Антон отмахнулся от фактов, которые не соответствовали образу Игната как гениального селекционера.
С какого перепугу Игнат (в жизни не державший тяпку в руках) стал выращивать на даче картофель самыми замысловатыми способами? Да потому, что автору хотелось соригинальничать. Антон вспомнил, что, когда вышла его статья, мама говорила про какой-то роман, где действуют гонимые советской властью агрономы-картофелеводы. Он позвонил маме и выяснил, что роман называется «Белые одежды». Антон не поленился, залез в Интернет и пробежал глазами роман Дудинцева. А потом ничтоже сумняшеся передрал целые куски. Он не боялся обвинений в плагиате. Кто сегодня читает Дудинцева? Зато Игнат стал не просто любителем-огородником, а тайным генетиком-селекционером, естественно преследуемым косными генералами от официальной науки.
То, что действие в «Белых одеждах» происходит в сорок седьмом году и генетика давно реабилитирована, Антона не смутило. Всякое лыко было в строку, каждый чих в сторону советской власти тщательно собирался в плевательницу. Картофельная тема разрослась на двадцать страниц, но Антон и не подумал сокращать. Ему было дорого всякое написанное слово, в том числе и украденное. Антон не замечал лоскутности текста: прекрасные отрывки дудинцевской прозы соседствовали с беспомощным словоблудием плагиатора. Антон хорошо усвоил закон журналистики: больше строчек — выше гонорар, и полагал, что в писательстве картина аналогичная. Поэтому Антон пихал нужные и ненужные сведения, вставлял, где надо и не надо, лирические отступлении, пускался в досужие размышления. В сознании автора желание осчастливить мир своим великим произведением прекрасно уживалось с нахальным строчкогонством.
На следующий день, закончив работу, Антон позвонил Куститской в Москву.
— Приезжайте, — велела Полина Геннадьевна. — Перед последним интервью нам нужно переговорить. Дама, с которой вам предстоит встретиться, на особом положении.
Антон отчетливо услышал в голосе Куститской стальные нотки.
— Кроме того, я хочу посмотреть, что у вас получилось, — добавила Полина Геннадьевна.
— У меня для вас сюрприз, — выпалил Антон.
— Какой еще сюрприз?
— Надеюсь, приятный.
— Вы что-то узнали об Игнате Владимировиче?
— И да, и нет, — позволил себе говорить загадками Антон. — Потерпите, иначе сюрприз не получится.
— Жду вас завтра в семь вечера в итальянском кафе на Тверской.
Продиктовала адрес и отключилась, даже не поинтересовавшись, успеет ли Антон добраться к этому времени до Москвы. Он залез в Интернет, чтобы найти гостиницу. Цены повергли его в ужас. Самая захудалая гостиница на окраине обходилась в две сотни баксов за сутки. Десять дней — и весь аванс тю-тю? Помнит ли Куститская, что обещала оплатить суточные? Лучше бы уточнить. Но снова звонить Куститской Антон побаивался. Отыскал номер столичного приятеля Максима. Знакомство было шапочным.
Два года назад съемочная бригада столичного телеканала во главе с Максимом приезжала в их город делать сюжет о фермере-африканце. Поводом послужила статья Антона, который семь на восемь расписал чернокожего труженика российских полей. На самом деле негр Джексон был спившимся и недоучившимся студентом, которого по доброте душевной пригрела одна из селянок. Обнаружила его, собирая грибы в лесу. Вероятно, компания студентов забыла бедолагу или бросила, потому что пьян он был в хлам. Селянка притащила негра домой, имени своего он не помнил и был окрещен Джексоном. По-русски говорил плохо, работником был никудышным и до такой степени болел алкоголизмом, что не поднести ему стакан самогона в день значило обречь на сильные муки. Больше стакана Джексону не требовалось. Он превратился в сельского дурачка шоколадного цвета. Антона попросили сопровождать съемочную группу, туфта с фермером-африканцем грозила раскрыться. Антон сказал Максиму, что у Джексона сейчас не лучший период, попросту — запой. «Не проблема», — ответил Максим. Они приехали в село, наснимали чужих полей и расхаживающего по ним Джексона, отмытого, приодетого, подстриженного и причесанного. Когда сюжет вышел, деревенские долго смеялись. Дурилка номер два: сначала статья, теперь кино. По телевизору показывали их деревню, закадровый голос вещал про чернокожего земледельца. Сам герой выдал только одну фразу. Дрожащей рукой обвел вокруг себя и просипел: «Я лублю рюские простёры». За патриотизм Джексон получил дополнительный стакан самогона.
