Парк. Мощный дуб раскинул ветви и бросил на асфальт тени. Жизнь, как тень, всегда необъяснима. Слава с тревогой посмотрел на черного ворона, оставляющего следы на моей тени, и решил отвлечь от меня печаль: «Светочка, посмотри на облака… какие они нежные и воздушные…» — «Крышка Вселенной…» Смешной, любимый муж, который вернулся в юность — в истинное обожание природы и мира, а не денег и важных связей. «Жизнь — это не математика, это поэзия, — ответила я ему улыбаясь, — и чудеса…» Мы вместе шаркаем ногами по опавшим листьям и смотрим на небо — ведь именно там расписаны истории наших судеб. Наверное, наша прогулка и есть счастье в зрелом закате. Ворон взмахнул огромным черным крылом…
Через два дня мне исполнится 75 лет. Стою возле зеркала, примиряю платье, которое купила по случаю дня рождения. Смотрю на седые пряди, глубокие морщины и сутулую спину. Почему старость так некрасива? Почему время калечит тело и приводит мысли только к воспоминаниям? Сколько же вопросов скопилось за все годы.
Быть может, кто-то когда-нибудь обнаружит мой дневник под скопищем ненужной макулатуры, прочтет и улыбнется женской наивности или выбросит в мусорный бак, сочтя выписанную историю скучным рассказом, лишенным сюжетных искр и острых драматических поворотов. Это дело каждого. Но я лишь записывала свои мысли для того, чтобы передать маленькому сердцу, бьющемуся в большой вселенной то, что любовь есть. Не сделка, которая считается браком, не страсть, похожая на мелодраму, не животный инстинкт, за которым охотятся многие люди, а чувство глубокого уважения к чужой жизни и желание украсить ее радостью и красотой. «Я люблю тебя» должно звучать из сердца, а не из головы.
В моей жизни ничто не упущено. Кроме рождения, окутанного тенью. Я никогда не знала свою мать. Только Таня рассказывала мне о ее тяжких мучительных переживаниях о том, как она не хотела, чтобы я рождалась на свет.
Все мы следуем за модой — религией, карьерой, семьей, только для того, чтобы найти счастье. Но все это лишь призрачные тени будущего. Когда Паша уходил на фронт, он сказал мне: «Знаешь, что отличает женщину от мужчины? То, что она может следовать за ним…» Теперь я не только понимаю это, но и живу, следуя за ним.
Слава все реже берет в руки авторучку. Он может часами задумчиво смотреть в окно, как будто провожает жизнь долгим печальным взглядом, или читать газету. Я вижу, как он бессилен перед старостью. «Ты помнишь Пашу?» — прохрипел он через газету. «Интересно, если бы он не погиб в этой чертовой войне, как бы сложилась его жизнь?» — не дождавшись моего ответа, он продолжил говорить о том, с кем жило мое сердце, пока я в который раз досматривала свой любимый фильм «Любовь побеждает все»…
Любовь побеждает.
На мостовой лежат светлые полосы от освещенных окон. Между ними — безмолвные тени, обреченные на вечный покой. Все это неприкаянные души. В отражение корявой старой ветки закована душа пьяницы, который когда-то был банкиром, проигравшим жизнь в казино. Захлебнулся от водки. В рай не пустили, ад уже забит особо тяжкими грешниками, поэтому пришлось стать тенью. Здесь много отражений. Столько же, сколько историй. Проститутка со взъерошенными волосами, попавшая под нож маньяка. Богач с сигарой в зубах, застреленный на веранде двухэтажного особняка. Актриса, подсыпавшая яд своей сопернице. Колдунья, возложившая на язычество большие надежды. Настоятель монастыря, насилующий под страхом смерти послушниц. И даже продавец мороженого, обсчитывающий детей на три копейки. Все несут наказание за свои деяния. Они, как маленькие дети, поставлены в угол.
Мой ангел проводит мне экскурсию по неведомым мирам. Не зря православная бабка говорила мне, что с близкого расстояния видишь камень горы, а не всю гору. Я вижу жизни своих близких и родных, знакомых и незнакомых. Многие из них истощены и опустошены, они неприкаянно ходят по земле, жалуются на судьбу и без умолку болтают о своей нищете, превращаясь раньше времени в тень. А вот и сияющие жизни, они как звезды на темном покрывале. Среди современной убивающей суеты встречаются люди сильные духом, которые скромно, не кичась, совершают благие дела, и добродетельность для них образ жизни, а не подвиг.
То, что раньше казалось мне глобальным и невыносимым, отсюда видится легким, как щелчок пальцами, и маленьким, как иголка в стоге сена. Я все вижу и слышу, но уже не чувствую многих вещей, например, не знаю, какой на календаре месяц, холодно на улице или тепло, ветер или штиль, шумно или тихо. Через девять дней мне предстоит серьезный разговор с Богом. Впереди — восемь дней для просмотра собственной жизни. Ожидание не вызывает у меня страх, колющий сердце, я не так много пожил, чтобы создать галерею грехов. Волнение, скорее, легкий мандраж, как перед экзаменом, но только не государственным, а духовным.
