– А, так вы грабить нас приехали! – продолжала напирать на свободного эстонца матушка. – Так и скажите, как немцы говорят: «Цап-царап махен». Это мы понимаем и без Европы! Только даже немцы сами всё забирают и увозят, а у вас, лодырей, и на это сил нет?
– Она права, – согласился батюшка. – Если вы честные грабители, так соблаговолите сами всё забрать, погрузить и вывезти.
– Это сааботааж! – возмутился господин Ыырюютс и стал говорить по-русски гораздо живей. – Мы будем вас судить и повесим.
– Э, голубчик, – улыбнулся отец Александр. – Меня в моей жизни не один раз и вешали, и расстреливали и даже комиссары грозились на крюк под рёбра повесить. Однако, как видишь, я всё ещё живой. Забыл, как тебя? Ы… ю…
Дрова забрали на другой день. Привели под ружьём двух мужиков из числа невоцерковлённых, и те исполнили эту грязную работу, да и то безо всякой охоты. Ни один из прихожан отца Александра не согласился содействовать шуцман-батальону «Плескау» в грабеже священника.
На эстонцев отец Александр пожаловался Фрайгаузену, когда тот Великим постом приехал в Закаты и с удивлением обнаружил батюшку в другом жилище.
– Просто «Калевала» какая-то, язычество, – говорил батюшка. – Очень много о себе понимают. Дошли до того, что обращаются ко всем только на своём языке и требуют, чтобы и мы изучали чудское наречие. Что делать, Иван Фёдорович?
– Они будут наказаны, – уверял Фрайгаузен. – В пределах Восточных земель Эстония ограничена генерал-бецирком Эстлянд. Да, Эстонии переданы Печоры и Изборск, но Плескау… простите, Псков не входит в его состав. Я не знаю, кто внушил этому Иирюйтсу подобную ахинею. Мы вовсе не заинтересованы в расширении эстонского государства, хотя жители Эстонии охотно с нами сотрудничают, обильно вступают в батальоны «шума», то есть Schutzmannschaft, вспомогательной полиции, и даже в СС. Возможно, кто-то и агитирует их тем, что они получат территории к востоку от Пейпуса… Простите, от Чудского озера. Но, уверяю вас, это блеф. Вероятнее всего, эстонцев пустят летом вычищать из окрестных лесов партизан, а, быть может, отправят на фронт. Так что они недолго будут гостить в Закатах.
– Дай-то Бог, а то уж больно нагло калевалят! – вздохнул батюшка. – А сами вы, я гляжу, охотно к нам приезжаете.
– Мне понравилось общаться с вами, не скрою. Вы – редкий тип русского сельского батюшки.
– Точнее сказать, нередкий.
– Точнее сказать, рядом с вами я чувствую Бога больше, чем где-либо.
– За это спасибо, – стеснительно улыбнулся отец Александр. – Знаете, иные есть, у которых и чудеса происходят. А мне Господь чудес не посылает. И мученическую кончину не даёт, хотя сколько раз она была рядом. Теперь бы мне ее послать самое время – война, страдания народные. И сыновья мои уже взрослые, сами по жизни шагать могут. Ах, как бы мне хотелось хоть что-либо узнать о них!.. Но сейчас не о том. Я бы хотел снова ходатайствовать о лагере в Сырой низине. Грядет Пасха. Что может быть утешительнее для человека в тяжких условиях, чем Воскресение Христово? Ведь несчастным узникам никто даже крашеного яичка не поднесёт! А разве они виноваты в том, что были призваны в армию и с оружием в руках защищали Отечество? Иван Фёдорович, посодействуйте, чтобы и на сей раз еда и вещи попали к заключённым, и чтоб я мог провести в лагере пасхальную литургию.
– Пасха пятого апреля? – задумчиво спросил Фрайгаузен. – Это ведь день Ледового побоища?
– Не вполне так, – поправил отец Александр. – Ледовое побоище произошло пятого апреля по старому стилю. По новому получается восемнадцатого. А нынче Пасха будет пятого апреля по новому стилю, а по юлианскому календарю двадцать третьего марта. Есть разница.
В тот же день отец Александр не без удовольствия наблюдал за тем, как полковник Фрайгаузен жестоко распекал господина Ыырюютса. Тот стоял навытяжку, а Фрайгаузен громко рявкал на него по-немецки. Ыырюютс в ответ лишь ослекал:
– Иа… иа… ферштейт… иа… иа…
Дрова эстонцы вернули на следующее утро.
– Могли бы и дом вернуть, – ворчала матушка. – Сходил бы ты, отец Александр, к своему полковнику насчёт дома.
Отец Александр в ответ сильно разгневался:
– Ты, Аля, у меня фрауляйтер! А я при тебе как фельдлебель. «Поди туда, сходи сюда!» Мне важнее не дом, а чтоб он насчёт лагеря договорился.
