Матвея.
Немцы–лютеране рассказывали о том, что обеих сестер герра фон Паули изнасиловали русские солдаты, когда освобождали Пруссию, а самого его, тогда двенадцатилетнего отпрыска аристократической семьи, чуть не расстрелял пьяный солдат, поймав на воровстве овощей с огорода в их бывшем поместье.
— Освободитель, потягивая водку из бутылки, поставил меня к стенке в конюшне и принялся описывать круги над моей головой, паля из автомата. Пока он тянулся за второй бутылкой, я успел убежать. В нашем городке все почитали меня убитым. Я до сих пор не понимаю, почему Бог дал выжить именно мне. Одна из сестер, не выдержав позора, вскоре покончила с собой.
За столом повисло тяжелое молчание.
— А мою семью освободители раздавили танками. Спаслись только мы с сестрой, — добавила к рассказу мужа свою историю фрау фон Паули. Она была старше и помнила войну лучше. — Мы жили в Риге, и мои родители говорили по–русски, — пояснила пожилая женщина свой интерес к православной церкви.
— А у меня немцы расстреляли почти всю семью деда, — сказал отец Матвей, спешно прожевав и отпив из стакана чаю. Он сказал это так, словно сообщал, что чайник уже вскипел.
— Поразительно, — сказала Эльза. — Война ведь закончилась в прошлом веке, а за этим столом кажется, что она не закончилась до сих пор.
— Да, я помню все, словно это было вчера… Февраль… Берлинцы назвали такую погоду «фюрер веттер» — гитлеровская погодка… — вздохнула фрау фон Паули.
На следующий день дела Герберта в бизнесе пошли совсем плохо, и он позвонил отцу Матвею.
— Благословите, отец Матвей!
— Бог благословит.
— Простите великодушно, но финансы иссякли… Живем теперь более чем скромно. Придется нам проводить литургию только раз в месяц. На большее у меня просто нет денег.
— Ну что ж, на все воля Божья… — ответил отец Матвей.
Дети, которые отца Матвея недолюбливали за его нудный, мрачный нрав, резюмировали:
— Папа уволил батюшку.
«Иисус говорил, что он — Сын Божий, — писал Герберт в своей газете. — Однако вскоре оказалось, что многих он пугает и шокирует своими заявлениями. Он начал говорить о себе совсем не как о выдающемся учителе или пророке. Он начал объявлять себя Богом. И свою личность Он сделал центральным пунктом своего учения. Своим последователям Он задавал самый важный вопрос: «А вы за кого почитаете Меня?» Когда Петр ответил: «Ты — Христос, Сын Бога Живого», Иисус не удивился и не обличил Петра. Наоборот, Он похвалил его!
Иисус совершенно четко утверждал это, и его слушатели испытали на себе всю силу его слов. Написано: «И еще более искали убить Его Иудеи за то, что Он не только нарушал субботу, но и Отцем Своим называл Бога, делая Себя равным Богу».
В другой раз он сказал: «Я и Отец — одно». Иудеи сразу же решили побить его камнями. Он спросил, за какое именно доброе дело они хотят его убить. И они ответили: «Не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человеком, делаешь Себя Богом».
Иисус четко заявлял, что ему присущи атрибуты Бога. Когда паралитика спустили через отверстие в крыше, потому что он хотел, чтобы Иисус исцелил его, он услышал: «Дерзай, чадоПрощаются тебе грехи твои". Из–за этого среди религиозных лидеров начался большой переполох, ведь они рассуждали так: «Почему этот человек такое говорит? Он богохульствует! Кто может прощать грехи, кроме Бога?»
В тот момент, когда Его жизнь висела на волоске, первосвященник напрямую спросил: «Ты ли Христос, Сын Благословенного?»
Иисус сказал: «Я; и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных».
Тогда первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: «на что еще нам свидетелей? Вы слышали богохульство».
Его связь с Богом была настолько тесной, что Он приравнивал отношение человека к себе к отношению этого человека к Богу. Таким образом, знать Его — значило знать Бога. Видеть Его — значило видеть Бога. Верить в Него — значило верить в Бога. Принять Его — значило принять Бога. Ненавидеть Его — значило ненавидеть Бога. И чтить Его — значило чтить Бога.
Поскольку Христос утверждал всё это, существует только четыре варианта того, кем же Он был на самом деле.
Он был либо лжецом, либо сумасшедшим, либо мифом, либо Истиной.
И если мы говорим, что Истиной он не был, мы автоматически утверждаем, что к нему применима одна из трех оставшихся характеристик.
Если допустить, что Иисус лгал, называя себя Богом, то придется признать, что Он знал, что Он не Бог, но сознательно обманывал своих слушателей, для того чтобы его учение пользовалось большим авторитетом. Очень немногие так думают — если вообще найдутся такие люди. Даже те, кто отрицает Его божественность, утверждают, что Он был великим учителем, преподающим нравственные принципы. Они не понимают, что эти два утверждения противоречат друг другу. Вряд ли Иисус мог быть великим учителем нравственности, если Он сознательно лгал насчет основного положения своего учения — самой своей сущности.
Второй вариант помягче, хотя это всё равно было бы удивительно. Предположим, Он был искренен, просто сам заблуждался. В наши дни человека, который считает себя Богом, называют сумасшедшим. Если бы Христос так сильно заблуждался по поводу своей личности, Он бы и был сумасшедшим. Однако, глядя на Его жизнь, мы не видим никаких проявлений ненормальности, неуравновешенности, свойственных помешанному человеку. Напротив, под давлением Он демонстрировал редкостное самообладание.
Третий вариант: представим, что все эти разговоры о собственной божественности — миф. Просто в III–IV веках последователи–энтузиасты вложили в Его уста такие слова, услышав которые Он бы сильно удивился. Если бы Он вернулся, то непременно отрекся бы от них.
Эта теория была опровергнута благодаря открытиям современных археологов. Они подтвердили, что четыре биографических описания жизни Христа были написаны при жизни Его современников. По словам доктора Уильяма Ф. Олбрайта, всемирно известного археолога, работавшего в Университете Джонса Хопкинса, нет причин думать, что какое–либо из Евангелий было написано позднее семидесятого года нашей эры. Невозможно поверить, что легенда о Христе, написанная в виде Евангелия, распространилась по стольким странам и произвела такой эффект, при том, что она не была основана на реальных событиях.