Белое облако плывет по ярко-синему небу. Красиво. Лечу к нему с невероятной скоростью так, словно за спиной огромные крылья. То, что происходило еще мгновение назад, на раскаленной земле, кажется страшным сном. Я не знаю, что меня ожидает — тень на асфальте или луч света. Вспомнить бы молитву да раскаяться за нелепые погрешности, но в этот переходный момент меня окружают ничтожные (по сравнению с вселенскими) мыслишки. Хочется закурить, выпить сто грамм и спуститься на землю. Дожить. Хотя бы до пятидесяти. Родить сына. Увидеть глаза матери и любимой. Пожать руку другу. Просить прощение у девушки, которая отдала мне свою молодость, а я ею бездумно воспользовался. Беречь время. Уважать дни. Не рассуждать об истинах, а делать добро. Гулять по улицам и любоваться природой. Только сейчас мне раскрываются простые, человеческие желания, благодаря которым я мог ощутить счастье. Не зря в народе говорят: «Иди служить — заматереешь». Это горькая и дезинфицирующая, как водка, правда. В кирзовых сапогах я стал другим. Глядя на смерти, сначала становишься пылким и жаждущим подвигов, не думая, бросаешься в огонь и опускаешь голову, пропуская пулю, затем хочется покоя и тишины, хочется прижаться к матери, и ты проклинаешь всех, кто разжег войны, а потом приходит привыкание и серьезность. Душевная лирика превращается в серый пепел, который ветер швыряет тебе в лицо. И только, когда пуля ранит сердце, хранящее любовь, как в фильме «Летят журавли», начинаешь галлюцинировать березками. На мир смотришь другими глазами — не важно, моргающими, благодаря ангелу-хранителю, или доверчиво распахнутыми.
О том, чтобы служить в армии, я мечтал с самого детства. Сколько себя помню, в одной руке держал игрушечный танк, в другой — книжку с картинками, на которых изображены самолеты. Хотел стать бравым спецназовцем или, на худой конец, полководцем. Расчищать мир от врагов мне хотелось больше, чем быть воеводой. Тогда война казалась мне игрой в перестрелку. Я слышал истории седых генералов, видел награды и медали деда, читал книги о подвигах простых солдат, которых мгновение превращало из сопливого пацана в защитника отечества, и с завистью смотрел на молодых парней в военной форме. Хотел оказаться среди сильных и смелых, ловких и храбрых, мечтал стать бесстрашным героем и спасти мир от зла. В детстве мечты глобальны, а возможности слишком малы, в зрелости все наоборот — мечты ничтожны, а возможности велики. Круговорот жизни, в котором мало кому удается спаять желания с реальностью.
Я никогда не смогу описать жизнь в армии так, как сделал это Слава — мой друг. Он был писателем, который раскрасит любую историю фантазией, не исказив при этом истину. Ему, как творческому человеку, армия была необходима, чтобы видеть боль в глазах, а не на словах, и через свое, закаленное слово рассказывать людям о чести и дружбе, жестокости и предательстве, свете и тьме. У него была своя, важная миссия — снимать накипь с отчаянных душ, не ведающих о трудностях, но постоянно о них говорящих. Он очень переживал, что может умереть. В Чечне каждый из нас был проверен на прочность, везение и доставил уйму хлопот ангелу-хранителю. Нам повезло с лейтенантом. Невысокий, худощавый мужчина лет сорока с проникновенным взглядом карих глаз, столь выделяющихся среди стеклянных, отрешенных, был на удивление интеллигентным. В разговорах никогда не матерился, все задания давал четко и внятно, в разведке за солдатами не прятался, а старался, где надо, первым идти. Зауважал я его за бесстрашие и чуткость.
* * *
Сегодня отправляемся в дальнюю разведку. Поход в горы обещает быть опасным и трудным. Обычно уходят группы из шести-десяти человек, а возвращаются от силы пять. Нас было семь. Первым потеряли молодого солдата, который клялся еще вчера, что выживет, потому что его девушка ждет… Когда мы добрались до какого-то села, лейтенант предложил передохнуть пару часов. Тут же послышался храп. Я сидел и смотрел на небо, пересчитывал звезды. Слава задремал на моем плече. И вдруг я увидел, как вдали что-то сверкает золотисто-синеватым светом. Купол. Церковь. Я пошел туда. Храм был закрыт, но черные чугунные ворота распахнуты. На улице были выставлены три большие иконы — Богородицы, Иисуса Христа и Николая Чудотворца. Рядом с ними поликандило — лампадка, окруженная двенадцатью восковыми свечами. Темно. Тепло и тихо. Спокойно. Где-то поют птицы. На небе бледный лик луны. В этот момент на меня нахлынуло чувство умиротворения. Тревожные мысли не вытесняли заученную в детстве молитву «Отче наш». Как давно я не общался с Богом, как давно потерял это ощущение веры в святое. Почему так происходит? Когда никто не способен помочь, когда понимаешь свою малость перед страшной силой, только тогда начинаешь смотреть в небо и молить видимое и невидимое о спасении? Мир умещается в простых житейских буднях, но при этом он настолько духовно безграничен, что мы и представить себе не можем. Только сейчас я заметил, что чей-то черный силуэт застыл возле иконы Божьей Матери. Человек держал в руках свечку. Маленький огонек осветил его лицо. Лейтенант. Надо же, я даже не удивился, что он верит в Бога.