— Подожди, Петр Петрович! Давай разберемся!
— Надо разобраться, раз такая петрушка.
— А вы не наговаривайте, Иван Николаевич! — метнул Гайдай и пошел писать круги. — Вы не наговаривайте лишнего! А то вы договоритесь!
— Я уже пуганый, Петр Петрович. И не такими, как вы.
— Ничего, все равно свое получите, добьетесь!
— Добьюсь. Но и без этого все знают, что колхозы района задолжались по вашей милости тридцать миллионов.
— Абсолютно точно! Задолжались! — мотнул летающей головой Гайдай на ходу и вздрогнул, спохватившись, но уже не изменял своего движения, довольный и счастливый. — Начальство наше на нас по-другому смотрит. Абсолютно точно. — Он вскинулся на ходу, гордый и враждебный, и пошел писать круги еще быстрее и бросать еще радостней то в одного, то в другого: — По-другому смотрит и по-другому оценивает. Абсолютно точно.
25
— Скажите вы, главный строитель, — обратился я к Вербникову, который прикручивал рейку на агрегате и изредка, с голубым своим достоинством, поглядывал на нас и едва заметно улыбался, — может выйти из строя завод на этом фундаменте?
— Если дать хорошую нагрузку, — подсказал Михаил Потапович.
Вербников снял парусиновые рукавицы, стал вытирать руки паклей, глядя на фундамент:
— Может. При нагрузке гранулятор непременно расшатает такой фундамент.
«Дорогой ты мой! А зачем же ты все-таки монтируешь этот завод на таком фундаменте?» — хотел сказать ему я.
Он, не спуская с меня глаз, сказал, точно бы услышав меня:
— Я писал об этом докладную. Но мне приказано было продолжать монтаж.
— Так?
Михаил Потапович смахнул пот:
— А что делать? План висит!
Алексей Алексеевич только кивал: «Такая петрушка!»
— Но генподрядчик обещал нам долить фундамент, — добавил Михаил Потапович.
— Что вы на это скажете, Петр Петрович?
Гайдай кинулся, сам того не сознавая, к своим «Жигулям», но резко повернул, наткнувшись на Михаила Потаповича и Алексея Алексеевича, и снова пошел писать круги, бросая с ненавистью:
— У других не расшатывает, а у вас расшатает! Всюду работают, абсолютно точно, а у вас полетит! У вас выйдет из строя! Ну, ничего, ничего!
— Так у Мороза вы же переделывали! В Пограничной же вы переделывали! — наступал Михаил Потапович. — И у Ивана Ивановича переделывали!
— Сделайте заявку, и вам переделаем! Абсолютно точно! — сказал Гайдай и цепко, хватко вглядывался в красного Михаила Потаповича, уже кружа.
— Такая петрушка, — стиснуто кивал Алексей Алексеевич.
Гайдай впился и в Алексея Алексеевича:
— Сделайте заявку, переделаем и вам! Абсолютно точно!
— Это значит — опять платить? — спрашивал Михаил Потапович.
— Абсолютно точно! — сказал Гайдай. — Что же, мы за здорово живешь будем переделывать?
— Так это же ваша работа! Это ваш брак, Петр Петрович! — кричал Михаил Потапович.
— Что нужно сделать, Николай Васильевич? — Я назвал его по имени-отчеству, и он принял это как должное: смотрел чисто и красиво. — Что нужно сделать, чтобы не случилось беды?
Вербников показал все с тем же голубым своим достоинством:
— Здесь, здесь и здесь нужно долить. А здесь блокировать. — И поднял глаза: — Только тогда будет гарантия, что не расшатает фундамент. Я об этом писал в докладной.
— И мы это сколько уже требуем! — кричал Михаил Потапович.
Ковыльно-белый Алексей Алексеевич кивал: «Да! Такая петрушка».
Гайдай метался и бросал:
— Ладно! Дольем! Дольем и блокируем! Абсолютно точно. Но пусть сначала перечислят! Только вы сначала перечислите!
Алексей Алексеевич смотрел на меня, качаясь, как ковыль:
— Они всю сумму уже вычистили, что нам отпустили! Такая петрушка!
— Они все переделают бесплатно! Бесплатно и как надо! — сказал я, вероятно, тоже становясь белым, потому что по телу и по щекам пошло колючее электричество.
Метавшийся Гайдай остановился с искаженным лицом:
— А вы тут не командуйте! Кто вы такой, что в каждую дырку лезете? Пи-са-ка! Вы даже ни в какой редакции не состоите! — Он навел искаженное злобой свое лицо на Михаила Потаповича и Алексея Алексеевича. — Вы ноль без палочки! Мне его родной брат говорил! Мы с ним ехали, и он мне все рассказал! От него даже жена сбежала! Мне его брат рассказал!
— Спасибо, что сказали землякам. Мне трудно об этом было говорить.
— А мы бесплатно не будем переделывать!
