Тогда ко мне впервые начало приходить раскаяние. Я представила маму, лихорадочно мечущуюся по школьным коридорам, когда она не дождалась меня после окончания уроков. Представила растерянность папы, который не знал, что предпринять. И вообще все их переживания и страхи, подогреваемые воображением, которые они испытали за эту неделю. Мое раскаяние становилось тем больше, чем лучше они со мной обращались. Не было никакого наказания, они стали ласковы и приветливы, как никогда. Даже вспыльчивый папа не стал ругаться, лишь грустно смотрел.
— Мам, а как меня все-таки нашли? — этот вопрос не давал мне покоя.
— Ну начали всех твоих знакомых опрашивать: в школе, в компании никто ничего не знал. Потом мы вспомнили про Вику, раньше вы ведь неразлучны были. Милиционеры-то сразу поняли, что она врет, надавили немного. Вика и рассказала все, — ответила мама, — а Сёма вообще до последнего молчал, не сдал тебя.
Как же так? Скромный, нерешительный Сёма, над которым я часто посмеивалась, оказался настоящим кремнем, и менты не смогли его расколоть?
Позже я созванивалась с Викой.
— Ты уж извини, — оправдывалась она, — они сказали, что у моего отчима проблемы будут (а отчим у нее был полковником милиции). — Конечно, наивная Вика им поверила. Подростков так легко провести.
Больше родители ничего мне не запрещали, только просили отзваниваться, если я ухожу с ночевками, дабы не волноваться. Чтобы хоть как-то их отблагодарить за это, я решила подтянуть учебу (в свободное от тусовок время), но от ирокеза (ставила я его уже редко, да и то на хозяйственное мыло, но виски подбривала регулярно) и дерзкого прикида не отказалась. Родители признали мое право делать со своей внешностью все, что вздумается.
Я даже стала навещать школу, сдавать «хвосты» — всякие рефераты и контрольные. Чтобы подготовиться к итоговому просмотру в художке, рисовала картины по пропущенным темам, иногда по несколько за день. Для экзамена по скульптуре слепила Георгия Победоносца, поражающего копьем змея. Работа нам сильно понравилась, даже отдавать было жалко. Мама написала за меня реферат по истории искусств (я уже не успевала этим заняться) и потом мы вместе штудировали всех этих художников с их великими произведениями, я же на тот момент не смогла бы отличить Моне от Мане.
В итоге аттестат за девятый класс украшали одни лишь пятерки, в художке только по истории искусств была четверка, остальные предметы — тоже на отлично.
Мама сияла от радости, она наконец успокоилась. Я принесла ей вожделенные пятерки.
На носу был последний звонок и выпускной, но я к нему не относилась всерьез, ведь из школы-то не уходила, еще два года впереди. А вот в художке выпускной был самый настоящий, окончательный и бесповоротный.
Мама сшила мне длинное черное платье с разрезом, купила туфли на невысоком каблуке. Если причесать ирокез, получалось что-то вроде обычного каре. Признаться, такой вид мне совсем не нравился, вкусы мои тогда сводились к агрессивному панковскому стилю. Но после долгих уговоров и канюченья мамы я согласилась все это напялить, она не могла налюбоваться.
И вот до выпускного оставалась пара дней, все шло хорошо, родители были счастливы. Но тогда, на их беду, меня угораздило познакомиться со Шнырём.
Это было начало лета — пора выпускных. Уже скоро мне надо было идти на торжество в художку, в сшитом мамой красивом платье.
В тот момент у меня была новая подружка по имени Панда (просто зимой у нее был черно-белый искусственный полушубок с ушками на капюшоне) — немного истеричная неформалка из неблагополучной семьи, моя ровесница. Эльза мне тогда уже поднадоела, а с Пандой было весело.
В один из дней мы договорились погулять с ней, а она пришла не одна. Вы можете представить себе симпатичного панка? Так вот, Шнырь был действительно симпатичным. Искрящиеся, огромные голубые глаза, светлые волосы, поставленные в ирокез. Мой ровесник. И он был отпиленным на всю голову, я уже не раз слышала о нем истории, что, конечно же, привлекало не меньше его крутой косухи.
Он принес спирт «Троя», и мы его весело распили на троих, разбавив в найденной на улице полторашке водой из колонки, занюхивая при этом волосами вместо закусона. Уже через полчаса мы с ним не могли отлипнуть друг от друга, так и целовались под негодующим взглядом Панды, которая (как я узнала позже) имела на Шныря виды.
