«Нет, это я пошутил, — улыбнулся Исайя Андреевич. — Не за то отец сына бил, что пил, а зато, что похмелялся. Мне похмеляться ни к чему, — подумал Исайя Андреевич, — я, слава Богу, не пьяница и не алкоголик: могу и так перемаяться. Жалко только, что сегодня суббота, а не понедельник: во-первых, от этого полного отдыха не чувствуется, а во-вторых, не так, не начать. Потому что начнешь сегодня — все колесом пойдет: все собьется. Ничего, сегодня дома пересижу. Схожу разве на Кузнечный рынок».
Исайя Андреевич поколебался и встал. Было тепло.
«Видимо, начали подтапливать», — решил Исайя Андреевич.
Неподвижный комнатный воздух от тепла был полон запаха мандариновых корочек, которые Исайя Андреевич хранил в шифоньере для отсутствия моли. Центральное отопление уже лет семь как провели, но Исайе Андреевичу казалось: совсем недавно.
«Теперь самая жизнь и начинается», — решил Исайя Андреевич.
Он вышел на кухню, включил газ и, поставив на конфорку кофейник, сам подошел к раковине и стал чистить щеточкой верхние зубы. Ванной в квартире не было: приходилось у раковины туалет совершать.
«Жато швоя квартира, — подумал Исайя Андреевич, ерзая щеточкой по верхним зубам. — Шовершенно нежавишимо и никаких жабот. Не жря переехал».
Переехал Исайя Андреевич еще в двадцатом году, сразу после похорон отца, служившего диаконом в ***-ском соборе. Отец был хоть и духовного звания, но добрый, душевный человек, и Исайя Андреевич сильно огорчился его смертью. Однако время было не такое, чтобы долго горевать: пришлось тогда Исайе Андреевичу, недоучившемуся гимназисту, искать себе средства к существованию. Тогда и переехал он из епархиальной квартиры к Пяти Углам, по месту полученной жилплощади. В те времена маленькой, тесной показалась ему эта квартирка, а вот же, у кого больше было, тех подселенцами уплотнили, у тех склоки начались, ссоры и неудобства, и подселенцы кляузы писали; а он, Исайя Андреевич, оказался сам себе единственный сосед — с собой не поссоришься.
«Хе-хе-хе! — сказал Исайя Андреевич. — Думал тогда: много ли мне нужно, а получил больше других. Вот что значит — довольствоваться малым», — не без гордости подумал Исайя Андреевич.
Поплескавшись как следует под краном, Исайя Андреевич почувствовал, что и сердце забилось вроде бы ровнее.
«И ни пива, ни валерианы не надо», — удовлетворенно подумал Исайя Андреевич.
Не спеша сидел он на кухне, пил сладкий кофе с молоком и с булочкой.
— Первый завтрак — легкий, — сказал Исайя Андреевич. — Спасибо тебе, Исайя Андреевич! — И вежливо ответил: — На здоровье, пожалуйста, Исайя Андреевич!
Исайя Андреевич прошел в комнату, придвинул кресло к окну и раздвинул тюлевые занавески. Он уселся поудобней в кресле, сложил руки на животе и, глядя, как за окнами постоянный мелкий дождичек моросит, задумался о своем плане.
Не зря Исайя Андреевич скрыл вчера от брата свой план: брат бы этого плана не одобрил, еще, пожалуй, и спор затеял бы с Исайей Андреевичем, а уж тост за этот план поднимать и подавно не стал бы. Наверняка ему бы этот план показался недостойным тоста и совсем ничтожным. А между тем план был английский, во всяком случае, он Исайе Андреевичу казался английским. Исайя Андреевич вообще всегда уважал англичан за их достоинство, любовь к семейному очагу и стойкость привычек. Правда, после войны было такое время, когда Исайя Андреевич их не уважал, даже не то чтобы не уважал, а политически не принимал за космополитизм, но и тогда, перефразируя известное изречение, дальновидно говорил: «Черчилы приходят и уходят, а английский народ остается». Слово «Черчил» Исайя Андреевич произносил на английский манер, твердо: он знал, что в фамилиях англичане не ставят мягкого знака на конце. И, говоря о «Черчилах», Исайя Андреевич в конечном итоге оказался прав: ко времени пенсии международные обстоятельства изменились настолько, что англичан снова стали уважать и появилась возможность к осуществлению английского плана. Собственно говоря, идея этого плана не всегда существовала в душе Исайи Андреевича. Вначале она появилась в виде каких-то смутных неосознанных желаний, отдельных видений, мимолетных ощущений; она рождалась в еще непросветленном сознании Исайи Андреевича как сонная греза, как рождается поэма, и наконец родилась, выросла, приняла стройные законченные очертания. Началось с того, что однажды во внезапном утреннем озарении пять дней рабочей недели точно наложились на пять углов места жительства Исайи Андреевича. Спустя некоторое время Исайя Андреевич вспомнил, что это совпадение впервые поразило его еще в тридцатые годы, в эпоху пятидневок, но тогда оно не дало повода ни к какому плану, поскольку план был пятилетний и государственный, так что Исайе Андреевичу тогда лично ничего не выходило: не сложилась еще историческая ситуация. Правда, когда в двадцатом году Исайя Андреевич переехал из Александро-Невской лавры к Пяти Углам, никакого предопределения, ни таинственного смысла, ни вообще чего-либо сверхъестественного в этом событии Исайя Андреевич не усмотрел: тогда не было не только пятидневной рабочей недели в теперешнем смысле слова, но и пятидневок и — страшно подумать! — самих пятилеток не было. Да, в те времена двадцатилетнему Исайе Андреевичу трудно было проникнуть в скрытую сущность явлений; теперь же в том далеком и, казалось бы, незначительном событии грозного двадцатого года видел Исайя Андреевич глубокий мистический смысл. И вот идея стала постепенно оформляться, но еще некоторое время как нечто абстрактное, отвлеченное от жизни — Исайя Андреевич еще не знал, к чему бы ее применить. И тогда постепенно выстроился английский план. Весь план состоял в сохранности здоровья, которое, как известно, зиждется на английской стойкости привычек, а делился он строго на три части.
