– Лёка, ты в своем уме? Такая холодрыга, а ты тут сидишь! Простудишься.
– Не простужусь. Слушай, Стаська, скажи мне пожалуйста…
– Что тебе сказать, Лёкочка? – Она обняла меня, прижалась сзади, чмокнула в шею.
– У тебя совсем нет сердца?
– Совсем. Для нее – совсем!
– Но ее же можно только пожалеть…
– Ну, будь она старая, немощная, я бы ее пожалела, а так…
– И еще… Помнишь, когда ты не порвала приглашение…
– Ну?
– Кто его тогда привез?
– Какой-то тип, я уж и не помню… – В голосе звучала нестерпимая фальшь, а лица ее я не видела. – А тебе это зачем?
– Просто я подумала, не Гарик ли пресловутый его доставил?
– Да ты что, ерунда какая! Гарик этот смазливый был, а тот… Даже хари его не запомнила. С чего это ты вдруг такие вопросы задаешь?
– Да нет, просто подумала… Впрочем, не важно. Ты по-прежнему не желаешь ехать с нами, а?
– Я тебя умоляю! На фиг мне это, когда тут клевая компашка наметилась?
– А в Лос-Анджелес тоже не поедешь?
– Посмотрим, может, и поеду… там видно будет. О, вон твоя дочурка встала.
– Пойди и помоги ей накрыть на стол!
– Если тебе так хочется… Ладно, помогу!
Похоже, мои подозрения небеспочвенны.
За Стаськой заехал Симон, некрасивый, но очень приятный парень, который заверил нас, что со Стаськой все будет в порядке, что он не гоняет на бешеной скорости и вообще заслуживает доверия… Сразу было видно, что он уже без ума от Стаськи. А она, едва он появился, начала крутить хвостом. А что, самый возраст.
Как только Стаська уехала, Ариадна расщебеталась:
– Мамочка, как хорошо, мы сегодня будем кутить! К сожалению, я не смогу поехать с тобой на экскурсию, мне надо разобраться с апрайзером, этот идиот неправильно выценил дом…
– Кто?
– Апрайзер.
– Это что, фамилия?
– Да нет, фамилия его Кулешов. Апрайзер это оценщик…
– А, поняла. Господи, Адька, я вот слышала, как ты со своими коллегами говоришь. По-русски вроде бы, но почему не сказать двухкомнатная квартира? Почему двухбедрумная? Это же ужас.
– Ах, мама, тут так все говорят. Мне уже трудно иногда бывает что-то сказать по-русски, по-английски проще. Но это же неважно.
– Ну да, неважно… Мы опять ехали по дивной дороге вдоль зеленых холмов.
– Тут очень красиво и, кажется, спокойно, да?
– Да, у нас хорошая эрия, здесь почти нет негров.
– Эрия?
– Ну, район, что ли…
– А…
Въезд на громадный мост, ведущий в Сан-Франциско, оказался платным. Три доллара.
– И обратно тоже надо платить?
– Обратно не надо. Кстати, как ты хочешь, после экскурсии остаться до вечера в Сан-Франциско или сразу уехать? Главное не попасть в трафик.
– Там видно будет. Если я не слишком устану от экскурсии, то останемся до вечера.
– Все как ты захочешь, мамочка.
У нее то и дело звонил мобильник. Она весело и приветливо говорила с самыми разными людьми, но все разговоры так или иначе крутились вокруг дома, который продавала Ариадна. Она была риелтором и получала определенный процент от каждой сделки. А цены на недвижимость в Калифорнии, как я поняла, были довольно высоки. Роскошный дом самой Ариадны был роскошным, видимо, только в моем московском понимании, но все же вполне престижным. На вопрос, зачем ей такой большой дом, она ответила: «Мои клиенты должны видеть, что я достаточно успешный риелтор, раз живу в таком доме, хотя, честно говоря, он мне не по карману. А теперь, одной, тем более. Но ничего, я поднатужусь… Я, мамочка, без памяти этот дом люблю. Он воплощение всех моих надежд». Думаю, она немного кривит душой. Скорее всего, мечтала она о куда более роскошном доме, когда подалась в Америку. Но, как говорится, жизнь подкорректировала ее мечты. Ну что ж, это даже неплохо. По одежке протягивай ножки. Впрочем, я не уверена, что и эта одежка ей впору. Мы въехали в Сан-Франциско. И я поняла, что по прилете ничего тут не заметила, слишком была взволнованна. Город мне показался очень красивым, хотя я не люблю небоскребы, они меня угнетают. И словно прочитав мои мысли, Ариадна заметила:
– Скоро ты увидишь совсем другой город и влюбишься. Через час у тебя будут совершенно другие впечатления.
Мы заехали в гигантский подземный паркинг, оставили машину, поднялись на лифте и вышли в город, оказавшись у подножия нескольких тесно стоящих небоскребов. Адька взяла меня за руку.
– У нас еще двадцать минут до встречи, хочешь кофе?
