Вернувшись домой, Цкуру Тадзаки достал из ящика стола старый блокнот, нашел в нем раздел «адреса» – и кропотливо занес в компьютер адреса и телефоны всех четверых.
• Кэй АКАМА́ЦУ (Красный)
• Ёсио ОУ́МИ (Синий)
• Юдзуки СИРАНЭ́ (Белая)
• Эри КУРО́НО (Черная)
Он смотрел на экран, и самые разные воспоминания о времени, которого уже никогда не вернуть, затопляли его. Прошлое без единого всплеска влилось в его нынешнюю реальность. Точно дым, проникающий в комнату через щель неплотно закрытой двери. Без цвета и запаха… Впрочем, в какой-то миг Цкуру пришел в себя, нажал кнопку на клавиатуре лэптопа и послал письмо Саре. Проверил – отправлено. Выключил компьютер. И начал ждать, когда прошлое и настоящее сольются вновь.
«А кроме того, мне лично интересны эти четверо. Я хотела бы узнать о них больше. О тех, кто все еще сдавливает твою шею…»
Пожалуй, Сара права, думал Цкуру, лежа в постели. Эти люди до сих пор живут, сдавливая ему шею. И куда сильнее, чем думает Сара.
• Mister Red
• Mister Blue
• Miss White
• Miss Black…
В ночь, когда Хайда рассказал странную историю о джазовом пианисте Мидорикаве, с которым его отец в юности встретился в горах Кюсю, – в ту самую ночь произошло сразу несколько странных событий.
Цкуру Тадзаки просыпается в темноте. Его будит негромкий, но резкий звук – словно камешком попали в окно. Или просто в ухе что-то щелкнуло? Кто его разберет. Он хочет взглянуть на дисплей будильника у изголовья, но шея не слушается. И если бы только шея. Все тело словно разбил паралич. Хотя все-таки не паралич. Просто хочешь двинуть рукой или ногой – а не можешь. Утеряна связь между сознанием и телом.
В спальне – кромешный мрак. Спать при свете Цкуру не может и перед сном всегда задергивает толстые шторы на окне, чтоб не проникло ни лучика. И только тут понимает, что в комнате он не один. Кто-то еще прячется там, в темноте, и пристально смотрит на него. Как животное, вроде хамелеона – задержал дыхание, уничтожил свой запах, сменил раскраску и растворился во мгле. Но что-то подсказывает Цкуру: это – Хайда.
Mister Gray?
Серого цвета добиваются, смешивая белое с черным. Но чем он гуще, тем больше сливается с темнотой…
Стоя в углу, Хайда смотрит на Цкуру в постели. Застыв, как мим в роли статуи. Лишь его длинные ресницы, наверное, чуть подрагивают. Что за бред? Хайда каменеет у стены, а Цкуру неспособен и пальцем шевельнуть. Нужно что-нибудь сказать, думает Цкуру. Открыть рот, произнести какие-то слова – и нарушить это нелепое противостояние. Но голос куда-то пропал. Язык и губы онемели. Из горла вылетает лишь сухое беззвучное дыхание.
Что Хайда делает в этой комнате? Зачем он стоит здесь и так пристально смотрит на Цкуру?
Это не сон, думает Цкуру. Для сна все слишком реалистично. Вот только реальный ли Хайда стоит там, в углу, – не разобрать. Может быть, Хайда из плоти и крови крепко спит на диване в гостиной, а здесь – лишь его альтер эго, вышедшее погулять? Очень похоже на то.
Ни зла, ни угрозы от Хайды вроде бы не исходило. Он вообще не старался произвести на Цкуру какого-либо впечатления. Именно эту особенность Цкуру подметил в нем при первой же встрече. Интуитивно.
У Красного тоже хорошо работала голова, но – в реальном мире и для решения практических задач. В разуме же Хайды царила чистая теория, система, полностью замкнутая на себя. Часто в их беседах Цкуру вообще не улавливал, о чем Хайда думает и к чему ведет. Чувствовалось, что в мозгу его осуществляется некий мощный процесс, но какой именно, оставалось загадкой. В такие минуты Цкуру, конечно, терялся и даже чувствовал себя одиноким странником, заблудившимся в густом лесу. Но даже тогда Хайда не вызывал у него ни беспокойства, ни раздражения. Ясно ведь: этот парнишка соображает куда быстрей и масштабнее Цкуру. И пытаться догнать его – пустое занятие.
Очевидно, в мозгу Хайды был некий высокоскоростной движок, который иногда врубался на полную катушку. А когда подстраивался под низкую скорость Цкуру, перегревался и начинал сбоить. Промчавшись какое-то время на полной скорости, Хайда останавливался и, улыбаясь как ни в чем не бывало, позволял догнать себя. И снова неторопливо двигался рядом.
Как долго Хайда смотрел на него, Цкуру определить не мог. Тот просто наблюдал за ним в темноте, безмолвный и неподвижный. И, похоже, собирался что-то сказать. Передать Цкуру что-то важное. Но почему-то не мог облечь свое послание в слова. И это сильно его раздражало.