Решительный, я повернулся к директору:
— Составляйте акт, Алексей Алексеевич.
Алексей Алексеевич побежал в «контору». Михаил Потапович, раскрасневшийся теперь от любопытства, дружески урезонивал Гайдая:
— Как же мы будем платить, Петр Петрович, когда это ваша работа? Ты сам посуди: правильно ли это?
— Абсолютно правильно!
— Как правильно, когда это ваша работа?
— А кто же будет платить? — огрызался Гайдай, бегая, как по клетке. — МСО не будет платить!
— Так чья же работа? — спрашивал Михаил Потапович, дружески подначивая. — Ваша! Вы будете переделывать свою работу, вы и платите своим рабочим!
— А тебе не стыдно? — Гайдай вдруг остановился, измеряя его презрительным взглядом. — Наша работа. Но тебе не стыдно? Ты что, из своего кармана будешь платить? Перечислишь — и все.
— Так чем же мы будем строить дальше? Ты сам посуди, Петр Петрович. Чем же мы будем все это поднимать?
— А тебе какое дело? Мы — друзья!
— А ты, Петр Петрович, не пользуйся тем, что мы друзья! Дружба дружбой, а служба службой! — И посматривал на меня, красный и довольный.
— Подождите! Подождите! Что значит — друзья?
— Да что? — отвечал разгоревшийся Михаил Потапович. — Росли вместе. Всю школу за одной партой. В институте в одной группе были. Живем рядом. Кумовья.
Я силился вспомнить Гайдая по школе. Что-то мигало: длиннободылый такой, голенастый, как петух, в шортах и черт знает какой задиристый… Сказал:
— И я с вами учился. Так что, если мы учились вместе, теперь можно общее дело угроблять?
Гайдай бросился к своим «Жигулям», но наткнулся на Михаила Потаповича:
— Постой, постой, Петр Петрович!
Ко мне подступил Алексей Алексеевич, держа папку:
— Да! Да! Такая петрушка!
— Нет, дорогие земляки, коль мы росли вместе, учились вместе, мы тем более должны быть ответственны за будущее. Пишите, Алексей Алексеевич: «Акт, составлен такого-то…»
Гайдай кинулся к нам:
— Не надо ничего писать! Что вы хотите писать?
— Такого-то и такого-то, — продолжал я. — Свидетели.
— Какие свидетели? Ничего не надо писать! Никакого акта! Обойдемся и так! Я завтра же пришлю людей. Абсолютно точно! — И опять принялся летать. Вокруг меня и Алексея Алексеевича: — Завтра же сделают! Дольют и блокируют! Я сегодня наряд дам!
— Без всяких перечислений?
— Абсолютно!
— А вентиляторы?
— Завтра! Завтра поставим вентиляторы! Сегодня распоряжение дам! Абсолютно точно! — И на секунду остановился, хотя и глядел поверх нас. — Только без этого! Без актов! Знаю я эти акты!
— Не надуете?
— Даю честное слово! — И взялся опять писать круги, восьмерки, петли. И с въедающейся усмешкой метал: — Вы что, честному слову не верите?
— Надует?
Красный Михаил Потапович замигал, перетаптываясь по-гусиному и взглядывая отнюдь не как на друга и кума:
— От них всего можно ожидать.
Алексей Алексеевич кивал в акт: «Могут и надуть. Такая петрушка».
Я от души хохотал:
— Вот это друзья! Вот это кумовья!
Директор и этому кивал: «Такая петрушка!»
— Могут надуть, — сказал Михаил Потапович. — Но давайте, поверим! — вдруг добавил он. — Нам же с ними работать…
Директор кивал и этому: «Да! Давайте поверим. Нам же работать…»
— Подождите, Петр Петрович! — Я обратился к Вербникову, что-то привинчивавшему к агрегату и с чистой, голубой улыбкой посматривавшему на нас: — Николай Васильевич, скажите, почему у них так получается?
Тот выпрямился, посмотрел все с тем же чистым, освещающим все вокруг достоинством:
— Всюду поназаключали договоров. (Даже не сказал: «Нахватали!») И потому так делают. (Не сказал даже: «Абы как», — такой деликатный!)
— А почему поназаключали столько договоров? — спросил я. Хотя прекрасно знал, почему. Он видел, что я знал, но отвечал, не отводя глаз:
— Бьют на деньги. Не на качество. И вошло в привычку. Раз платят за переделку, то можно сделать и так.
— Такая стройка, а вы здесь ни разу не были! Какое же будет качество?
Гайдай бегал и бросал:
— Какая это стройка? Удобненский комплекс — вот стройка! Там мы сразу больше десяти миллионов взяли! А это что за стройка? Им отпустили четыре миллиона, это абсолютно точно, я лично сверялся в крае, а из них, — он мотнул на Алексея Алексеевича и Михаила Потаповича, — и этих несчастных денег не выжмешь! Какая это стройка!
