Нет, конечно, он и слышать об этом не хочет. Тогда он будет чувствовать, что обязан помочь нам. Ему больше нравится говорить, что это «очаровательно», и не удивляться тому, что он ни разу не видел ни одного из четырнадцати детей своей тети. Когда Уасс приходит к нам, мама прячет всех, кроме Фархада и Фавада, которые в нашей семье выглядят лучше всех. А нас, девочек, закрывает наверху. Мы смотрим на Уасса из окна. Он никогда долго не остается. Он приносит печенье или шоколад к чаю, хотя заранее знает, что чай у нас слишком гадкий для его изысканных сладостей. Он хлебает чай так громко, что нам на втором этаже слышно. Я единственная, кто считает его грубым и отвратительным. На свадьбе я сделаю усилие над собой. Не ради него, а ради Хомы. А еще для того чтобы увидеть Уэдинг-Холл. Это зал бракосочетаний на 11-й улице Таймани. Я однажды проходила мимо этого здания. У него с крыши до самой земли свисают гирлянды. Наверно, ночью, когда зажигаются гирлянды, Уэдинг-Холл выглядит очень красиво. Свадьба через неделю. Мне не терпится туда пойти.
У мамы только одна мысль: она не хочет, чтобы кто-нибудь узнал, что мы работаем на улице. А Кабул — это деревня, где слухи разлетаются быстро, поэтому она старается все просчитать наперед. Она говорит, что в школе мы должны вести себя скромно. Прежде чем выйти работать на улицу после уроков, мы идем домой. Снимаем школьную форму и ждем, пока наши одноклассники тоже вернутся домой. Однажды одна из моих одноклассниц, Массуда, сказала нашему классному руководителю, что видела, как я продаю спички на Чикен-стрит. Мне стало стыдно, но учительница никому ничего не сказала. Учителя все время говорят нам, что девочке неприлично слоняться по улице. Мне так и хочется поднять руку и спросить, а что делать, если у тебя нет выбора. С семьей то же самое. Мама не хочет, чтобы Уасс и его близкие нас узнали. Поэтому она нас прячет. Смешно, что мы иногда встречаем своих двоюродных братьев на улице, а они даже и не подозревают, что мы их родственники. Уасс однажды купил у меня спички. Когда он дал мне 10 афгани, я сказала: «Спасибо, мсье». В глубине души я смеялась. Мне было больше стыдно за него, чем за себя.
Сегодня 7 июля. День начался, как и все остальные. Но сегодня кое-что изменилось. И мне хочется об этом написать, мне хочется помнить об этой дате. Утро подходило к концу. Я постирала белье и повесила его сушить, под палящим солнцем оно высыхает почти сразу. Я посмотрела на часы: 11.56. За четыре минуты я быстро окатила волосы водой из кувшина и зачесала их назад. Поднялась наверх, надела школьную форму. Взяла свой розовый рюкзак, проверила, все ли в нем тетради. Помню, что я надела розовые пластиковые сандалии. Пластик немного расплавился от жары, и левая нога полностью не входила в сандалию. Бассира и Халеда, уже готовые, ждали меня у двери. Мы прошли через кладбище под сенью деревьев. Мы шли быстро. В какой-то момент мы заметили, что от наших шагов пыли поднимается меньше, чем обычно. Мы шли, глядя себе под ноги, чтобы не встретить ни одного мужского взгляда. Девушки всегда так ходят. Даже если поднимаешь голову, то смотришь в пустоту. В нашем квартале, одном из самых бедных в Кабуле, все друг друга знают. И любят распускать язык. Маме не хотелось бы случайно услышать от соседки, что «дочери Латифы разговаривают с мужчинами на улице». Здесь все всегда преувеличивают. Поэтому я стараюсь, чтобы обо мне не было ни малейшего слуха.
Проходя мимо базара у подножия холма, мы купили хлеб и овощи. Я поздоровалась с бакалейщиком Джаном Мухамедом, таким старым, что его за мужчину можно не считать. И мы продолжили наш путь в Малалэ. Не знаю, сколько было времени. Мы вышли из дома в полдень. Уроки начинались в полпервого. Было где-то 12.20.
Мы вышли на улицу, ведущую к нашей школе. Я хорошо помню, как Бассира рассказывала мне о том, что ее учитель французского мсье Паскаль просил ее к сегодняшнему дню переделать прошлое домашнее задание. И вдруг раздался сильный взрыв, повалил дым. Это какое-то сверхъестественное ощущение. Я почувствовала что-то похожее на волну, захватившую меня и распавшуюся на множество волн. Я посмотрела на сестер: они все так же стояли рядом со мной, в их глазах были удивление, шок и непонимание. Мне заложило уши. У меня было странное ощущение, будто я в качестве зрителя присутствую при какой-то катастрофе. Мозг работал словно в замедленном действии, а тело неподвижно стояло посреди тротуара. Через несколько долгих секунд люди побежали прочь. Машины остановились. Из них выпрыгивали водители. На проезжей части людей стало столько же, сколько на тротуарах. Мы с Бассирой подумали, что дорогу наверняка перекрыли и мы не сможем добраться до школы, которая находится в нескольких сотнях метров от места взрыва. Год назад на этой же самой дороге к школе взорвался автобус и погибло тридцать человек. В тот раз мы больше не выходили на улицу. Мама несколько дней не выпускала нас из дома. Но потом все равно пришлось вернуться к обычной жизни.