И не дожидаясь ответа, она толкнула стеклянную дверь какой-то забегаловки.
– Тебе только кофе?
– Конечно, мы же завтракали.
Такой кофе я видела в кино – в высоких картонных стаканах с крышкой. Я не кофеманка, и этот американский кофе мне понравился. Сладкий, со сливками. Пока мы его пили, сидя на неудобном диванчике, прошло минут пятнадцать.
– Пошли, мама, пора!
– Погода испортилась, с утра солнышко было, – с сожалением заметила я.
– В Сан-Франциско вообще мало солнца бывает, это тебе не Лос-Анджелес. Даже у нас в Дэнвилле климат гораздо лучше, хотя мы совсем близко… Тут местная болезнь ревматизм. Я бы не хотела жить в Сан-Франциско. А вот и наша гидша!
Она сунулась в большой синий «Бьюик», быстро поговорила с сидевшей за рулем дамой.
– Садись, мамочка! Хочешь сзади сесть?
– Да нет, зачем же, сяду впереди.
– Здравствуйте, – сказала немолодая дама в темных очках.
– Мамочка, счастливо тебе. – Адька пристегнула меня, поцеловала и захлопнула дверцу.
– Давайте знакомиться, меня зовут… Ой, мы же знакомы! – растерянно проговорила она и сняла очки.
Я замерла.
– Здравствуйте, Алла Генриховна. Вот так встреча!
– Да… Неожиданно! Впрочем, я рада вас видеть здесь. Надеюсь, вас эта ситуация не смущает?
– Да нет… – растерялась я. Хотя, сказать по правде, перспектива провести четыре часа рядом с этой дамой не казалась мне столь уж приятной, но, с другой стороны, я, может быть, что-то пойму.
Но где там! Она говорила, говорила, говорила, восхищаясь Сан-Франциско, его архитектурой, историей, демократизмом мэра, разрешившего однополые браки. Сведения сыпались, как горох из мешка, но запомнить что-то было трудно. Я усвоила только, что кто-то из отцов-основателей Сан-Франциско оставил свое немалое состояние нищим этого города, и с тех пор нищие со всей Америки стекаются сюда, в царство бомжей местного разлива, и городской бюджет уже не справляется с их наплывом. Еще почему-то я отметила дом Даниэлы Стил, вернее, похожий на крепость дворец и подумала, что у Натэллы есть подруга, писательница, не менее знаменитая в России, чем Даниэла Стил в Америке, но ей такой дворец никогда даже сниться не будет. Одним словом, в голове оседали самые дурацкие и ненужные сведения. У меня начала болеть голова, и мне показалось, что Алла Генриховна нарочно тараторит так, чтобы я не могла вклиниться ни с каким вопросом. И все-таки мне это удалось.
– Простите, Алла, – я даже слегка дернула ее за рукав. – Тут есть поблизости туалет?
Она взглянула на меня с таким изумлением, как будто я была инопланетянкой.
– Туалет? Ах, ну да, конечно. Сейчас!
Она затормозила на набережной, где у причала стояли какие-то суда, видимо, прогулочные.
– Идемте, я вам покажу.
Но и по дороге в туалет она продолжала вести экскурсию. Вот тут то, а вон там это… Мы шли по пирсу, поднялись по лесенке среди сувенирных лавок и кафешек, а она все трещала, черт бы ее побрал. И даже в туалете она сказала все тем же гидским тоном:
– Имейте в виду, во всех американских туалетах есть бумажные круги для сидений!
– Спасибо, уж как-нибудь соображу!
Я боялась, что она, зайдя в соседнюю кабинку, будет продолжать экскурсию, но нет, Бог миловал. Интересно, она всегда так ведет себя с экскурсантами или же только со мной, от смущения? А почему она так смущена? Оттого, что у нее рыло в пуху и она боится каких-то вопросов? Скорее всего. Как жаль, что у меня нет мобильника и я не могу позвонить Адьке и сказать, что с меня хватит… Нет, надо выдержать все до конца. И попытаться как-то понять, что же связывало с ней Лёню. Прямого вопроса она ждет и боится. Это само по себе уже достаточно прямой ответ. И тем не менее я могу ошибаться. Ведь она могла быть просто влюблена в него… безответно… Я бы заметила, почувствовала, если бы что-то было…
Но сколько можно сидеть в сортире, даже американском, даже и на бумажном кружке? Я вышла. Она как-то очень сосредоточенно мыла руки.
– Алла Генриховна… – начала я с места в карьер.
– Называйте меня просто Алла, без отчества, мы тут отвыкли, – довольно мрачно, как мне показалось, отозвалась она.
Эта фраза почему-то сбила меня.
– Да, хорошо, а вы меня называйте тогда просто Петровна, проще, чем Леокадия.
Она рассмеялась. Смех и улыбка у нее были очень обаятельные. Лёня всегда ценил в женщинах обаяние…
– Хотите взглянуть на котиков? – спросила она.
– На каких котиков?
– Морских. Их тут много, для них специально сколотили мостки, у них тут лежбище.
