Может быть, мне кажется, что у них была такая бессобытийная, не драматичная жизнь, я все-таки смотрела на их жизнь со стороны, ребенком? Может быть, внутри их жизни кипели страсти?
Не думаю. Папа… мне кажется, что он всю жизнь любил тетю Фиру. Я почти уверена, что так и было, — ее невозможно не любить, когда она входила в комнату, как будто зажигался свет.
Любил, и что? Что было — роман, развод? НИЧЕГО, просто любил, а у них с мамой была прекрасная семья.
Самый большой в жизни успех — защита докторской диссертации, самое большое в жизни разочарование — ненаписанная кандидатская, единственный в жизни роман — неосуществленный, самое дерзкое сопротивление системе — рассказать сыну, что он еврей. Дядя Илюша зачитывал нам с Левой куски из запрещенной тогда «Истории евреев» Рота, а тетя Фира возмущалась — только евреев детям не хватало для полного счастья!
Как нас учили? Цепочка событий в фильме состоит из 30–50 событий, длина события 3–5 страниц сценария. Событие — это часть истории, где происходит видимое изменение жизненной ситуации. Но у них не было ВИДИМЫХ изменений! Дядя Илюша все куда-то рвался… Он, как Николай Ростов — Толстой его описывает словами «стремительность и восторженность», — создан для радости, для легкости бытия, а не для НИИ. Представляете Николая Ростова в НИИ? В Котлотурбинном институте ему было бы страшней, чем в Шенграбенском сражении… Дядя Илюша то увлекался историей евреев, то самиздат читал, то вдруг захотел уехать, — и что? Ничего. Жизнь была какая-то маленькая — работа-прописка-жилплощадь, на таком материале сериал не придумаешь — ничего не происходит, просто живут.
Трифонов, писатель городской интеллигенции, в сущности, певец жизни моих родителей, — какие у него события? Обмен квартиры, вялый роман с сослуживицей, а хоть бы и не начинался, в командировку нужно ехать, болеет мать… Никакой драматургии, а жизнь как на ладони. Трифонов все про них написал, и больше ничего нет.
Я… выглядит так, будто я считаю их жизнь скучной. Нет. У каждой жизни есть приметы времени. Примета их времени — то, что ничего не происходит.
Только что позвонил редактор из студии АВС. Сказал: «Хорошо бы про диссидентов в психушках и другие ужасы эпохи застоя, когда нельзя было говорить то, что думаешь». Редактору лет тридцать.
Получается, что опять нельзя говорить то, что думаешь! Если не показать «ужасы застоя», обвинят в том, что я идеализирую брежневский застой, что мне в том времени тепло, сытно, уютно, что мне нравятся диссиденты в психушках, антисемитизм, и я есть предатель идеалов демократии. Но мои родители и Резники были не диссиденты, они были — профессор матмеха, начальник отдела, инженер и завуч в моей школе, и в их жизни не было «ужасов»… Были — рамки, и если они держались в этих рамках, то с ними обращались по правилам…В конце концов, я же не претендую на ПОСЛЕДНЮЮ правду, у каждого своя правда.
У них были не события, а разговоры. Атмосфера.
Нет у меня для них событий на сериал!
Мои родители и Резники не бросали все, не становились миллионерами, не разорялись, не получали наследство из-за границы, у них на глазах не расстреливали друзей… Чего еще у них не было? У них не появлялись из небытия неведомые отцы.
В общем, так. Если они хотят интеллигентное ретро всерьез, так лучше снять полный метр по Трифонову. А не сериал.
1977 год
Жизнь как многосерийный телефильм
— Это просто какой-то многосерийный телефильм! «Тени исчезают в полдень», понимаешь… или, как там его… «Вечный зов»! Не было, не было, и вдруг — здрасьте, я ваша тетя! Ты что думаешь, что я, в моем положении!.. Я номенклатурный работник, первый секретарь Петроградского райкома! Я… ты понимаешь, что есть мнение рассмотреть мою кандидатуру, — Андрей Петрович понизил голос, — на зампреда Горисполкома?..
Андрей Петрович неопределенно взглянул за окно, потом на потолок и прошептал:
— Ты понимаешь, что за мной ведется наблюдение? Ты соображаешь, ЧЬЯ она дочь? Это же просто… ирония судьбы!
13 января в Старый новый год по телевизору всегда показывали «Зигзаг удачи», а в этом году показывали «Иронию судьбы». Премьера фильма была в прошлом году, 76-м. Теперь этот фильм будут повторять каждый год в новогодние праздники.
— Послушайте, ну вы хоть что-нибудь понимаете? — сказала Надя.
— Все, безусловно… — ответил Женя.
— Где вы находитесь, по-вашему?..
— Я у себя дома нахожусь, Третья улица Строителей, дом 25… — сказал Женя.
— Нет, это я живу Третья улица Строителей, дом 25, квартира 12… — сказала Надя.
