— Мама, неужели Хун Чол для тебя важнее всех на свете?
— Да! Важнее всех на свете! — Мама слегка хлопала брата по затылку, даже не задумываясь над его вопросом.
— Значит, мы тебе не нужны? — Щеки брата раскраснелись на свежем воздухе.
— Нет! Мне не нужен ты.
— Тогда мы пойдем жить к отцу!
— Что? — Мама уже собиралась снова шлепнуть брата по затылку, но остановилась. — Ты тоже важен для меня. Вы все важны! Идите сюда, мои важные дети! — Все начинали смеяться. И, сидя в освещенной комнате за своим столом, слушая разговоры своей семьи у колодца, Хун Чол тоже улыбался.
Он не мог вспомнить, с какого момента мама перестала запирать на ночь калитку. Вскоре после этого она стала, накладывая по утрам рис в миски детей, понемногу класть и в миску отца и, укутав ее в одеяло, оставляла в самом теплом месте комнаты. Когда отец ушел, Хун Чол принялся учиться еще прилежнее. Мама по-прежнему не разрешала ему помогать ей в поле. Если другие дети забывали убрать со двора разложенный на просушку перец, когда начинался дождь, мама принималась ругать их, но тут же понижала голос, вспомнив, что старший сын занимается. В те дни мамино лицо носило отпечаток ужасной усталости и беспокойства, но, когда Хун Чол принимался читать вслух, чтобы лучше запомнить материал, кожа вокруг ее глаз словно подтягивалась и становилась свежее, словно она наложила на лицо пудру. Мама осторожно открывала и закрывала дверь в его комнату. Она молча вносила тарелку с вареным сладким картофелем или хурмой, а затем тихо закрывала дверь. Однажды зимней ночью, когда снег почти полностью запорошил веранду, в ворота вошел отец, откашлялся, снял ботинки и постучал ими по стене, чтобы сбить налипший снег, а затем распахнул дверь в дом. Слегка приоткрыв глаза, Хун Чол наблюдал, как отец погладил по голове детей, пристально вглядываясь в их лица. Он видел, как мама поставила на стол миску с рисом, которую всегда держала наготове в теплом месте, видел, как она выкладывает на тарелку водоросли, жаренные на перилловом масле, и молча приносит миску с водой, в которой варился рис. Казалось, будто отец ушел утром и вернулся поздно вечером, а не пропадал целое лето и только теперь с виноватым видом появился на пороге дома в ледяную зимнюю стужу.
Когда Хун Чол окончил колледж, прошел испытание и был принят в компанию, в которой работал и по сей день, мама не выказала большой радости. Она даже не улыбалась в ответ, когда соседи поздравляли ее с назначением Хун Чола в крупную компанию. Когда он приехал домой с традиционным подарком — комплектом нижнего белья, купленным на первую зарплату, она едва взглянула на обновку и холодно спросила:
— А как насчет того, кем ты собирался стать?
А Хун Чол просто ответил, что поработает в компании два года, поднакопит денег и снова начнет учиться.
Теперь он задумывается над этим. В юности мама заставляла его укреплять свою решимость быть мужчиной, быть человеком.
Это произошло, когда мама привезла к нему в город сестру, которая только что окончила среднюю школу. Она постоянно повторяла, что очень перед ним виновата. Когда она привезла из деревни сестру, ему было всего двадцать четыре. Он еще не накопил денег и не успел сдать экзамен на адвоката. Мама потупила взгляд.
— Она девочка, и ей еще надо учиться. Возможно, тебе удастся пристроить ее в здешнюю школу. Я не могу допустить, чтобы она жила, как я.
Прежде чем мама отправилась обратно, она предложила поесть риса с супом. Мама вылавливала мясо из супа и перекладывала в его миску. Он сказал, что не съест столько, и просил ее поесть хоть немного, но мама продолжала перекладывать мясо в его миску. И хотя именно она предложила перекусить, сама даже не притронулась к еде.
— Разве ты не голодна? — спросил он.
— Я ем, — ответила она, продолжая класть к нему в тарелку куски мяса. — Но ты… что же ты будешь делать? — Мама отложила ложку, испачканную в супе. — Это я во всем виновата. Прости меня, Хун Чол.
* * *
Мама стояла на перроне в ожидании поезда, засунув в карманы свои мозолистые руки с коротко подстриженными ногтями, и на ее глазах блестели слезы. Тогда он подумал, что ее глаза напоминают глаза коровы, такие же простодушные и добрые.
