Официант был удивлен. Вероятно, он видел, как я полчаса назад входил в театр. Но ничего не сказал.
— Говорят, поймали инопланетянина. Хотя эту новость недавно опровергли. Так или иначе, сегодня на террасе пусто. Что вам принести?
Казалось, девушка не слишком поверила в новость. Я изобразил интерес. Мы заказали одно и то же: по большой чашке кофе с молоком. Забавно, когда один приглашает другого на бокал вина и в результате оба заказывают по чашке кофе, и наоборот.
Официант удалился.
— Ты думаешь, это правда? — спросила она.
Меня позабавил ее вопрос. Если бы она знала… Вдруг около нас появилась женщина с немецкой овчаркой, и девушка немного отодвинулась. Похоже, она испугалась собаки.
Это показалось мне странным. Ведь с помощью дара я узнал, что она обожает собак.
Собака, обнюхав ее, залаяла. Девушка смертельно побледнела.
Собака тут же убежала, и кожа девушки обрела прежний вид.
— Ты боишься собак?
— С детских лет.
Этого не могло быть. Дар никогда меня не подводил. Я ничего не понимал. Возможно, в театре возникли какие-то электромагнитные помехи. И все же это было странно, ведь я отчетливо видел маленькую девочку с ее лицом, державшую на коленях собаку, и ощущал ее любовь к этим животным.
Официант пронес нам кофе. Но счета не оставил, он никогда не оставлял счет своим знакомым. И мгновенно ушел. Наверное, заметил, что я хочу остаться с девушкой наедине.
— У тебя никогда не было собаки? — допытывался я.
— Никогда.
Она сделал глоток кофе, потом еще один. Я сделал то же самое. Мне пришло в голову, что она первый человек, с которым я пью кофе после смерти матери.
Порой мы не обращаем внимания на подобные детали, но для меня, что бы там ни было, она была первой девушкой, с которой я пил кофе в пять утра после смерти моей матери.
Ночь была довольно темной. Навалилась усталость. Я спал мало, всего часа четыре. Я зевнул.
— Ты не отказался от сна? — спросила она.
— Нет, — я не прибавил слово «пока». — А ты?
— Я тоже.
Мы сделали еще по два глотка кофе.
Еще один глоток — и она уйдет. Она его сделала, но я по-прежнему хранил молчание. Она тоже молчала. Я понимал, сейчас она встанет из-за стола. Она кашлянула, собираясь уходить.
Но в этот момент на площади прозвучало мое имя. Его выкрикивала консьержка из моего подъезда, таща за собой чемодан.
Звук колесиков этого чемодана вернул меня в мир аэропортов, железнодорожных вокзалов и тысяч гостиничных коридоров.
Я хорошо знал звук этого чемодана, я провел сотни часов с ним рядом, поблизости от него, я ставил его в сотни высоких недоступных мест, чтобы он отдохнул между одной поездкой и другой.
— Вам привезли чемодан из аэропорта, — сказала консьержка, не отрывая глаз от сидевшей рядом девушки.
Она поставила чемодан на пол около меня, и мне показалось, что от него повеяло холодом. Это был чемодан моей матери, и хотя власти Бостона известили меня, что переправят ее тело и вещи на родину, я не подумал, что багаж прибудет первым.
Я не решался смотреть на этот коричневый чемодан на трех колесиках. Моя мать со временем приделала к нему еще одно, полагая, что так будет легче его катить. Я даже не дотронулся до ручки, мне почему-то казалось, что внутри находится частица ее, запах ее духов, отголосок последних моментов.
— Это твой чемодан, верно, Маркос? — спросила консьержка, заметив, что я никак на него не реагировал.
— Да, мой, — ответил я, не желая входить в подробности.
Но тут же улыбнулся и поблагодарил ее. Она ушла огорченная, вероятно, ей хотелось, чтобы я представил ее своей спутнице.
— У тебя потерялся чемодан в аэропорту? — спросила девушка из Испанского театра.
Наверное, мне представилась прекрасная возможность завязать разговор. Рассказать, что значил в моей жизни этот чемодан. Что значило для меня, открыв его, обнаружить там частицу материнского мира и после ее смерти разделить свое горе с другим человеком. Но мне не хотелось, чтобы она испытывала ко мне жалость, узнав, что мы познакомились в трагический день моей жизни, в день, когда я стал другим человеком.
— Не совсем так, — ответил я. — Это чемодан моей матери.
Она не встала из-за стола.
— Твоя мать живет вместе с тобой?
Мне не хотелось лгать, но в то же время не хотелось говорить ей правду. Сколько раз я оказывался перед этой альтернативой… Возможно, мне удастся найти золотую середину.
Прежде чем я успел ответить, залаял мой телефон.