– Дом ему не важен… Детей поназаводил, а этот дом щелястый, дети чихают, соплякают… Давай теперь всех военнопленных к себе переселим!
– Ну надо будет, так поселим! – вдруг грозно отрезал отец Александр, и матушка испуганно прижала ушки…
Нежданно Фрайгаузен с двумя эстонцами привез ещё одну подводу не распиленных и не колотых дров. Стали пилить и колоть. Сам Фрайгаузен, сбросив китель, залихватски махал топором. Потом пришёл к отцу Александру:
– Батюшка, угостишь обедом? Чай, я заработал?
Потом он сидел по-дружески за столом и рассказывал о своей жизни, как воевал против большевиков в Гражданскую, как тяжело было расставаться с Россией, как обживался в Германии, как радовался, когда в сорок первом Германия побеждала, стремительно освобождая Россию от безбожной власти и почти не встречая сопротивления, как надеялся, что война будет быстротечной и почти бескровной…
Кончался Великий пост.
Бессердечная зима потихоньку отмирала. Люди со всех окрестных сёл и деревень стали всё чаще и чаще приходить в Закаты. Войдут, бывало, в батюшкин храм и сразу к печке – отогреваются. Садились прямо на пол…
На Страстной седмице случилось хорошее событие. Из деревни Боровик пришёл молодой крестьянин лет тридцати, дождался своей очереди на исповедь, исповедовался, а когда отец Александр отпустил ему грехи, промолвил:
– Даже не знаю, как сказать-то…
– Что такое? Ещё какой-то грех вспомнил?
– Совсем иное. Я, батюшка, много лет болел ухом. Каждый год ездил в Ленинград. Однако пройдёт, а после опять начинается. И вот теперь вылечился… акафистом.
– Да ну?!
– Ага. Недовмоготу стало! Боль страшенная! А куда теперь? Какой Ленинград? Я стал молиться. Тут Великий пост. Я пощусь изо всех сил. А боль всё хуже. Стал читать акафист Божьей Матери. И вдруг лопнуло, гной вытек, боль прошла. А сейчас, страшно признаться, как будто совсем никогда не болело! Начисто сняло акафистом! Заступнице… А ведь как болело! Недовмоготу было! Вот прямо-таки недовмоготу!
В тот же день пришло еще одно радостное известие: Фрайгаузен договорился-таки с комендантом лагеря в Сырой низине: тот позволил «священнику местному, сиречь отцу Александру пасхальные службы служить, а также продуктами и вещами пленным помочь».
Вечером отец Александр вдохновенно читал проповедь.
– Дорогие мои! – говорил он торжественно. – Приближаются два события, от которых меня охватывает сильнейшее волнение. Грядет Пасха. В ночь с субботы на воскресенье все мы с вами побредём вокруг храма крестным ходом и воспоем «Христос воскресе из мертвых…» Совершим литургию. А на другой день, благодаря стараниям нашего благодетеля Ивана Фёдоровича Фрайгаузена, состоится праздничная служба для узников лагеря военнопленных в Сырой низине. Далее, пятого апреля по старому стилю или же восемнадцатого апреля по-новому, все мы будем отмечать семисотлетний юбилей важнейшей вехи в русской истории – битвы на Чудском озере, в которой святой благоверный князь Александр Ярославич Невский победил рыцарей Тевтонского ордена. «Солнце земли Русской» – так величаем мы князя Александра в акафисте, сочинённом некогда самим святителем Макарием при содействии царя Иоанна Васильевича Грозного. Хотелось бы мне, чтобы все мы были бы хотя бы солнечными зайчиками от этого благословенного солнца! Вот недавно мне стало грустно, невесело, подумалось о детях моих – сыновьях, о которых я не имею весточки. Тогда мой приёмышек Миша, видя мою печаль, взял зеркальце и стал пускать по комнате солнечного зайчика. И на душе моей стало веселее. А представьте, если мы все станем такими зайчиками, отражающими свет Александра Невского, Солнца земли Русской, каково весело станет Господу! Ведь Господь наш не любит унылых, а любит тех, которые приветом и радостью всем сияют. Давайте же объединимся в одном важном деле – срочно соберём сами и подвигнем жителей окрестных мест собрать для военнопленных, среди которых могут быть и наши родные, наши дети, братья и отцы, одежду и еду. На сей раз властями дано клятвенное уверение в том, что всё это достанется узникам. Хорошо бы, чтоб каждому из них, томящихся в плену, досталось хотя бы по одному крашеному яичку. А узников в лагере «Сырая низина» чуть более двухсот человек.
– Про яички ты хорошо сказал, – хвалила потом матушка. – Да только едва ли соберут столько. Дай Бог, если бы по одному на двоих досталось…
Но она оказалась не права. Тысячу крашеных яиц привезли жители окрестных мест в великую субботу!
