— По-другому, Хенк, — сказал я. — Могу я называть вас Хенком?
— Конечно, господин Г., — сказал Хенк.
— Не мог бы кто-нибудь из гаража приехать и забрать машину? В пятницу утром мне надо остаться дома ради всяких домашних делишек. Не хотелось бы отвлекаться.
Я не знал точно, употребляет ли Макс такие слова, как «делишки». В моем исполнении оно напоминало щебет птички, которую я однажды утром нашел мертвой в ее клетке.
— Можно и так, — сказал Хенк. — Вам известно, что это потребует дополнительной оплаты?
— Не проблема.
Снова защелкали клавиши.
— Вы записаны, — сообщил Хенк. — Пятница, утро. Приблизительно в половине девятого. Вас устроит, господин Г.?
Я ответил не сразу, так как увидел в зеркало заднего вида, что Среднюю дорогу пересекает Давид на велосипеде. Был шанс, что он проедет мимо, не заметив меня. С другой стороны, я сидел в фиолетовом «твинго», с мобильным телефоном, прижатым к уху, и в солнечных очках за несколько тысяч гульденов.
— Господин Г.?..
Я сделал глубокий вдох. В машине было жарко, и мне хотелось открыть окошко, но момент был неподходящим.
— Слушай, Хенк, — сказал я, пристально глядя в зеркало заднего вида. — В прошлый раз вы тоже забирали машину и по ошибке сначала приехали к моему загородному дому. Поэтому я не хочу причинять вам лишних хлопот…
Давид поравнялся с «твинго». Проезжая мимо, он громко хлопнул рукой по крыше; я подскочил в кресле и чуть не выронил мобильник.
— Здесь записано только «улица Геррита ван дер Веена, шестьдесят девять, четвертый этаж», — сказал Хенк Лемхейс из мерседесовского салона. — Это не ваш загородный дом, я полагаю?
— Нет, — подтвердил я.
— Вы остаетесь нашим единственным клиентом в Амстердаме с серебристой машиной этой модификации. В этом году мы продали несколько черных, тоже со съемной крышей, но серебристая пока есть только у вас.
— Да, — сказал я.
Давид уже проехал мимо и поднял руку в знак приветствия. Потом он обернулся; на его лице была широкая ухмылка. Он поднес пальцы к губам — жест, который мог означать только одно: «рот на замке».
Я припарковал «твинго» возле магазина «АКО»[23] на углу улицы Геррита ван дер Веена и улицы Бетховена. Сначала я постоял, держа руки в карманах, перед стеллажом с иностранными газетами, а потом ленивой походкой перешел по зебре на другую сторону улицы Геррита ван дер Веена.
Дом 69 стоял почти на углу; занавески на окнах четвертого этажа были еще задернуты. Я оглядел улицу в поисках серебристого «мерседеса», но не увидел его. «Мерседеса» не было ни на улице Антониса ван Дейка, ни возле сквера Алберта Хана, расположенного за улицей Геррита ван дер Веена. Наверное, Макс не оставил бы такую машину на улице и убрал бы ее в гараж.
Когда я шел обратно к улице Геррита ван дер Веена, занавески все еще были задернуты. Я подумал, что отсутствие «мерседеса» и задернутые занавески могут также означать, что Макс и Сильвия уехали на неопределенное время. В магазине «АКО» я полистал газеты, купил «Телеграф»[24] и снова перешел улицу по зебре. Занавески на четвертом этаже оставались в прежнем положении. Я прочитал фамилии на почтовых ящиках у наружной двери; на ящике четвертого этажа таблички не было. Я подумал о том, следует ли считать отсутствие таблички добрым или дурным знаком, и пошел обратно к улице Бетховена.
В кафе-ресторане «Делкави» я выпил чашечку кофе и после этого долгое время разглядывал первую полосу «Телеграфа». Время от времени я смотрел на улицу, размешивая давно размешавшийся сахар. Трамвай двадцать четвертого маршрута остановился на остановке и снова поехал дальше. Две женщины с сумками из торгового дома «Боннетри» вели нескончаемый разговор на краю тротуара; некормленая или просто слишком тонкая породистая собака подняла заднюю лапу и обмочила мешок с мусором. Я расплатился и вышел из кафе.
Завернув за угол улицы Геррита ван дер Веена, я сразу увидел, что занавески больше не задернуты. Я хотел было занять стратегическую позицию у дерева напротив входа, но тут дверь открылась и на улицу вышла Сильвия Г.; она была такой же высокой, как в моих воспоминаниях. Следом за ней вышла маленькая девочка. Сильвия взяла девочку за руку и пошла направо по улице Геррита ван дер Веена.
