— Здравствуй, здравствуй. — Вдруг кто-то легко касается моей руки.
— Здравствуйте, — вежливо отвечаю я, приоткрыв глаза.
Надо мной склоняется улыбающееся лицо симпатичной медсестры.
— Похоже, душ ты еще не принимала, — говорит она, нахмурив брови. — Давай-ка, юная леди. — Она приставляет ходунки и помогает мне встать.
— Но у меня так все боли-и-ит… — капризничаю я, будто ребенок.
— Именно поэтому тебе нужно двигаться. Ты уже давно должна была встать и пройти хоть несколько шагов. Не надо так жалеть себя. Кто же займется твоей крошкой, когда ты вернешься домой? Прислуга?
Со стоном я пытаюсь спустить ноги с кровати, но голова кружится, и я едва не падаю.
— Осторожнее, принцесса! — Медсестра в последний момент подхватывает меня. — Только не сиди на всей попе! В ближайший месяц тебе придется приседать только на одну ягодицу. Представь, что ты из пансиона для благородных девиц, — смеется она.
— Это еще почему?
— Иначе швы разойдутся, глупышка, — поясняет она.
Мы отправляемся в ванную, явно не предназначенную для общего пользования. Чистехонькая ванна будто сама приглашает улечься в нее, а на кушетке ровно сложены белые полотенца.
— Замечательно, — шепчу я, криво присаживаясь на одну ягодицу, и крепко сжимаю ноги.
— Замечательно будет, когда мы смоем с тебя всю грязь, — доброжелательно улыбаясь и осторожно поддерживая меня за плечо, говорит моя спасительница.
Через полчаса я возвращаюсь в свою палату и чувствую себя однозначно лучше — словно вместе с потом и засохшей кровью с меня смыли и дурные воспоминания. Боль отступила, я даже проголодалась.
Но вот в палату входит улыбающийся Ахмед, а за ним — элегантный пожилой мужчина в белоснежном переднике.
— Как поживает наша славная молодая мама? — доктор протягивает мне в знак приветствия свою изящную руку.
— Спасибо, уже гораздо лучше, — шепчу я, немного стесняясь.
— Но голосок еще слабый, — смеется он. — Господин Салими, жене пора подкрепиться, закажите для нее вкусный обед.
— Разумеется, господин ординатор, я сейчас же этим займусь.
— Дочку вам принесут только на кормление, — снова обращается ко мне доктор. — Остальное время лучше посвятить отдыху. Вам нужно набраться сил, чтобы вскоре самостоятельно заботиться о малышке. Сначала это дается тяжело, но привыкнуть можно. — Он говорит со мной тепло, будто отец.
Повернувшись к выходу, он дружески берет Ахмеда под руку. Они о чем-то перешептываются; до меня долетают лишь отдельные слова — «компьютеры», «новейшие разработки», «программы», «Америка»… Неужто рождение ребенка помогло нам найти первого серьезного клиента?
— Мама, я хотела тебе сказать: у нас родилась Марыся.
Я наконец позвонила матери: неприлично ведь не сообщить ей, что она стала бабушкой.
— Это хорошо. Я тебя поздравляю, — холодно отвечает она.
— Она крупненькая, здоровая и красивая. Мы уже дома, так что ты, если хочешь, можешь ее увидеть, — предлагаю я, хотя и ощущаю ее напряжение.
— К сожалению, сейчас у меня нет времени, — не сдается мать. — Но спасибо, что известила.
— Перестань дуться, — разочарованно говорю я. — Долго еще ты собираешься обижаться? Между прочим, непримиримость — это грех.
— Ты стала такой же бесстыжей, как и твой муж. Да и чему тут удивляться — он ведь араб.
— И многих арабов ты знаешь, раз у тебя такое четкое мнение на их счет? — возмущаюсь я.
— Одного мне достаточно. Более чем. — Она вешает трубку.
Как же она меня нервирует! Лишь бы такой характерец не перешел по наследству. Я гляжу на свою хорошенькую доченьку и улыбаюсь. Что за ангелок! Кожа у нее белая, светлые волосики вьются, бровки словно ниточки, черные реснички густые и длинные. Ох, парни будут к ней очередь занимать! Мое материнское сердце радуется при виде Марыси.
А какая она спокойная! Ест и спит, спит и ест, ничего не требует и совсем не плачет. Просыпаемся мы с ней в десять утра, причем я первая, потому что грудь распирает от накопившегося за ночь молока, а кроме этого, я всякий раз дрожу от страха: жива ли моя крошка? Быть в ее возрасте такой соней — нормально ли это? Но с девочкой все хорошо. Кажется, судьба ко мне благосклонна.
— Так когда я могу увидеть внучку?
Мать позвонила мне через пять дней. Немало времени понадобилось ей, чтобы превозмочь свою гордыню!
— Когда захочешь, — отвечаю я, невольно радуясь.
