Здесь все ночи напролет хлопали сетчатые двери; коты и кошки дрались и трахались без перерыва; какофония собачьего лая притворно смолкала, когда вся стая приближалась к очередному мясному вертелу; время от времени вспыхивали зарницы, освещая темное небо и выхватывая силуэт запутанного переплетения телеантенн над приземистыми домиками — будто сеть гигантского паука, грозящего окончательно накрыть собой маленькое и жалкое человеческое сообщество.
— Точно вам говорю, единственное, что им мешает здесь поубивать друг дружку, — это куча свидетелей вокруг, — сказал майор Ролз.
Маленький задний дворик у дома погибшего уоррент-офицера был уставлен палатками для детей. Здесь также стояли два автомобиля на шлакоблоках, и, пока продолжались «поминки на свежем воздухе», кое-кто из маленьких детей ночевал в этих машинах. Еще здесь стоял — тоже на шлакоблоках — здоровенный ярко-красный гоночный катер со сверкающим хромированным релингом по обеим сторонам длинного носа. Казалось, спать в катере гораздо удобнее, чем в алюминиевом бирюзовом доме, из всех отверстий которого то и дело высовывались головы детей и взрослых, вглядывавшихся в темноту.
Один из двух двигателей катера был снят с кормы и прикреплен к широкой железной бочке, полной воды. Двигатель с шумом работал внутри бочки, и это действо собрало по меньшей мере человек шесть взрослых мужчин, наблюдавших, как разливается бензин и масло и могучие гребные винты почем зря вспенивают воду в хлюпающей бочке. Мужчины наблюдали за этой демонстрацией мощности двигателя с таким почтением, что мы с Оуэном и майором Ролзом не очень удивились бы, если бы бочка вдруг взлетела — или по крайней мере сдвинулась с места.
Благодаря чуду техники по имени электрический удлинитель на самом видном месте в центре высохшей и побуревшей от зноя лужайки стоял телевизор; сгрудившиеся вокруг него мужчины смотрели — ну конечно же! — бейсбол. А что же женщины? Разделившись на кучки по возрасту, опыту замужества или развода или сроку беременности, большинство женщин забилось в раскаленный, как духовка, дом, где от жары все как-то увяли, как размякшая зелень, наваленная как попало в разномастные вазы рядом с разномастными же мисками с густым соусом, — все это вот уже третий день взаимодействовало с окрестным зловонным воздухом.
Кроме того, в доме имелась наполненная льдом раковина, в которой теперь уже бесполезно было бы искать холодное пиво. Мать уоррент-офицера с высоко взбитыми липкими розовыми волосами стояла, привалившись к холодильнику и словно охраняя его от всех остальных; время от времени она стряхивала пепел с сигареты в нечто, по рассеянности принимаемое ею за пепельницу, — на самом деле это было блюдце с орешками, которые кто-то творчески смешал с сухим завтраком.
— А вот и наша сраная армия! — сказала она, увидев нас. Она пила что-то — судя по запаху, виски — из высокого бокала с вытравленным на нем жалким подобием то ли фазана, то ли тетерева, а может, куропатки.
Кто я такой, никого не интересовало, хотя Оуэн и майор Ролз несколько раз попытались меня представить. Здесь все равно не все друг друга знали. Трудно было отличить семью погибшего вертолетчика от соседской, и на тонкости вроде того, кто чей ребенок и от какого брака — бывшего или нынешнего, — никто не обращал внимания. Родственники из Юмы и Модесто, не считая того маленького неудобства, что их детей, а возможно, и их самих разместили в палатках и раскуроченных автомобилях, ничем не выделялись среди остальных.
Отец семейства, ударивший в аэропорту приемного сына, уже успел надраться до полусмерти и теперь в беспамятстве лежал в спальне с открытой дверью. Он развалился прямо на полу, в изножье кровати, на которой, прикипев к другому телевизору, сидели четверо или пятеро маленьких детишек. Они с разинутыми ртами следили за перипетиями криминальной драмы, сюжет которой явно не содержал для них ни малейшей экзотики.
— Если найдете здесь бабу, я плачу за мотель, — сказал мне Ролз. — Я уже два вечера подряд тут пасусь — сегодня третий. Я вам точно говорю, тут нет ни одной, к которой можно было бы подкатиться. Самое приятное, что я увидел, — это беременная сестренка. Поняли, а?
Я понял; беременная девочка оказалась единственной, кто старался держаться с нами приветливо, и особенно приветливо она старалась держаться с Оуэном.
— Вам тяжело приходится, — сказала она ему.
— ВО ВЬЕТНАМЕ ЕЩЕ ТЯЖЕЛЕЕ, — вежливо заметил он.
Беременной сестренке тоже тяжело приходится, подумал я; вид у нее такой, словно ей чуть ли не ежесекундно грозит опасность быть избитой матерью или отцом, или изнасилованной последним, или избитой и изнасилованной своим младшим единоутробным братцем — или и то, и другое, и третье вместе, в любом сочетании и любой последовательности.
— МЕНЯ БЕСПОКОИТ ТВОЙ БРАТ, — сказал Оуэн. — НУ, ЭТОТ ВЫСОКИЙ ПАРЕНЬ, ЧТО ТЕБЕ НАПОЛОВИНУ БРАТ. МНЕ НАДО С НИМ ПОТОЛКОВАТЬ. ГДЕ ОН?
Девушка перепугалась так, что, кажется, не могла вымолвить ни слова. Спустя несколько секунд она все же заговорила:
— Я знаю, вы должны будете на похоронах вручить моей матери флаг. Я знаю, что она собирается сделать, когда вы будете давать ей этот флаг. Она сказала, что плюнет в вас, — сообщила беременная сестра. — И я ее знаю — раз она сказала, значит, так и сделает! Она плюнет вам прямо в лицо!
— ИНОГДА ТАКОЕ БЫВАЕТ, — сказал Оуэн. —ТАК ГДЕ ТОТ ВЫСОКИЙ ПАРЕНЬ — ТВОЙ ПОЛУБРАТ? КАК ЕГО ЗОВУТ?
— Если бы эта сволочь не сдохла во Вьетнаме, его бы тут пришили — вот что я вам скажу! — заявила беременная сестра и поспешно огляделась, боясь, что кто-нибудь из родных подслушивает.
— НАСЧЕТ ПОХОРОН НЕ ПЕРЕЖИВАЙ, — заверил ее Оуэн. — ГДЕ ТОТ ВЫСОКИЙ ПАРЕНЬ? КАК ЕГО ЗОВУТ?
В конце узкого коридорчика виднелась закрытая дверь, и девушка осторожно показала на нее пальцем.
— Только не выдавайте меня, — прошептала она.
— КАК ЕГО ЗОВУТ? — повторил Оуэн.
Она оглянулась — никто не смотрит? К помятому платью, обтянувшему округлившийся живот, прилип комок горчицы.
— Дик! — сказала наконец она и отошла в сторону.
Оуэн постучал в дверь.
— Смотри осторожно, Мини, — предупредил майор Ролз. — У меня есть знакомые полицейские в аэропорту — они к этому типу давно присматриваются.
Оуэн снова постучал — на этот раз настойчивее.
— Иди в жопу!.. — рявкнул Дик через закрытую дверь.
— ТЫ РАЗГОВАРИВАЕШЬ С ОФИЦЕРОМ! — напомнил Оуэн Мини.
— Идите в жопу, сэр! — отозвался Дик.
— ЭТО УЖЕ ЛУЧШЕ, — заметил Оуэн. — ТЫ ЧЕГО ТАМ ДЕЛАЕШЬ — ДРОЧИШЬ, ЧТО ЛИ?
Майор Ролз оттолкнул нас с Оуэном в сторону. Мы все стояли по бокам от двери, когда Дик открыл ее. На нем были уже другие камуфляжные штаны. Он стоял босой и с голой грудью; а еще он намазал лицо чем-то черным, похожим на крем для обуви, как будто собирался отправиться инкогнито по каким-то тайным делишкам в своем опасном квартале, когда все его загулявшие родственнички наконец затихнут. Той же самой черной краской он нарисовал вокруг сосков круги, похожие на две мишени.
— Ну заходи, — сказал он, отступая в глубину комнаты, в которой только что, без сомнения, фантазировал, как будет крошить «желторожих» в мелкую капусту.
Комната насквозь провоняла марихуаной; Дик как раз докуривал маленький косячок, который держал пинцетом, — он не стал предлагать нам последнюю затяжку. Мертвого вертолетчика, уоррент-офицера, звали Фрэнк Джарвитс, но Дик предпочитал называть его кличкой, которую ему дали дружки по Вьетнаму, кличкой, под которой его знали как «смерть желторожим», — Колпак Дик с гордостью показал нам все сувениры, которые Колпак ухитрился тайно переправить домой из Вьетнама. Тут были несколько штыков, парочка мачете, коллекция закатанных в пластик «водяных жуков» и шлем с вонючей от пота лентой внутри, на которой было выведено чем-то похожим на кровь: «Колпак». Еще мы увидели автомат АК-47 — Дик принялся разбирать его на наших глазах, отделяя магазин, крышку, затвор и так далее, пока не остался один ствол со ствольной коробкой и прикладом. Потом он проворно собрал заново этот образец советского оружия, отчего в его окаменевших глазах промелькнула искра мимолетного возбуждения; похоже, он искал нашего одобрения, показывая нам, как Колпак разобрал автомат, чтобы переправить его домой. Еще у него имелись две китайские гранаты — большие, в форме бутылки с зубчатым дном и запальным шнуром возле трубкообразного горлышка.
— Эти взрываются не так хорошо, как наши, но за М-67 можно загреметь в Ливенуорт[50] — мне Колпак сам говорил, — сказал Дик. Он мрачно разглядывал две гранаты китайского производства, затем взял одну в руку. — Дерьмо делают, суки узкоглазые, — выдал он. — Но если надо, все равно сработает, никуда не денется. — Он показал нам, как уоррент-офицер обмотал липкой лентой «горлышко» гранаты, где прикреплен запальный шнур; после этого Колпак с помощью той же ленты обернул, гранаты картоном и положил одну в футляр с бритвенным прибором, а другую — в армейский ботинок — Они доехали домой с ручной кладью, — пояснил нам Дик
