Айво, со свойственной ему интуицией, должно быть, почувствовал, что Роджер пытается придумать, как бы завязать разговор, и потому, кивнув на газету, заметил:
— Что — ищете работу?
— В известном смысле, да.
— Но вы же не говорите по-валлийски, еще только вроде учитесь.
— Совершенно верно.
— Я уже видал таких, — сказал Айво. — Только немножко научатся по-валлийски, и давай им работу в просвещении. Работа в просвещении, конечно, есть, и очень хорошая, да только не нужны там люди, которые не говорят по-валлийски.
— У нас тут, во всяком случае, не нужны, — поддакнул Гито.
— Я вижу, ничего от вас не скроешь, — сказал Роджер. Он придвинул стул и сел по другую сторону стола. — Вы угадали: я действительно ищу место преподавателя. (В Упсале, где полно блондинок. Но к чему вдаваться в подробности?) Я изучаю валлийский. Но я только начал, и пройдет немало времени, прежде чем я буду на что-нибудь годен.
— Да что ты, малый, — сказал Айво, махнув рукой. — Неделя-другая, и ты будешь знать больше, чем многие у нас тут. Ей-же-ей. Когда поступаешь на работу, достаточно сказать комиссии несколько слов по-валлийски — и дело в шляпе. Сумеешь сказать: Sut yr ydych chwi heddiw[11] — и все в порядке.
— А детишки научат тебя остальному, — добавил Гито. — Особенно крепким словцам.
— И все-таки, — сказал Роджер, — я знаю, что быстрее освою язык, если устроюсь в такое место, где я все время буду слышать валлийскую речь и сам смогу говорить.
— Может, Марио возьмет его на подмогу к себе в бар, — заметил Гито.
— Ничего не выйдет, — сказал Айво. — Для этого надо быть в профсоюзе. Любая работа в ресторане или в баре — это для членов профсоюза, только так.
— А кто это Марио? — спросил Роджер.
— Да здешний хозяин, — сказал Айво. — Он итальянец. Прибыл в Уэльс в сорок третьем как военнопленный. А теперь говорит, что это его дом. Даже и не думает возвращаться на родину. По-валлийски болтает, как туземец. Туземец из Италии.
— А вот по-английски никак не может выучиться, — сказал Гито.
— Просто не хочет. Не может им простить, что они взяли его в плен.
Роджер посмотрел в другой конец зала на хозяина, который, засучив рукава рубашки и обнажив смуглые руки, старательно вытирал салфеткой стакан и о чем-то горячо спорил с клиентом. Во всяком случае, глядя на то, как он играет бровями и вытягивает губы, Роджер решил, что он спорит, хотя, возможно, он просто выражал сочувствие человеку, попавшему в беду.
— Так или иначе, но он возьмет только члена профсоюза. И уж наверняка не станет связываться с англичанином, — сказал Гито.
— Ничего подобного, — сказал Айво. — Ему бы очень понравилось командовать англичанином.
— Вот я о чем подумал… — начал Роджер.
— Да?
— Видите ли, жалованья мне не нужно. Я получаю пособие, мне его дали на работе, чтобы я изучил валлийский. Так что для меня вопрос о деньгах не стоит. Мне важно просто находиться среди людей, которые говорят по-валлийски.
— Тогда займись продажей, поработай коммивояжером.
— Или приобрети место на рынке.
— Или пои чаем строителей. Нет, не годится: для этого нужно быть членом профсоюза.
— Продавай программы на футбольных матчах.
— Но я же серьезно говорю, — со смехом попытался урезонить их Роджер.
— А мы тоже говорим серьезно, друг, — сказал Айво. — Труднее задачи ты нам не мог задать. Ну, какой хозяин возьмет к себе служащего, который говорит, что будет работать бесплатно? Он решит, что тут явный подвох и лучше ему держаться от этого подальше. Ведь так?
— Ну, в общем-то я вовсе не настаиваю, чтобы мне ничего не платили. Я просто сказал, что для меня это не имеет значения. А сейчас я хочу поделиться с вами одной идеей, которая пришла мне в голову. — Сердце Роджера учащенно забилось: он приближался к цели. — Вы знаете Гэрета из Лланкрвиса?
Оба застыли и насторожились.
— Я заметил, — продолжал Роджер, чувствуя, как у него деревенеет язык, — что он один все делает в своем автобусе.
— Это довольно мягко сказано, — буркнул Гито.
— Зело преуменьшено, — сказал Айво.
— Ну, а мог бы он взять помощника? Хотя бы на несколько недель, чтобы…
— Чтобы что? — спросил Айво.
— Ну, чтобы кто-то выполнял подсобную работу, — сказал Роджер. Он сам чувствовал, что голос его звучит неуверенно и фальшиво. Но в конце-то концов он ведь никого не обманывает. Почему же он чувствует себя точно жулик? — Я имею в виду: собирал за проезд, вел бухгалтерию, иной раз помог исправить поломку — словом, был бы на подмогу.