— А сегодня после обеда можно?
— Конечно. Адрес ты знаешь. Найдешь сама?
— В конце концов, не в мегаполисе живем, как-нибудь отыщу, — говорит она, даже сейчас не в силах удержаться от легкой иронии.
— Ждем тебя к пяти.
Я начинаю суетиться как сумасшедшая, чтобы успеть прибраться и испечь какой-нибудь пирог. Я догадываюсь, что она все равно раскритикует и меня, и наше жилище, но, по крайней мере, мне самой не в чем будет себя упрекнуть.
— Твоя любимая теща наконец-то придет посмотреть на свою внучку, — сообщаю я Ахмеду.
— Отлично, уже пора, — говорит он абсолютно естественным тоном, без гнева и неприязни.
— Так что, ты уже на нее не злишься? — удивляюсь я.
— Мои личные чувства к этой женщине здесь ни при чем, — поясняет он, обнимая меня за плечи и пристально глядя мне в глаза. — Это твоя мать и бабушка нашей малышки. Я уважаю родство и не намерен запрещать тебе встречаться с ней.
— Очень любезно с твоей стороны, — насмешливо говорю я.
— Чего я побаиваюсь, так это твоей вспыльчивости. Прошу тебя, постарайся при встрече с матерью не возвращаться к теме нашей свадьбы и банкета. Мои отношения с тещей от этого не улучшатся — напротив, может развязаться маленькая домашняя война. Давай оставим это в прошлом. Ладно?
— Ладно, ладно, — бормочу я.
Слышу звонок в дверь — и у меня замирает сердце. Сейчас начнется!
— Доротка, relax, please[3]. — Ахмед на мгновение задерживает меня в коридоре, а затем, настежь распахнув дверь, улыбается гостье: — Приветствуем вас в нашем скромном жилище.
— Добрый день, — без особого энтузиазма отвечает мать.
— Заходи, пожалуйста. — Я веду ее в гостиную.
Марыся сладко спит в манежике. Спать ей не мешают ни громкие разговоры, ни свет, ни даже телевизор. Наоборот, она просыпается, когда становится слишком тихо. Поэтому у нас все время включены то радио, то магнитофон.
— Какая же она маленькая… — нежно шепчет мать, стоя у манежика.
— Говори как обычно, она не проснется. — Я становлюсь рядом.
Мать стоит неподвижно, крепко держась за спинку кроватки, словно боится, что кто-то сейчас оттолкнет ее. Она не может оторвать от внучки взгляд.
— Хорошенькая, ничего не скажешь, — после довольно продолжительного созерцания говорит она. — Но совсем кроха.
— Родилась она очень крупной — почти четыре с половиной килограмма, — с непритворной гордостью сообщаю я. — А за месяц прибавила еще килограммчик. Врач ею очень довольна.
— И такая спокойненькая… — Мать, кажется, вообще не слушает меня.
Я иду в кухню и помогаю Ахмеду приготовить легкий перекус. Он понимающе смотрит на меня и слегка улыбается.
— Она уже наша, не беспокойся. — Он нежно целует меня в лоб. — Теперь у нас есть бабушка в умиротворенном варианте.
— Думаешь? — по-прежнему сомневаюсь я.
— Знаю.
— Она проснулась! — Испуганная мать врывается в кухню.
— Приближается время кормления, — спокойно поясняю я. — Она ведь не плачет, значит, все в порядке.
— Именно! Почему она не плачет? — Моя мать снова ищет пятна на солнце. — Все младенцы должны плакать. С ней что-то не так!
Я выразительно смотрю на Ахмеда, и на лице у меня написано: «Я же говорила!»
Мать неотступно следит за каждым моим шагом: наблюдает, как я кормлю грудью, как меняю пеленку и после всех процедур кладу Марысю снова в кроватку.
— Мама, хотите подержать внучку на руках? — не сдается Ахмед.
— А можно? Такая малышка… — Мать неуверенно протягивает руки, берет ребенка и уже до вечера никому его не отдает.
Атмосфера становится по-настоящему семейной, а потому приятной. Ахмед оставляет нас с мамой и Марысей, а сам отправляется в кухню стряпать макароны по-арабски — с луком и томатным соусом. Блюдо маме нравится, она с нами уже ласкова, будто ягненок. Никаких колкостей, никаких плохих воспоминаний.
— Быть может, я буду как-то помогать тебе? — говорит она, уже собираясь уходить.
— Это было бы здорово.
— Мне ведь не трудно пойти с Марысей погулять или посидеть с ней вечером. А вы в это время могли бы куда-то сходить — в кино или в гости…
— Замечательно, — довольно посмеивается Ахмед. — Как-нибудь созвонитесь.
— Зачем же откладывать в долгий ящик? Скажи мне, в котором часу ты обычно гуляешь с ней, и я приду завтра, — дрожащим голосом предлагает она.