Лежа в постели, Цкуру вдруг вспомнил историю, услышанную перед сном. Что же именно было в мешочке, который Мидорикава (якобы ожидавший смерти) положил на инструмент, прежде чем сыграть на пианино в сельской школе? В рассказе Хайды это осталось загадкой. Но именно она зацепила Цкуру чуть ли не сильнее всего. Что значил тот мешочек для Мидорикавы? Зачем он клал его на пианино, да еще так бережно? Как понять всю эту историю, не ответив на этот вопрос?
Но ответа Цкуру так и не получил. После долгого молчания Хайда – или его внутреннее «я» – внезапно исчез. За несколько секунд до этого Цкуру вроде бы услышал его слабое дыхание. А потом призрак Хайды растаял в воздухе, как дым от благовония, и Цкуру остался в темной комнате один. Тело по-прежнему не слушалось. Кабель, соединявший мышцы с сознанием, оставался отключенным. Словно выпали болты, которыми тот был закреплен.
Насколько все это реально? – гадал Цкуру. Ведь это не сон. Не видение. А самая натуральная явь, в которой не усомниться. Вот только уж больно какая-то невесомая.
Mister Gray…
Потом Цкуру, кажется, снова заснул. И очнулся уже во сне. Хотя нет – назвать это сном, пожалуй, нельзя. Скорее, явь со всеми признаками сна. Иная реальность, которая проявляется только в особое время и в особом месте.
Обе лежат в его постели нагишом. У него под мышками: одна слева, другая справа. Белая и Черная. Обеим лет по шестнадцать-семнадцать. Почему-то им всегда именно столько – ни старше, ни младше. Прижимаются к нему грудями и бедрами, гладкой и теплой кожей. А пальцами и языками ласкают Цкуру, такого же голого, – где им только вздумается, все интимней и жарче. Сцена, о которой он никогда не грезил – и даже представлять себе ее не хотел. Она возникла против его воли, сама по себе. Но все, что он видит и ощущает, с каждой секундой становится все ярче, отчетливей и живее.
Их проворные пальцы волшебно нежны. Двадцать пальцев на четырех руках. Рыщут по всему телу Цкуру, точно гладкие слепые зверьки, рожденные мглою, и все сильнее возбуждают его. Сердце Цкуру трепещет как никогда. Будто в родном доме, где он прожил так долго, ему вдруг показали комнату, о которой он понятия не имел. В груди его грохочут литавры. А ноги и руки все так же парализованы. Ни пальцем не шевельнуть.
Вот они оплели уже все его тело. У Черной – полная, мягкая грудь. А у Белой она совсем небольшая, но соски отвердели, точно круглые камушки. Волосы на лобках повлажнели, как рощицы после дождя. Вдохи и выдохи обеих сливаются с дыханием Цкуру. Словно течение, что медленно поднимается из океанских пучин, усиливаясь волна за волной.
Наконец они возбуждают Цкуру до предела, и Белая овладевает им. Седлает его, лежащего на спине, берет в руку член, ловко вводит. Тот проникает в нее легко, без какого-либо сопротивления, будто всасывается в вакуум. Она замирает на пару секунд, переводит дыхание. В замысловатом пируэте разворачивается на бедрах лицом к нему. И вот уже ее длинные волосы ритмично хлещут его по лицу. Никогда в жизни Цкуру даже представить не мог эту девочку в такой откровенной позе.
Но как для Белой, так и для Черной все это совершенно естественно. Они действуют, не задумываясь, не колеблясь и не смущаясь ни на секунду. Они ласкают его вдвоем, но проникает он только в Белую. Почему в Белую? – в смятении гадает Цкуру. Почему именно она? Ведь обеими он дорожит одинаково. Именно в паре они для него – единое целое…
Подумать что-либо дальше он не успевает. Белая гарцует на нем все энергичнее. С момента, когда она оседлала его, проходит совсем немного времени. Все случается быстро. Слишком быстро, думает Цкуру. Впрочем, как знать – может, он уже не чувствует времени? Держаться нет сил. Оргазм накрывает его, как цунами, без всякого предупреждения.
Вот только семя его попадает вовсе не в Белую. А почему-то в Хайду. Цкуру вдруг видит, что обе девчонки сгинули, а перед ним – его новый друг. Который нависает над Цкуру, обхватывает губами его исходящую спермой плоть и, стараясь не испачкать постель, заглатывает густую лаву толчок за толчком. Извержение яростное, обильное. Но с каждым новым выплеском Хайда терпеливо принимает в себя сколько может, а когда все закончено, слизывает с его бедер несколько оброненных капель. В этом он, похоже, не новичок. Так, по крайней мере, кажется Цкуру. Закончив, Хайда тихонько соскальзывает с кровати, уходит в ванную. Судя по звукам, открывает кран и пускает воду. Видимо, полощет рот.
