Шелленберг знал о неудачной попытке своего шефа в очередной раз скомпрометировать Геринга, во время его недавнего посещения Альпийской резиденции фюрера.
Шелленберг знал, что Гиммлер с крестьянской прямотой высказал Гитлеру свое мнение о кретинизме и преступной халатности Геринга в результате которых, Бакинские нефтеприиски русских оказались вне зоны досягаемости германской авиации. Было известно Шелленбергу и то, что для фюрера оказались более важными его товарищеские отношения с "милым старым добрым Германом". И даже очевидные стратегические "проколы" командующего авиацией не возымели должного действия на фюрера. Гитлер был готов все простить своему старому товарищу по партии. Но ведь терпение фюрера не беспредельно! Просто Гиммлер не очень тонкий политик. Мнеием фюрера ведь тоже можно манипулировать, и Вальтер Шелленберг это очень хорошо понимал.
"Подставив Канариса, сорвав его операцию по диверсиям на русских нефтепроводах, мы снова поднимем вопрос о том, что НАМ НИКАК НЕ УДАЕТСЯ ОТРЕЗАТЬ РУССКИХ ОТ СНАБЖЕНИЯ НЕФТЬЮ. Нефть – это вообще самый больной вопрос германской экономики.
И тогда снова всплывет то, что именно Геринг виноват в том, что немецкая авиация НЕ МОЖЕТ долететь до Баку, а вот английская авиация МОЖЕТ долететь до Плоэшти…
Поэтому, подставив Канариса, мы подставим Геринга!" Это был первый тезис в рассуждениях Шелленберга.
Но был еще и второй.
Не менее убийственный.
А может, и более убийственный.
Шелленбергу было известно о недовольстве высших военных некоторыми "политическими злоупотреблениями наци"…
Пока военные роптали только шепотом.
Пока их многое устраивало – война шла успешно, военные были в почете…
Но аристократы и чистоплюи (тут Шелленберг усмехался своим мыслям, потому как и сам был отчасти аристократом и чистоплюем) – аристократы от генералитета уже начинали тихо перешептываться о СВОЕМ видении германского будущего. Германия без НАЦИ. Огромная, великая Германия, но без всей той грязи коричневорубашечников с их концлагерями и открытым оголтелым антисемитизмом.
"Когда война кончится, генералы постараются уничтожить и Партию и СС… И самого фюрера. Заговор военных – это только вопрос времени." И это был второй тезис Шелленберга.
Ведь Гиммлер не самоубийца!
У него ведь развит инстинкт самосохранения!
– Итак, Вальтер, ты предлагаешь скинуть русским информацию о диверсии на Кавказе? – переспросил Гиммлер.
Шелленбергу не нравилась эта манера фамильярного обращения, но что поделаешь! С волками жить – по волчьи выть. Устав СС предписывал обращаться друг к другу без принятых в армии политесов. Здесь в СС перед званием не говорили "герр майор".
Здесь в СС не было "господ". Здесь все были как братья одного монашеского ордена.
– Да, рейхсфюрер, если операция Канариса потерпит фиаско, мы выиграем дважды.
– Одним выстрелом двух вальдшнепов?
– Да, рейхсфюрер, именно так.
Задумавшись, Гиммлер взялся рукою за подбородок и так стоял как бы в прострации глядя в окно, свободною рукой обнимая себя за талию и покачиваясь на носках высоких хромовых сапог.
– Вальтер, здесь надо сделать все очень и очень тонко, – нарушил молчание Гиммлер, – никаким образом эта утечка информации не должна указать на истинный источник.
– Я понимаю, шеф, – кивнул Шелленберг.
– Если Канарис узнает, "откуда растут ноги" у этой утечки, а он может узнать, Вальтер, у него не отнять – он истинный мастер своего дела, – Гиммлер говорил быстро и со страстным желанием того, чтобы его речи дошли до самых глубин сознания его собеседника, – если они узнают, кто "слил" русским информацию об операции, которую одобрил и утвердил сам фюрер, то нам несдобровать, а в первую голову несдобровать именно вам, Вальтер!
Шелленберг понимал.
Если Канарис узнает, кто погубил его операцию, Гиммлеру придется свалить всю ответственность на исполнителя – то есть на него, на Вальтера Шелленберга, де это его личная инициатива и не более.
Таковы были правила игры.
Живя в лесу не следует обижаться на то, что медведь сильнее волка, а волк сильнее лисицы!
Шелленберг понимал, что в случае удачи, в случае успеха – ему дадут награду…
Гиммлер даст.
А случись у Вальтера прокол, тот же Гиммлер не дрогнув, отдаст Вальтера под суд, первым сфабриковав дело об измене.
Да оно, это дело уже наверняка сфабриковано Мюллером и лежит – ждет своего часа в сейфе У САМОГО или у его первого зама – у венца Кальтенбруннера.
