Собирая свою сумку и портфель, Татьяна подумала о том, как не хочется возвращаться домой. Дома было пустынно. Боб вчера на пару дней уехал на своих «Жигулях» в область, там были у него какие-то дела. А детей у них пока что не было. Получилось так, что она все не рожала. То не решалась, то не донашивала, а теперь уже, видимо, поздно. Между тем в деревне у Боба остался мальчик. Жена его, говорят, так и живет одинокой. Никаких отношений с Бобом не поддерживает, даже отказалась от алиментов. За окнами густел снегопад. По ту сторону площади стояли на автобусной остановке несколько пассажиров. И подошел автобус, это был рейсовый загородный автобус, который ходил как раз до того поселка, в котором несколько лет назад Татьяна и Боб возвели себе дачу. Они, как маленькие юркие птички, крепили и склеивали это уютное гнездо в два невысоких этажа, то есть с крошечным и уютным мезонином. Там стояла дощатая постель Боба и деревянный стол, за которым он читал вечерами. А над всею постройкой на длинном шесте был устроен флагшток. Когда Боб приезжал на дачу, он поднимал вымпел — оторванный рукав от старой тельняшки: в юности Боб служил на флоте. Это было смешно, весело и так мило.
Татьяне страсть как захотелось на дачу. Хотя бы на часок, а может быть, и на весь вечер. Даже с ночевкой. Все равно Боб сегодня не вернется, а если и вернется, пусть поволнуется, ему это полезно. А то он последнее время стал какой-то чрезмерно ровный и слишком вежливый. И так Татьяне захотелось уехать из города, что она даже забеспокоилась: уж не отойдет ли раньше времени автобус? Она глянула на часы, оставалось до отхода три минуты. С портфелем, набитым школьными тетрадками, Татьяна заспешила через площадь к автобусу.
Дачный поселок весь колыхался в сумерках густого снегопада. Настоящих сумерек еще не было. Были только густые слои медлительно колышущихся хлопьев повисшего в воздухе снега. Поселок казался сказочным и бесконечно уютным. Воздух был чист и тонок, он навевал какие-то неопределенные, но приятные мысли, особенно приятные из-за своей неопределенности.
Татьяна шла по приснеженной дороге вдоль дач, вдыхала этот воздух, и какие-то медленные и бесшумные крылья, казалось ей, распрямлялись у нее в груди. Там, на втором этаже дома, в мезонине, всегда лежала книга, которую очень любил Боб. И Татьяна ее очень любила. И вот теперь Татьяна думала, как она одна в полусумраке поднимется по деревянным ступеням в мезонин, растопит железную печку на коротких железных ножках и сядет у бушующей ласковым огнем дверцы на положенную боком табуретку. Печка нагревается быстро. Татьяна пока не будет раскрывать книгу, она просто положит ее на колени и будет ждать тепла. Потом она зажжет свечу и сядет у окна.
Она медленно шагала вдоль улицы дачного поселка по присыпанной снегом колее недавно проехавшей здесь машины. И вокруг почти не было огней; зимой на дачи никто не заглядывал, только на окраине поселка горел огонь в домике сторожихи. Вот показалась невдалеке и их теперь уже такая родная дача. Когда эту дачу строили, Боб так любил поднять Татьяну на руки и прямо при всех бегать с нею вокруг дачи или по дорожке! Иногда взволнованная Татьяна для приличия начинала отбиваться и вскрикивать: «Боб, отпусти меня сейчас же! На нас же смотрят люди!» «Пусть смотрят, — посмеиваясь, отвечал Боб, — пусть смотрят и завидуют…»
Теперь дача была пустынна. Однако присыпанный снегом след легковой машины вел туда. И машина стояла во дворе, но огней в окнах не было, Татьяна даже обрадовалась. Она совсем не ожидала встретить здесь Боба, а это был подарок судьбы. «Все-таки близкие люди действительно чувствуют друг друга на расстоянии», — подумала Татьяна.
Она быстро прошла к крыльцу, поднялась по ступенькам и дернула дверь. Дверь была заперта. Татьяна полезла в сумку и достала ключ, который она всегда носила с собой так же, как второй ключ всегда носил с собой Боб. Она хотела вставить ключ в скважину, но это у нее не получилось. Что-то мешало там, в скважине, мешало с той стороны.
Татьяна спрятала ключ в сумочку и постучала в дверь. Ответа не было. Татьяна постучала еще. И больше стучать не стала. Она потопталась на крыльце и пошла назад, на автобусную остановку. Она шла неторопливо, потому что торопиться было некуда. Обратный автобус должен был прийти через полтора часа. И Татьяна подумала, что совсем неплохо побродить это время по сосняку вокруг поселка: там такие тихие и такие уютные дорожки. Бродя по ним, начинаешь чувствовать себя девочкой.