Хун Чол звонит сестре, которая все еще ждет его на вокзале. День клонится к закату. Услышав его голос, сестра молчит в трубку. Похоже, она хочет, чтобы он заговорил первым. Они оба написали номера своих мобильных на листовках, но сестре звонят гораздо чаще. В основном это ничего не стоящие сообщения. Один парень сказал, что мама сейчас с ним, и даже в деталях описал, где он находится. Сестра взяла такси, помчалась к пешеходному мосту, который описал звонивший человек, и обнаружила там спящего молодого мужчину, который был мертвецки пьян.
— Ее здесь нет, — говорит он сестре.
Сестра шумно переводит дух.
— Ты еще побудешь на вокзале? — спрашивает он.
— Немного… У меня еще осталось несколько листовок.
— Я приеду к тебе. Давай поужинаем.
— Я не голодна.
— Тогда давай выпьем.
— Выпьем? — удивляется она и умолкает. — Мне звонили, — продолжает она, — фармацевт из аптеки в Собу, напротив базара Собу в Юкчон-дун. Он сказал, что его сын принес нашу листовку и ему кажется, что пару дней назад он видел женщину, похожую на маму, в Юкчон-дун… но на ногах у нее были голубые пластмассовые сандалии. Похоже, она так долго шла, что на ноге образовалась рана, и эта рана гноится, и он смазал ее мазью…
Голубые сандалии? Телефон едва не выскользнул у него из рук.
— Брат!
Он снова крепко прижимает трубку к уху.
— Я поеду туда. Ты поедешь со мной?
— В Юкчон-дун? — уточняет он. — Ты имеешь в виду тот базар Собу, около которого мы когда-то жили?
— Да.
— Хорошо.
Он не хочет возвращаться домой. И ему нечего рассказать сестре. Он позвонил ей только потому, что не хотел возвращаться домой. Но Юкчон-дун? Хун Чол поднимает руку, ловя такси. Он ничего не понимает. Вот уже несколько людей упомянули, что видели женщину в голубых пластмассовых сандалиях, похожую на маму. И что еще более странно, все они утверждали, что видели ее в тех местах, где он когда-то жил. Кайбун-дун, Тайрим-дун, Оксу-дун, Тунсун-дун, Суйю-дун, Сингил-дун, Чонгнун. Когда он приезжал туда, откуда звонили, очевидцы рассказывали, что видели ее три дня, а иногда и неделю назад. Кто-то даже заявил, что видел маму за месяц до того, как она пропала. Получая очередное сообщение, Хун Чол сразу же направлялся туда, где видели маму, один или с кем-то из родственников. И хотя очевидцы утверждали, что видели ее, он не мог отыскать женщину в голубых сандалиях, похожую на маму. Наслушавшись многочисленных историй, он наклеивал несколько листовок на столбах в окрестностях, или на деревьях в парке, или в телефонной будке, просто так, на всякий случай. Проходя мимо мест, где когда-то жил, Хун Чол останавливался и вглядывался в окна комнат, где теперь жили другие люди.
Но где бы он ни жил, мама никогда сама не приезжала в его дом. Кто-нибудь из родственников встречал ее на железнодорожном или на автовокзале. И, оказавшись в Сеуле, мама никуда не уходила и терпеливо дожидалась, когда за ней приедут. Когда она приезжала к старшему сыну, тот отправлялся на вокзал забрать ее, когда к дочери, та сама встречала маму. Никто не произносил этого вслух, но в какой-то момент все в семье решили, что мама не в состоянии одна перемещаться по большому городу. Поэтому, когда бы мама ни приехала в Сеул, с ней рядом всегда кто-то находился. Разместив в газете объявление об исчезновении мамы и раздав великое множество листовок, Хун Чол вдруг осознал, что за эти годы жил в двенадцати разных районах города. Он распрямляет плечи и оглядывается вокруг. На Юкчон-дун, вспоминает он, находился его первый собственный дом.
— Через несколько дней — Праздник урожая…
В такси, направляющемся на Юкчон-дун, его сестра нервно потирала ногти. Думая о том же, о чем и она, он откашливается и хмурит брови. Праздник урожая продолжается несколько дней. Средства массовой информации каждый раз сообщают, что в этом году все больше людей на праздники отправляются за границу. А ведь еще пару лет назад общество критиковало тех, кто уезжал на праздники из страны. Теперь же люди нагло заявляют: «Предки, я скоро вернусь» — и преспокойно отправляются в аэропорт. Сначала когда люди стали проводить семейные ритуальные церемонии в снятых на время праздников квартирах, то беспокоились, смогут ли духи предков их отыскать, ну а теперь люди просто прыгают в самолеты и улетают.
Сегодня утром его жена прочитала в газете, что более миллиона людей собираются за границу в этом году. Как будто это было для него новостью.
— Людям определенно деньги некуда девать, — откликнулся он, на что она пробормотала:
