Мухаммед Хайкал - Зейнаб

Однако любое состояние в этом мире со временем обретает некую устойчивость. Привычка снимает отвращение с души. Так тягостный досуг очень скоро становится сладостным, позволяя человеку отдыхать и наслаждаться полетом своей фантазии в те сферы, где нет ни вражды, ни соперничества, где царит полная свобода. Там человек наслаждается, там обретает и осуществление всех своих желаний. Нечего и говорить, что любой из тех, кто вступит в прекрасный мир мечтаний, не найдет там ничего другого, кроме покоя и счастья.

Так случилось и с Хамидом. Быстро промелькнули дни, когда он томился от скуки. С радостным чувством отдался он созерцанию природы. Едва только солнце начинало клониться к закату, Хамид покидал деревню, шел в поля и поверял безбрежным просторам свои самые сокровенные мечты. Бесцельно и неторопливо брел он куда‑нибудь, не разбирая дороги, погруженный в себя, не замечая, куда ведут его ноги, пока какой‑нибудь прохожий не тревожил его своим громким приветствием.

На полях, что бесконечно тянулись по обеим сторонам дороги, Хамид часто видел группы феллахов, которых встречал и раньше. Он ненадолго останавливался и здоровался с ними. Как‑то среди крестьян, занятых на прополке хлопка, он неожиданно встретил Ибрахима и подошел к нему. Они заговорили о своем житье-бытье. Рядом вертелся веселый и бойкий на язык малый, с приветливым выражением лица и живыми глазами. Он сразу же оторвался от работы, намереваясь принять участие в беседе. Хамид узнал юношу, осведомился, почему его сестры Фатмы нет на работе. Расплывшись в улыбке, юноша ответил, что сестра его вышла замуж и уехала в другое селение. Ибрахим прервал его, приказав отправляться на свое место, и стал подгонять остальных. Потом он вернулся к Хамиду.

По соседству с тем самым юнцом работала сестра Зейнаб. От нее Хамид узнал, что сегодня Зейнаб пошла молоть муку. Потом он стал расспрашивать других об их делах. Только в сумерки он отправился домой, размышляя по дороге о чужих судьбах. И тут душу его посетило воспоминание о Зейнаб. Он представил себе ее нежнее личико, глаза с поволокой, юное, расцветшее тело под простым платьем поденщицы. И несмотря на то, что он уже долгие месяцы не видал ее и был убежден, что никогда не сможет ее полюбить, сердце его дрогнуло. Радость, словно огромная волна, охватила все его существо. Ему явственно припомнились дни прошедшего лета и те часы, когда они вместе возвращались домой. Ночь витала над миром на своих бесшумных крылах. Они шли молча, не произнося ни слова, переполненные блаженством.

Дни шли за днями, а воспоминание это охватывало Хамида всякий раз, когда он оставался наедине с природой. Течение времени не ослабляло, а, наоборот, усиливало яркость воспоминания о той встрече. И вот однажды воспоминание о том далеком дне обожгло Хамида с новой силой. Это случилось в начале осени, когда до момента разлуки с родным домом остались считанные дни. Девушки возвращались с работы. Они рассуждали о том, что пора бы уже вытащить мешки под хлопок, вспоминали разные забавные случаи, пели песни. Слаженные и звонкие голоса неслись к небу, колебля воздух. На кустах белели спелые коробочки хлопка, так что казалось, будто поля внезапно поседели. Песня девушек словно пробудила в них грусть, но в то же время на закате их жизни она подарила им нечаянную радость.

В эту грустную осеннюю пору мир отдает прошлому дни упоения и радости и готовится к молчанию зимы. Хамид мысленно прощался с полями. Он шел рядом с Зейнаб, взволнованный, нервы его были напряжены от сознания близкой разлуки с этими местами, с этой пышной природой. «Через неделю я уезжаю!» — произнес он, сопровождая слова свои взглядом, в котором отчетливо отразились чувства, переполнявшие его душу. Слова эти были обращены к Зейнаб. Девушка ничего не ответила, а лишь опустила глаза, печалясь о предстоящей разлуке. Совсем скоро Хамида не будет рядом с ней, и она станет обычной, простой девушкой, такой, как все. Вдруг Хамид подошел к Зейнаб так близко, что им трудно стало идти рядом, хотя дорога в этом месте была широкой. Через минуту они отпрянули друг от друга. Лицо Хамида выражало волнение, он будто ждал чего‑то. Солнечный диск исчез, сгустились сумерки. Волнение Хамида нарастало с каждой минутой.

Они свернули к деревне. Все феллахи уже давно прошли. Они сошли с дороги и присели на земляную насыпь. В наступившей темноте Хамид нашел руку Зейнаб и с силой сжал ее пальцы. Она не вскрикнула, не отняла руки, а сама в ответ сжала его руку. Тогда он наклонился и поцеловал ее в щеку. Она вздрогнула и отвернулась. Не помня себя, Хамид обнял ее, привлек к себе, стал целовать ее виски, щеки, шею, выбившиеся из‑под платка волосы. Сладкая истома охватила девушку. Она подчинилась его ласкам и сама стала отвечать на его поцелуи. Губы ее прильнули к его губам, она закрыла глаза. Сознание почти оставило ее.

Хамид был как в дурмане. Так вот что значит выражение «пить мед с ее языка»! От страстных объятий разум его словно помутился, некоторое время оба не отдавали себе отчета в том, что происходит вокруг. Едва только они отрывали друг от друга губы, как он вновь прижимал ее к себе. Грудь ее пылала, кровь стучала в висках и она, теряя силы, трепетала в его объятиях.

Все это припомнилось теперь Хамиду, и он спросил себя: будет ли жизнь настолько щедра к нему, чтобы подарить ему еще раз такие же мгновения? Ему вдруг страстно захотелось немедленно отправиться на поиски Зейнаб и найти ее, где бы она ни трудилась. Если бы он знал, кто занимает сейчас ее думы, какую любовь питает она к Ибрахиму, он понял бы, что неодолимая преграда отделяет его от Зейнаб. Разве существует большее препятствие для любви, чем любовь к другому? Она заставляет любящего забыть все, кроме своего возлюбленного, думать только о нем. Но ведь Хамид ничего не знал о тайне сердца Зейнаб. Он был убежден, что их разделяет только предстоящая женитьба Хасана на Зейнаб. И если бы он не почитал священной законную связь между мужчиной и женщиной, его первой заботой стало бы завоевать сердце Зейнаб, чтобы оно принадлежало только ему одному. Да и кто откажется от прекрасной девушки? Ведь, создавая ее, творец проявил наивысшую щедрость!

В эти летние дни, когда люди, спасаясь от духоты, бегут из города в деревню, как это уже бывало не раз, приехала и Азиза. Если она и найдет здесь те же четыре стены, то, во всяком случае, сам по себе переезд уже есть смена обстановки. К тому же в лунные ночи она может иногда выходить из дому со своими родственницами, под присмотром мужчин из их семьи.

Известие о ее приезде словно перевернуло все в душе Хамида. Он уже ни о чем другом не мог думать. Ах, скорей бы встретиться с нею, посидеть рядом, расспросить о ее делах! Какой милой казалась ему теперь эта девушка! Как отчетливо помнил он те дни, когда она была еще малышкой, тоненькой, веселой, стремительной, дни, когда они часто играли вдвоем и никто им не мешал.

Несмотря на кажущуюся уравновешенность, Хамид был юношей чрезвычайно впечатлительным. Ему постоянно казалось, что чуть ли не все окружающие стремятся узнать его сердечные тайны. Поэтому он долго колебался, прежде чем пойти к Азизе — этому ангелу, как он теперь ее называл про себя. Его пылкое воображение наделяло Азизу всеми атрибутами молодости и красоты, хотя он не видел свою подругу вот уже четыре года, ибо родители держали ее в строгости, опасаясь, как бы она не попалась в сети соблазна, которые расставляет перед каждой взрослой девушкой враг рода человеческого.

Хотя Хамид долго не видел ее, он нисколько не сомневался, что она ничуть не похожа на всех тех девушек, которых ему довелось до сих пор встретить. Он как будто совсем позабыл о существовании Зейнаб. Азиза была в его воображении прекрасной жемчужиной в короне юности.

Вечером следующего дня он с замиранием сердца и трепетом в душе подошел к дверям ее дома. Войдя внутрь, он сразу же увидел Азизу в кругу ее родственниц и родственников. Все встали, чтоб поздороваться с ним, а самая старшая поцеловала его в лоб и пригласила сесть на мягкий стул. Прерванный было разговор возобновился. Время от времени кто‑нибудь из женщин обращался к Хамиду с вопросом о его здоровье, о делах, о том, почему он так долго у них не был. Вначале он отвечал, но невпопад, а потом и вовсе умолк. Он сидел потупившись, не принимая участия в общей беседе и лишь исподтишка поглядывая на собравшихся. Вспыхивающий то и дело смех не прибавлял ему веселости. Когда внимание присутствующих сосредоточивалось на рассказчике, Хамид украдкой смотрел на ту, которую так хотел увидеть. Он наглядеться не мог на ее лицо, такое ему знакомое и в то же время какое‑то новое, в котором с трудом можно было узнать Азизу — подружку его детства. Черты ее приобрели выразительность, отточенность, на прелестных устах девушки сверкала ослепительная улыбка. Думая о ее чувствах, Хамид ни на минуту не сомневался в том, что вызывает в ней ответное чувство.