Айво поставил на стол кружку и в упор поглядел на Роджера. Его темно-карие глаза, не мигая, смотрели в глаза Роджеру.
— Отлично, мистер, — произнес он наконец. — Значит, вот зачем вы тут крутитесь! А ну, выкладывайте свои картишки!
— Какие картишки?
Гито пригнулся к нему.
— На кого ты работаешь?
Роджер вдруг почувствовал безмерную усталость. Да разве кому-нибудь — будь то он или кто другой — пробиться сквозь эту толщу подозрительности?
— Я работаю сам на себя, — сказал он. — Но, видно, это не имеет значения. То, что я рассказал, кажется вам столь неправдоподобным, что вы ничему, ничему все равно не поверите. Поэтому давайте прекратим этот разговор. Мне надо выучить валлийский, и я для этого приехал сюда, но человеку все-таки лучше работать, чем ничего не делать, и я подумал, что скорее выучил бы язык, если бы поездил на автобусе, где находился бы среди местных жителей, которые все время говорят по-валлийски. Я познакомился с Гэретом и слышал, что говорили про него и про Дика Шарпа.
Айво пристально глядел на Роджера, явно взвешивая, можно ли ему поверить.
— Так вы и об этом знаете? — задумчиво спросил он. — Ну, что же вам известно?
— Детально ничего. Только то, что Дик Шарп всячески преследует Гэрета, чтобы вынудить его сдаться и продать свой автобус. А когда у Дика Шарпа вся колода будет на руках, он сыграет ва-банк с фирмой «Дженерал».
— И Гэрет последний, кто еще не сдался, — произнес Гито, как бы думая вслух.
— Да. Теперь вам ясно, почему я подумал, что, может быть, стоит предложить свои услуги Гэрету хотя бы на несколько недель и помочь ему всем, что в моих силах. Я рассказал об этом вам двоим, так как подумал…
— Ладно, мистер, вы подумали одно, вы подумали другое, — довольно грубо прервал его Айво. — Откуда все-таки вы взялись?
— Из Лондона.
— Знаете, что бы вам надо было сделать, если бы у вас была хоть капля разума?
— Что? — Но Роджер уже знал, что скажет Айво.
— Возвращайтесь-ка вы, мистер, в Лондон и учитесь валлийскому по вашему чертову телевизору.
Он поднялся, Гито — за ним, и оба направились к выходу. Роджер медленно подошел к стойке, попросил Марио налить ему еще кружку, тот молча его обслужил (от усталости? Из нелюбви к англичанам? Из-за того, что плохо говорил по-английски?). Роджер сел в сторонку и, задумавшись, не спеша потягивая пиво, просидел так до закрытия пивной. Все булочки давно уже исчезли. Но у него пропало всякое желание есть.
— Да, нас будет восемь человек, — произнес чей-то голос с английским акцентом, когда Роджер проходил мимо портье. — То есть, я хочу сказать, что ужинать будут восемь человек. Понятия не имею, сколько народу будет на коктейле, и вполне возможно, что кое-кому захочется потом остаться поужинать, но эти будут платить за себя сами. Я же заказываю ужин только на восьмерых.
Голос принадлежал человеку лет тридцати с небольшим, в очках с роговой оправой, в застегнутом на все пуговицы костюме в узкую полоску. Он с уверенным видом говорил с красавицей брюнеткой, сидевшей за стойкой портье, — по всему видно было, что это человек энергичный и предприимчивый. Его ноги в аккуратно зашнурованных ботинках стояли на толстом ковре так, точно всю жизнь привыкли ступать лишь по таким коврам. Ловчила, делец. Значит, и такие здесь тоже есть.
Роджер направился к лифту, решив подняться к себе в номер, только чтобы не слышать этого голоса, а также потому, что ресторан, где он пил чай, произвел на него еще более гнетущее впечатление, чем его номер, как вдруг, к собственному удивлению, услышал свое имя. Он обернулся. Да, его окликнула девушка-портье. Мужчина в костюме в тонкую полоску как раз отходил от ее стойки, когда она повторила своим мягким голосом с легким ливерпульским акцентом:
— Мистер Фэрнивалл?!
— Да? — сказал Роджер, подходя к ней.
— У меня тут ваш плащ.
— Мой?..
— Молодая леди велела передать его вам.
Она сунула руку под стойку и вытащила аккуратно сложенный макинтош. Интересно, как это произошло? Беверли оставила ему макинтош, следуя внезапному порыву честности? Или же просто швырнула его на стойку портье, высокомерно и презрительно, обозвав его при этом нахалом, который только и знает, что лапать, жалким сатиром, все хитроумные планы которого кончились тем, что он просто вымок как следует. Короче говоря, интересно, что она сказала этой девушке насчет него?