К вечеру Панда побрела домой, а мне совсем не хотелось возвращаться. Тут Шнырь и предложил мне заночевать у его друга. Я согласилась и предупредила пьяным голосом по телефону-автомату маму, что меня не будет сегодня.
— Ладно, береги себя только. А ты на одну ночь или на несколько? Выпускной-то хоть не пропустишь? — заволновалась она, привыкшая к моим затяжным гулянкам.
— Да я приду, не переживай, — пообещала я. Как же я ошибалась!
Друг Шныря Дима жил в панельной многоэтажке. Его двушка представляла из себя жалкое зрелище: обоев нет, на полу — грязные матрацы и минимум какой-то старой, развалившейся мебели. Как я узнала позже, отец Димы был горьким пьяницей и дома бывал редко, матери и вовсе не было. Сам же Дима показался мне очень спокойным и доброжелательным парнем. Он нигде особо не тусовался, только пил много, иногда даже в одинокого.
Гостить у Димы было весело: мы пили, Шнырь неумело, но очень задорно играл на расстроенной гитаре и фальшиво пел песни «Сектора Газа».
Когда все разлеглись по матрацам, у нас, со Шнырём, разумеется, случился петтинг. Он пытался пойти дальше, но у меня всегда был какой-то внутренний тормоз на это дело. Возможно, из-за того, что мама на «откровенном разговоре об этом» всегда говорила: «В этом нет ничего хорошего, для женщины это вообще неприятно, противно и больно. Только мужикам это и нравится».
Так что я его остановила, а он оказался галантным кавалером (возможно, из-за юного возраста и неопытности) и не пытался настаивать.
Проснулись мы поздно. И тут у Шныря возникла гениальная идея: «А поехали автостопом в город N, у меня там друзья есть». Это был небольшой городок в тысяче километров от нас.
Предложение было невероятно заманчивым, я давно уже хотела испробовать этот вид развлечений — поездка стопом, только подходящей возможности никак не подворачивалось.
— Шнырь, а давай после моего выпускного? Меньше недели осталось, — уговаривала я.
Но ему почему-то приспичило ехать именно сейчас — он вообще был спонтанным парнем.
— У меня тут печатка золотая есть, нашел на улице, — хвастался он, показывая золотой с виду перстень, — ща ее замотаем и сразу двинем. Димон, ты с нами?
— Не, неохота, — отказался спокойный и рассудительный Дима.
Мне же решать надо было быстро, такой шанс упускать нельзя. Слишком уж хотелось приключений, тем более с этим прекрасным и удивительным Шнырём (влюбленность появилась довольно быстро, настолько он был обаятельным или алкоголь мне его таким показывал — точно не скажу)! «А выпускной… Ну чего ей еще надо, я же и так аттестат с пятерками принесла», — оправдывала себя я.
— Ну че, едешь? — нетерпеливо спрашивал меня этот сумасшедший.
— Я в теме, — решение далось мне после недолгой внутренней борьбы довольно легко, к тому же я нашла себе оправдание в виде хорошего аттестата.
На вокзале мы пытались продать «золотую печатку», там было много ларьков — скупщиков золота. Краснолицый мужик в джинсовой жилетке, хозяин ларька, лишь посмеялся над нами.
— Ну че, сколько дадите? — глаза Шныря жадно горели.
— Ну, — протянул он многозначительно, осматривая перстень, — дам пятьдесят копеек. Нет, даже рубль, — он громко расхохотался, — да не золото это, вот вы придурки малолетние.
Шнырь обиженно забрал у скупщика «свое сокровище», надеясь продать его в другом ларьке. Но и там нас ждала та же участь.
— Да и похуй, — махнул рукой панк, — и без бабок доедем.
Он так уверенно это сказал, что у меня отпали все сомнения. Я готова была ехать с ним хоть на край света.
— Мам, — говорила я в трубку уличного телефона, — я уезжаю ненадолго в другой город, буду отзваниваться иногда.
— Что? Но как же выпускной, куда ты собралась, — запаниковала мама, — ты с кем, давай домой, доченька, ну одумайся!
— Мам, мы же договаривались, что ты меня не держишь, не кричи! Я еду с другом, буду отзваниваться, давай, пока, — бросила трубку я, не дожидаясь дальнейших расспросов.
Первую часть пути (километров пятьсот) мы проделали на электричках с пересадками, бегая от контролеров по вагонам — к этому мне было уже не привыкать, такое я делала по дороге на ролевые игры.
Один раз пришлось переночевать на пустующем вокзале провинциального городка, устроившись в обнимку на жестких сиденьях. Живот урчал от голода, но еды нам не удалось раздобыть. Была только вода из колонки.