– Канарис никогда не узнает, – сказал Шелленберг, – я позабочусь, чтобы русские были бы уверены в том, что это они сами без посторонней помощи проникли в сокровенные тайны Абвера. И у нас потом будет лишний повод поставить под сомнение компетентность военной разведки. Оставим Канарису пенять на русских, которые якобы попросту переиграли его в искусстве шпионажа.
– Вобщем, я надеюсь на твой профессионализм, Вальтер, – закрыл тему Гиммлер, и усмехнувшись добавил, – а в форме ты бы меньше походил на голливудского еврея, зря все же манкируешь мундиром генерала СС, зря! …
Раю с ее детишками приютила одна черкешенка.
Алия Ахметовна Гозгоева.
Муж Алии воевал в Красной Армии.
Сама Алия работала счетоводом в Тебердинском райпотребсоюзе. Было у нее двое детей – четырнадцатилетний черноглазый пацан по имени Тимур и девочка Эльза двенадцати годков.
Рая не призналась Алие, что Аня и Васечка не ее дети, и что сама она врач из туберкулезного санатория.
Люди боятся этого страшного слова "туберкулез" и здесь их в этом нельзя винить.
Вобщем, соврала, что она обычная отдыхающая из Москвы, которую война застала в Кисловодске, что в Кисловодске у них украли документы и что приходилось так вот и мыкаться до самого прихода немцев – скитаться по домам, перебиваться милостью или случайными заработками если кому уколы нужны или уход за тяжелобольным.
Рая сказала, что сама она – медсестра.
Алия пустила их пожить.
Еда в доме была.
Были и куры, и яйца, и козье молоко.
Рая сразу принялась со рвением работать по хозяйству.
Воду носить из колодца, мыть, чистить, убирать… Даже коз вызвалась пасти.
– А сколько детям твоим лет? – как то вечером спросила Алия.
– Анюте шесть, а Васечке пять, – ответила Рая.
– Сколько ж тебе самой лет то было, когда ты их рожала? – спросила Алия.
– Мне? – переспросила Рая и покраснела, – мне восемнадцать было, я просто моложе своих лет выгляжу, такой у меня типаж.
– А что же Васечка тебя все мамой никак называть не привыкнет? – не унималась Алия.
– Да так уж, – совсем войдя в краску, неопределенно отвечала Рая.
Подмосковное Алабино.
Еще год назад здесь были бои.
Немцы рвались по Киевскому шоссе от Нарофоминска в сторону Апрелевки и Переделкина.
Старый завхоз спортбазы Иван Аполлонович был здесь сразу, как только немцев отогнали. В январе уже нынешнего – сорок второго.
– Морозы, Игорюша, астрашенные стояли, – рассказывал Иван Аполлонович, – и представь себе, едем мы в Нарофоминск на нашей машине на досаафовской, я из кабинки то поглядываю влево-вправо, и знаешь, аж жуть брала! Иногда глядишь, а немцев целая рота сидьмя-сидит – мёртвые заиндивелые. Видать, ночью шли на марше, отступали. На привал сели и все заснули-замерзли до единого.
– А мы их сюда не звали, – заметил Игорь.
– Это точно, – согласился Иван Аполлонович, – мы их не звали окаянных.
Помолчал немного, пожевал беззубым ртом, а потом все же спросил, – а тебе не навредило, Игорюша, что ты с немцами то в тридцать девятом на Кавказе по горкам лазал?
Игорь вздрогнул, поглядел на старого завхоза искоса.
– А ты чего спрашиваешь, Аполлоныч? Или у тебя кто допытывался про меня?
– Да уж было дело, вызывали в эн-ка-вэ-ду, про всех спрашивали, не только про твою душу.
Снова помолчали.
Зябко на спортбазе. Хоть и сентябрь еще только на дворе, а зябко – сыро как то и неуютно. Вот Аполлоныч и печку затопил.
Сидят они теперь – ждут покуда чайник закипит.
– А ты молодцом, Игореша, – начал было подлизываться Аполлоныч, – с медалью вона вернулся, а чё вернулся то? Али по здоровью уже не годен?
– Много будешь знать, – отрезал Игорь, – помрешь не своей смертью.
– Ну ладно, – вздохнул старик и принялся хлопотать с заваркой.
Хитрый Аполлоныч все знал.
Или почти все.
Знал он, что собирают теперь сюда на бывшую базу Цэ-Дэ-Ка (центрального спортивного клуба красной армии) – собирают сюда спортсменов – значкистов Мастер спорта СССР – собирают со всех фронтов.
И ясное дело – не для Олимпийских игр их сюда теперь собирают.
Видать, будет с немцами какое-то соревнование.
Не совсем официальное.
И не исключено что соревноваться ребята будут не на жизнь, а на смерть и патроны при этом будут не для спортивной стрельбы по мишеням…
– Где Раиска то твоя, докторица молоденькая? – сменил тему Иван Аполлонович, – пишет тебе?