Часть первая заключалась в правильности режима питания: первый завтрак — легкий, второй завтрак — плотный. Как у англичан, чтобы первый завтрак не препятствовал физкультурному развитию тела, а кроме того, желудок чтобы не растягивался внезапно, а постепенно привыкал к нагрузке продуктами питания; второй завтрак называется «ланч» (по-русски — полдник). Обед по плану предполагается поздний и с чтением газеты. Вместо ужина за телевизором английский чай.
Во второй части плана лежали прогулки: каждый день — в ином направлении; и ничего, что Загородный проспект, пересекая площадь, образует два направления, — как ни верти, углов получается пять. И по одному проспекту можно от одной площади в две стороны ходить. Эта мелочь Исайю Андреевича никак не смущала. Итак, Исайя Андреевич вознамерился начиная с понедельника после первого (легкого) завтрака совершать прогулку в одном из направлений. Направление предполагалось менять по часовой стрелке, чтобы тем подтверждать размеренное течение времени. Вот какова была вторая часть.
Третья часть была зрелищной и развлекательной. По субботам Исайя Андреевич намеревался посещать какой-нибудь из крупных универмагов: «Пассаж», «Гостиный Двор», ДЛТ — мало ли их? Ну, если и не слишком много, то во всяком случае на четыре-пять суббот хватит; а там ведь можно и повторить по кругу.
Воскресные дни в английский план не входили: они существовали не для здоровья, а для души. Нет, не о церкви шла речь: Исайя Андреевич был хоть и духовного происхождения человек, но во все эти предрассудки не верил. Нет, по воскресеньям Исайя Андреевич, как и прежде, намерен был навещать своего возлюбленного, хоть и двоюродного брата.
На самом деле Исайя Андреевич хитрил, объясняя все английскостью плана: все дело состояло в идее о Пяти Углах, но Исайя Андреевич и сам не сознался бы в таком нерациональном происхождении плана и повернул все дело так, как будто в этом виновата Англия.
— Однако, братец, ты — гусар! — с дружеской укоризной обратился к себе Исайя Андреевич. — Ты, братец, гусар. А еще о здоровье каком-то английском рассуждаешь. Смотри же, братец, характер у тебя уж больно русский: с таким характером трудно английские планы соблюдать. Надо же, один вчера почти целую бутылку сладенького выпил! Шурочка разве что две стопочки для компании поддержал. Поберегись, этак ты и за прекрасным полом приударять станешь.
Исайя Андреевич конфузливо засмеялся. Потом стал снова серьезным и встал. Он подошел к окну, присмотрелся: идет ли дождик? Шел. Исайя Андреевич вздохнул и послушно вернулся в кресло. Он теперь с нетерпением дожидался понедельника, чтобы начать заслуженный отдых.
Ill
Пенсия началась для Исайи Андреевича солнышком. После сильного, длившегося всю ночь дождя оно на улице появилось среди разошедшихся туч, осветило небольшую комнату Исайи Андреевича и заиграло тюлевыми зайчиками на крашеном полу.
Исайя Андреевич, проснувшийся раньше обычного и дожидавшийся половины восьмого, чтобы начать первый день трудового отдыха, в половине восьмого сел на кровати и сладко зажмурился не столько от солнышка, сколько от предвкушения. Встав с кровати, Исайя Андреевич направился прямиком к окну с целью еще больше удостовериться в освещении. В окно через кактусы посмотрел во двор: на противоположной стенке, в чьем-то кухонном окне, — баночки, марлевый мешочек висит; понял, что теперь всегда будет смотреть по утрам в окошко. Исайя Андреевич отошел от окна и вышел через коридорчик на кухню.