Ее лицо исказилось от страха, хотя лай был не слишком похож на настоящий. Звонил шеф. Я забыл, что он звонил, когда я был в театре. Я ответил на звонок.
Девушка опять собралась уходить, звонок был прекрасным финалом нашей встречи. Но она медлила, не желая прощаться с помощью жестов.
Я решил максимально использовать разговор по телефону, затянув его насколько можно.
— Нам удалось устроить ему побег, не скомпрометировав себя, — кратко сообщил шеф.
— Серьезно? — спросил я.
— Да. Он сказал, что отправится на Пласа-Майор в Саламанке. У него там какие-то дела, — добавил он. — Пришелец просит тебя туда приехать. Он хочет тебя видеть. Я позвоню тебе позже, и ты мне все расскажешь. Сейчас мы не можем отсюда выйти. Ситуация накалилась до предела.
Я не знал, что сказать. Инопланетянин на свободе и хочет меня видеть. Я хотел задать шефу множество вопросов: о побеге, почему пришелец отправился в этот кастильский город и зачем я ему понадобился. Но не успел, шеф повесил трубку.
Я притворился, что разговор не кончен, мне не хотелось, чтобы она ушла. Я бессмысленно повторял то «да», то «нет». Потом произнес «ну и ну» и наконец, заметив, что она собирается встать, хотя я продолжал говорить, выкрикнул: «Прекрасно, обязательно приду» — и разъединился.
Она начала вставать. Внезапно осознав, что потеряю ее, я осмелел:
— Хочешь поехать со мной в одно место? — спросил я.
Она молчала. Просто ждала, что я еще скажу.
— Когда ты сказала, что не хочешь выходить одна из театра, потому что на площади стоит человек, с которым ты не хочешь встречаться, я поверил тебе. А теперь я прошу тебя об одной еще более странной вещи: поехать со мной в Саламанку, чтобы встретиться с одним человеком, с которым я тоже не хочу оставаться наедине.
Она по-прежнему молчала. Я не знал, что еще сказать, чтобы убедить ее.
— Обещаю тебе, это не ловушка, ничего сомнительного. Поверь мне.
Она улыбнулась.
— Мы знакомы? — спросила она так тихо, что я с трудом разобрал.
Ее вопрос меня страшно удивил.
— Нет, — ответил я. — Не думаю.
— У меня такое впечатление, что я видела тебя раньше. Ты похож…
Она замолчала, подыскивая нужное слово. Я не пытался ей помочь.
— … на человека, которому можно доверять.
Теперь пришла моя очередь улыбнуться. Я встал, она тоже. Я жестом попросил официанта, по-прежнему наблюдавшего за нами со стороны, записать расходы на мой счет.
Мы направились туда, где припарковался перуанец. Его золотые зубы были моей путеводной звездой.
Мне пришлось захватить чемодан. Когда мои пальцы коснулись ручки, я почувствовал нечто странное.
Мать никогда не позволяла мне носить ее чемодан. Она говорила, что в тот день, когда она не сможет справиться со своим багажом сама, она откажется от поездок по миру.
И вот ее чемодан достался мне. Судьба несправедливо распорядилась им. Мне стало невыносимо больно, но девушке из театра я ничего не сказал.
По пути к машине я увидел, что по телевизору показывают фотографию пришельца, но так, словно она не имела никакого отношения к инопланетянину. Под фотографией была надпись: «Разыскивается педераст». Следом шли фотографии, которые я видел в папке «Приложения», но вместо лица начальника охраны там было лицо пришельца.
От этого монтажа меня чуть не вырвало. Им нужно было его найти, и они сделали так, чтобы люди почувствовали отвращение к тому, кто не совершал подобных мерзостей, которыми занимался как раз тот, кто хотел его поймать.
Бедняга пришелец, в первые же минуты его пребывания на Земле против него выдвинули ложное обвинение.
Я опять ничего не сказал. Мы сели в машину. Перуанец повел себя с девушкой так, будто знал ее всю жизнь.
— Поехали в Саламанку, — сказал я перуанцу.
— Знаю, — ответил он, включая мою музыку.
Машина рванулась с места. Чемодан стоял посередине, между девушкой и мной.
Присутствие моей матери стало очевидным.
16
ИСКУССТВО ПРИГОТОВИТЬ ХОРОШУЮ ВАННУ И СМЕЛОСТЬ ЕЮ НАСЛАДИТЬСЯ
В последний раз я был в Саламанке давно, в двенадцать лет. Мою мать пригласили выступить там летом под открытым небом.
Ей очень нравились такие концерты. Она всегда говорила, что публика в подобной обстановке расслабляется, танцовщики чувствуют себя раскрепощенно, а звезды, луна и свежий воздух оживляют эти непритязательные выступления.