Максим смог вспомнить, кто такой Антон, только после упоминания об экзотическом фермере.
— Как там Джексон? — спросил Максим.
— Квасит, — ответил Антон.
И заговорил о том, что ему позарез нужно где-нибудь перекантоваться недельку в Москве.
— Старик, тебе крупно повезло. Да и Берии тоже.
— Кому-кому?
— Моего кота зовут Берия, еще тот энкавэдэшник. Послезавтра я улетаю в Японию. Можешь у меня остановиться. Условия. Кормить Берию и выносить за ним лотки. Бардак не разводить, бутылки выбрасывать, больше двух баб не водить.
— Мне не до баб, заканчиваю книгу для издательства.
Информация не произвела на Максима никакого впечатления. Он предупредил, чтобы Антон не нарисовывался раньше послезавтрашнего вечера.
— Япония, — завистливо проговорил Антон, положив трубку.
Ничего, дайте время, у него тоже будут и Япония, и Карибы, и Монте-Карло с Куршевелем в придачу. А пока нужно придумать, где одну ночь перекантоваться. Спать на вокзальной лавке ужасно не хотелось. И, в конце концов, надо выяснить финансовые отношения с Куститской.
Задержав дыхание, Антон набрал ее номер и, когда услышал манерное «Алло!», на выдохе затараторил:
— Простите, что снова вас беспокою. Хотел бы уточнить. По нашей первоначальной договоренности, вы оплачиваете проезд и пребывание в гостинице. Не в моих принципах мелочиться, но в самой отстойной московской гостинице просят триста пятьдесят долларов за сутки…
— За проезд вы получаете в любом случае, — перебила Куститская. — Гостиница оплачивается в зависимости от качества уже проделанной работы и возможности вашего участия на последнем этапе.
Полина Геннадьевна снова, не простившись, положила трубку.
— От моего качества работы, — сказал Антон пикающему телефону, — ты будешь хрюкать от восторга.
Как ни странно, Антон оказался совершенно прав.
По дороге в аэропорт, в полете, в электричке, которая везла его к центру столицы, в метро — Антон мучительно думал, что представить Куститской? Пленки и расшифровки? Но там информации кот наплакал. Отдать свое творение, а пленки придержать на случай отказа выплатить гонорар? Однако некая доля вымысла в произведении Куститской может не понравиться. Антон крутил и так и этак в поисках верного варианта, измучился из-за страха совершить тактическую ошибку. В итоге решил действовать по обстоятельствам: сообщить Полине Геннадьевне о почти готовом романе, исходя из реакции, вручить или рукопись, или расшифровки. Пленки не отдавать ни при каких обстоятельствах. Но его планам не суждено было сбыться.
Антон просидел в кафе час, ожидая Куститскую. Московские пробки, понятно, но хоть бы позвонила, предупредила, что задерживается.
Она позвонила в начале девятого:
— Вы в кафе? Отлично. Я занята и не могу подъехать. Сейчас к вам подойдет мой шофер, отдайте ему материалы.
— А-а? — открыл было рот Антон, но услышал короткие гудки.
Он не успел осмыслить изменившейся ситуации, как к его столику подошел худощавый мужчина лет пятидесяти, одетый в строгий костюм, белую рубашку с галстуком. У него были темные с благородной проседью волосы и глубоко посаженные глаза-бельма. Радужная оболочка была почти не заметна — сливалась грязно-серым цветом с белком, зрачок не крупнее точки. Как будто в эти жуткие глаза регулярно закапывали хлорку.
— Антон Белугин?
— Да.
— Я от Полины Геннадьевны. Пожалуйста, документы.
— Вы ее шофер? — с недоверием спросил Антон.
Для шофера он был наряжен слишком дорого. А для министерского чиновника, на которого походил, имел слишком сонное лицо и холодные страшные глаза.
— Верно. Где документы?
— Вот, — Антон достал из рюкзака тоненькую папку с расшифровками и положил на стол.
Водитель не подумал протянуть руку. Он молча и равнодушно смотрел на Антона, но от его взгляда хотелось спрятаться под стол.
— И еще, — достал Антон увесистую рукопись и положил поверх первой папки.
Шофер не двинулся.
— Кассеты, — проговорил он.
Антону казалось, что этот странный водитель не раздвигал губы, когда говорил, звук шел откуда-то из-под кончика галстука.
— Ну? — поторопил чревовещатель.
Он нагнал на Антона необъяснимого страха. Как загипнотизированный, Антон достал кассеты, водрузил на стопку бумаг. А потом, вовсе перетрухнув, еще присовокупил и маленький диктофон.