Мы спокойно пошли дальше. И не побежали, как другие дети, смотреть, что там произошло.
Фархад всегда говорил нам, что нужно уходить подальше от места взрыва, потому что там может быть заложена еще одна бомба. Мы вернулись домой. В нашем квартале все услышали взрыв, и уже поползли первые слухи.
— Это в индийском посольстве, — говорил старый баба, сын которого должен был быть в магазине напротив.
— А я думаю, что это на другой стороне — в министерстве внутренних дел. Они всегда в полицейских метят, — говорил другой.
А у нас даже не было никакого предположения. Только по пыли на одежде и на рюкзаках можно было понять, что мы проходили рядом. Мама удивилась, когда увидела нас. По нашим лицам она сразу же догадалась, что случилось что-то неладное. «Еще несколько минут, — подумала я тогда, — и нас могло бы здесь не быть». Мама налила нам горячий чай. Она призналась нам, что с прошлого года живет в постоянном страхе.
— Но все же каждый день я вижу один и тот же сон, как вы возвращаетесь домой все вместе. И мне становится легче.
Я хочу запомнить этот день — 7 июля, потому что у меня есть чувство, наверно, немного преждевременное, что история движется. Бывают дни, когда война с талибами на юге кажется далекой и нереальной. А в Кабуле мы продолжаем жить, есть, ходить по городу. Война — это по телевизору. Но есть дни, как сегодня, когда реальность вдруг хватает вас и перечеркивает всю вашу повседневную жизнь. Я хочу помнить о 7 июля, когда сорок человек, которые хотели сделать визу в Индию или просто оказались в ненужное время в ненужном месте, погибли. Я не хочу, чтобы 7 июля стало днем переворота.
Наши братья Фархад и Фавад, обычно такие независимые, пришли сегодня ужинать домой. В нашей семье редко бывает, чтобы тринадцать детей собирались вместе. Шукрия и Самира свернули коврик в гостиной и расстелили клеенку, в которую мы заворачиваем хлеб, чтобы он дольше хранился. Мы были очень удивлены, когда мама сделала нам маленький подарок: разрешила ничего не делать в тот вечер. Рохина и Бассира даже немного обиделись. Фархад купил люля-кебаб из баранины. Кусочки жирного мяса, как жемчужины, нанизаны на палочку и обжарены на раскаленных углях. Подцепляешь хлебным мякишем кусочек мяса, снимаешь его с палочки и проглатываешь все разом, не пережевывая. Я пытаюсь подсчитать, сколько лет я уже не ела мяса. Давно…
Фархад был очень рассержен.
— У нас такие правители, каких мы заслуживаем, — сказал он, обращаясь к маме и к нам, жующим первый кебаб, обвалянный в красном перце и раскрошенный на маленькие кусочки. Наш президент Хамид Карзай, пуштун, ничего не делает для того, чтобы сплотить народ. Моя мать тоже не любит его. Она говорит, что он ничего не делает и что он марионетка в руках американцев. А я ничего о нем не знаю, да и в разговор вступать не решаюсь. Все, что я знаю, это то, что в нашей стране становится все более и более опасно. И даже если в Кабуле мы в относительной безопасности, то учащение таких терактов, как сегодняшний, — плохой знак. А еще точка зрения Фархада мне кажется очень интересной. Вместо того чтобы сваливать вину на соседей, Иран и Пакистан, или на вмешательство других стран, или на президента Хамида Карзая с его пуштунским происхождением, Фархад предлагает смотреть реальности в лицо, даже если она совсем не приятная. Если, как он говорит у нас «такие правители, каких мы заслуживаем», то мы не стоим большего, чем эта сотня продажных парламентариев и эти министры, торгующие опиумом. И нам нужно еще многое сделать, чтобы заслужить право на демократию.
Следующие несколько дней после теракта всегда очень странные. Жизнь вновь становится почти такой же, как была. Но все же в каждом из нас остается какой-то непривычный осадок. Как будто город и его жители еще пережевывают свое состояние, свои надежды и страхи. Такие периоды никогда не бывают долгими. Все думают о том, что напряжение дошло до предела и страна стремительно катится в пропасть. Никто не рискует предсказывать даты, но все уверяют, что это случится гораздо раньше, чем все мы думаем. Обычно через двое суток напряжение сдувается, как воздушный шарик: теракт уже далеко. Я сама удивляюсь нашей способности забывать.