Андрей Петрович одобрительно хмыкнул:
— Нам нужно именно такое искусство, которое… которое…
— …которое объединяет людей, рождает общенародные традиции, — помогла Ольга Алексеевна.
— Прямо в точку, — похвалил Андрей Петрович.
Андрей Петрович и Ольга Алексеевна лежали в постели — они всегда засыпали под телевизор, иногда Ольга Алексеевна в полусне вставала выключала, а иногда ночью просыпалась, и перед ней мерцала картинка.
В квартире было два телевизора, что поражало всех пришедших в гости, всех «неноменклатурных» гостей, — два телевизора! В гостиной «Сони», в спальне маленький «Панасоник». «Не потому что мы, как какие-нибудь торговые работники, ни в чем не знаем меры, — объясняла Ольга Алексеевна. — В гостиной положено иметь телевизор для всей семьи, а в спальне телевизор, потому что Андрею Петровичу нужно быть в курсе последних новостей, как только он проснется».
Ольга Алексеевна никогда за глаза не называла мужа «Андрей» или «Андрюша», только «Андрей Петрович». И он никогда не говорил о жене «Оля», только «Ольга Алексеевна» или «моя супруга Ольга Алексеевна». Гости, что бывали в доме, услышав, как супруги обращаются друг к другу за праздничным столом: «Ольга Алексеевна, подавай чай» или «Андрей Петрович, помоги мне принести горячее», — удивлялись, что это, партийная привычка, особое почтение друг к другу, а может быть, в их положении принято так официально?
Никто и представить себе не мог, какая сочилась сладость, когда в доме не было чужих. Наедине и при дочках они обращались друг к другу «Андрюшонок» и «Олюшонок», а девочки называли их «мусик» и «пусик». «Мама» и «папа» никогда не звучали в доме, только «мусик» и «пусик» или «мусечка» и «пусечка».
Андрей Петрович ворочался, пристраивая живот, раздраженно отгоняя ежевечернюю мысль «надо бы начать делать зарядку» и тут же заменяя ее на другую, спасительную мысль «надо было брать югославский гарнитур, там кровать шире».
— Ох, пожалуйста, Андрюшонок, не переживай, помни о своем сердце… Мы ведь уже все решили… — Ольга Алексеевна закрыла глаза.
— Почему вы переставили мой шкаф? — спросил Женя.
— Как его внесли, так он и стоит… — едко ответила Надя.
— Это мой гарнитур… это польский гарнитур… 830 рублей… — промямлил Женя.
— И 20 сверху, — заметила Надя.
— Я дал 25… — растерянно сказал Женя.
…— Взять в дом ЕГО дочь… об этом не может быть и речи, — повторил Андрей Петрович и нелогично добавил: — Сейчас не сталинские времена, дети за отцов не отвечают.
— Да, безусловно, — подтвердила Ольга Алексеевна. Отметила, что он не сказал «ее» дочь, и, не открывая глаз, лекторским голосом произнесла:
— Фраза «сейчас не сталинские времена» — весьма распространенная ошибка. Именно Сталин в 35-м году…
1 декабря 35-го года на встрече передовых комбайнеров с партийным руководством сказал «Сын за отца не отвечает». Там один молодой комбайнер сказал: «Хотя я и сын кулака, но я буду честно бороться за дело рабочих и крестьян». Сталин ответил: «Сын за отца не отвечает» …Между прочим, в марте 30-го года постановлением ЦИК были восстановлены в избирательных правах дети бывших дворян, а в марте 33-го года дети кулаков, если они в этот момент занимались самостоятельным общественно-полезным трудом. А ты говоришь… Но, Андрюшонок, ты, конечно, прав, потом эта официальная установка не всегда соблюдалась на практике.
Ольга Алексеевна была доцентом на кафедре марксизма-ленинизма в Технологическом институте, читала историю КПСС и научный коммунизм, при необходимости могла заменить преподавателей политэкономии. Среди студентов она была известна особенной, холодной придирчивостью на экзамене по истории КПСС: спрашивает, слушает и вдруг возвращает зачетку — «придете, когда выучите». Особенно строго Ольга Алексеевна гоняла по съездам. Она любила съезды, не раз перечитывала красное третье собрание сочинений Ленина с комментариями, — чаще всего перечитывала комментарии, подлинные документы разных оппозиций, с фамилиями под документами. От отца у нее сохранились папки со стенограммами всех, начиная с XIV съездов партии и некоторых судебных процессов, это было для нее самым увлекательным чтением, которое она позволяла себе лишь изредка, когда хотела расслабиться. Ольга Алексеевна требовала, чтобы студенты знали съезды наизусть, какие вопросы на каком обсуждались, кто входил в оппозицию, и к ней приходили пересдавать «историю партии» по пять раз. Но все знали, что у мучений есть конец, — на пятый раз она говорила: «Ну, хорошо, тройку вы заработали».