Я последовал за ними на некотором расстоянии, оставаясь на своей стороне улицы; девочка вприпрыжку шла за руку с Сильвией и время от времени подскакивала выше обычного. На углу улицы Бетховена они снова повернули направо и пошли дальше, мимо «АКО», к дороге на стадион. Я шел за ними, стараясь выдерживать дистанцию хотя бы в полсотни метров. У витрины магазина игрушек они остановились; девочка показала на что-то в витрине, и Сильвия кивнула. Сам я замер у витрины с разнообразными манекенами в темных костюмах от «Хуго Босс». Развернув свой «Телеграф», я наполовину спрятался за ним. Сильвия попыталась потянуть девочку за собой, но та стояла как вкопанная и опять показывала на что-то.
Когда они вошли в магазин, я неторопливо, прогулочным шагом добрел до него. Проходя мимо, я мельком увидел Сильвию, которая стояла перед прилавком спиной ко мне. Девочки нигде видно не было.
Я прошел еще метров сто и остановился у витрины кондитерской. Пришла мысль о том, что до сих пор я всегда представлял себе Макса Г. без детей: семья и дети — совсем не то, что немедленно приходит в голову, когда Макс закуривает «Мальборо», одетый в свою черную рубашку, или разговаривает по телефону в «мерседесе» с откинутой крышей, который Ришард Х. ведет со скоростью двести тридцать километров в час вдоль Северного морского канала.
Когда Сильвия с девочкой вышли на улицу, я как можно небрежнее пошел им навстречу с «Телеграфом» под мышкой. У девочки было что-то в руке: я сначала не смог разглядеть этот предмет, но, когда они подошли поближе, понял, что она держит шарик йо-йо.
— Сильвия… — сказал я.
Я остановился. Улыбка на моем лице появилась за несколько метров до этого места. И все-таки я не услышал в собственном голосе ни единой нотки беспокойства. В сущности, он не отличался от обычного и содержал именно такое радостное удивление, которое подобает проявлять при случайной встрече.
Сильвия тоже остановилась. Она слегка склонила голову к плечу, прищурилась и посмотрела на меня.
— Фред, — сказал я, приближаясь к ней с протянутой рукой. — Приятель Макса.
Судя по ее лицу, она все еще не вспомнила, кто я такой, но все же пожала мне руку.
— «Столкновение с бездной», — сказал я. — В «Калипсо». Кто-то пытался удрать с твоей сумочкой…
— Погоди, Шерон, — сказала Сильвия девочке, которая потянула мать за руку. — Я разговариваю с дядей.
Посмотрев на меня еще раз, она заулыбалась.
— Курт Штудент, — сказала она.
— Пардон?
— Курт Штудент. Так звали немецкого генерала, который обошел Арденны, чтобы с тыла напасть на французские войска.
Настала моя очередь улыбаться. Курт Штудент не обходил Арденны вокруг, а преодолел их: именно это делало нападение смелым и неожиданным. Глаза Сильвии находились на одной высоте с моими; ей не приходилось смотреть вниз, как на Макса, а мне — вверх. Все-таки утомительно разговаривать с тем, кто выше тебя ростом, но при беседе со слишком высокими женщинами добавляется еще кое-что, а именно взаимное неудобство, будто высокий рост — нечто вроде следа от ожога или шрама: на таких людей стараешься смотреть поменьше.
— Да, — сказал я. — Приятно, что ты это помнишь.
— У меня тоже феноменальная память, — сказала Сильвия. — Макс частенько над этим подтрунивает. Особенно в присутствии других людей. Например, он говорит: «Сильвия, как зовут детей и внуков таких-то и таких-то и когда у них дни рождения?» Я должна назвать всех. И я действительно знаю это, у нас дома нет календаря с днями рождения. Календарь — это я сама. Поэтому, когда Макс в кино завел с тобой разговор о том немецком генерале, я сразу подумала: «Ха, товарищ по несчастью».
Я улыбнулся. Девочка что-то сделала со своим йо-йо, и веревочка безнадежно запуталась; я обнаружил, что уже забыл ее имя. Такова оборотная сторона феноменальной памяти: она хорошо сохраняет давние события, но совершенно не справляется с недавними. Если кто-то подает мне руку и представляется, я забываю его имя в тот момент, когда наши руки разъединяются после приветствия. Я читал, что это связано еще и с проявлением интереса: хорошая память — это когда ты быстро забываешь все, что не представляет интереса. Остается место для вещей, которые могут пригодиться. Скажите на милость, что значит по сравнению со всей совокупностью людей и событий — жизнью и смертью! — чье-то имя?
Я наклонился и присел перед девочкой на корточки.
— Покажи-ка мне, — попросил я.