Бродя по этим дорожкам сосняка, Татьяна все время думала о том, какое двойственное выражение лица бывает порою у Боба. Она это заметила еще при первой встрече с ним. С одной стороны, лицо его очень красивое, как бы озаренное отблеском не то ума, не то радости. Но рядом с этим постоянно чувствовалось другое лицо, туповатое, приплюснутое и какое-то напряженно ко всему враждебное. И на уме у нее вертелись две строки того знаменитого стихотворения Боба, которое так любил он читать в компании сам и которое так часто просили читать его, особенно почему-то женщины и даже она сама. Это были две последние строки:
Те, кто не может жить раздвоенно,
Нас за раздвоенность бранят.
Но в конце концов перед глазами Татьяны опять появилась та упитанная кукла с несчастным и растерянным выражением лица. Кукла медленно моргала мохнатыми черными ресницами и попискивала мышиным голоском: «Ma-ма».
Глава VII
О супружеской верности
Никакой любви, никакого супружества и никакой крепкой семьи не может быть там, где нет настоящей человеческой верности. А как же иначе? Для чего же мы женимся или выходим замуж, если собираемся продолжать свою жизнь строить только на своих интересах? В противном случае вместо взаимопомощи, вместо взаимной выручки и взаимопожертвования супруги приобретают постоянную тотальную и страшную в своей повседневной беспощадности битву. Ничто так не унижает и не обескровливает человека — мужчину или женщину, не так уж важно, — как взаимная неверность или неверность хотя бы с одной стороны.
Как правило, нормальному человеку очень трудно поверить, что ему изменяют. Человек может прочитать согни книг, тысячи стихов о супружеской неверности, пройти сквозь тьму слухов, басен, побасенок и анекдотов, но, когда он женится сам или выходит замуж, ему кажется, что уж этого-то с ним не случится. Очень важно в супружестве предъявлять к мужу или жене те требования, которые ты предъявляешь к себе. Только тогда ты поймешь, что нельзя, с одной стороны, верить каждому досужему слуху по адресу человека, с которым ты соединил жизнь, а с другой стороны, к самому-то себе нужно быть строгим в первую очередь.
Жизнь многообразна и невообразимо сложна для каждого человека в отдельности, но когда двое становятся одним, то для каждого опасностей становится вдвое меньше, но сложностей вдвое увеличивается, да еще и с лихвой. Если мы, женясь или выходя замуж, берем на себя обязательства, то нам не нужно забывать, что мы живем в двадцатом веке и в таком обществе, где принудительных браков давно нет. Нас никто не может заставить жениться против своей воли либо против своего желания выйти замуж. Так чего же бунтовать? Кому предъявлять претензии? Кто виноват, если вдруг не все и не сразу ладится в молодой семье? Ничто не делается сразу.
Молодые люди редко отдают себе отчет в том, что, как правило, они соединяют свои судьбы, почти не располагая никакими возможностями жить вдвоем, в них еще не воспитаны соответствующие привычки, они просто-напросто совсем не знают, что же такое семья. Особенно если парень или девушка были единственными. Не случайно семьи, которые складывались в суровых или в полных опасностей и лишений условиях, оказывались в большинстве своем наиболее крепкими. В таких обстоятельствах один человек беспрекословно нуждается в другом, у него просто нет времени на блажь да кураж, ему нужно бороться, выстоять, он знает, что такое одиночество и как в нем бывает беззащитен любой. Но в современных городских да теперь уже и сельских условиях семья состоит из одного-двух наследников. Да и наследники-то они не в полном смысле слова. Все, что заработали их родители порою таким нелегким трудом, ценить им не дано: они не видели, как это достается. Современные родители к тому же всегда менее строги, чем сентиментальны. Делом семейного престижа стало у нас ублажать своих детей и освобождать их от трудностей. Растут наши дети здесь и там капризными: прав у них больше, чем обязанностей. И вот эту укоренившуюся привычку знать не столько обязанности, сколько права наши молодые люди приносят в юную свою семью. И тут они вдруг видят, что в новой ситуации права их не признаются, как это было только что перед папой и мамой, а признаются лишь обязанности, да еще и в повышенном, капризном требовании. Конфликты начинаются сразу, на первых еще не очень-то умелых шагах. Ситуацию, в которой оказываются молодые супруги, вообще супруги молодые второй половины двадцатого столетия в развитых странах, я бы сравнил с ситуацией, в которой оказался бы младенец, еле-еле научившийся ходить, посаженный на хорошего скакуна.
