– И это не должен быть дядя Стив, господин Ларей.
– Естественно. С чего бы я вдруг… А может быть, ты сама за него замуж собралась?
– Побойся бога, мама, если ты в него веришь. Дядя Стив? О, нет. Лучше я в горячую ванну, чтобы кровь не свернулась…
– Кровь? О чем ты говоришь, какая кровь?
– Это я так, думаю, наполовину вслух, а наполовину про себя. Нет, я выйду замуж только за человека, которого можно любить и которого я полюблю… И который меня полюбит… – докончила упавшим голосом Анна…
Как ни старался Гек, а до конца отойти от дел, связанных со своими бабилонскими соратниками, он все же не смог. Всплывали проблемы, по которым то Арбуз, то Гнедые настойчиво просили его совета и помощи, особенно когда речь заходила о взаимоотношениях с периферией, где им иной раз не хватало собственного авторитета для эффективного решения проблем… Кроме того, Фант и Блондин постоянно держали его в курсе относительно расклада в бабилонских бандах, что тоже порой провоцировало его высочайшее вмешательство в конфликты…
Погиб Китаец. В начале осени Гек объявил «своим» сбор, но не в «Коготке», а за городом, на вилле у Пера Гнедого. Китаец сидел среди всех и не ведал худого, по крайней мере так скоро. Народ недоумевал, потому что никому не объясняли, зачем Ларей собрал их, по какому поводу… Блондин бы мог поделиться своими догадками, но категорически не хотел этого делать. Из бильярдной вынесли оба стола, понатаскали кресел вдоль стен, а у одной из них поставили стул, где, как предполагалось, сядет Ларей лицом к остальным…
Но вот он вошёл, общим для всех кивком поздоровался и тоже уселся в кресло на первом ряду.
– Китаец.
– Да, здесь я.
– Это твой стул, сядь туда.
– Хорошо… А в чем дело? – Голос у Китайца внезапно осип.
– Люди рассказывают, что тебе понравился кокаин?
– Неправда, я наркотой не торгую, забоженный буду!
– И никогда не нюхаешь?… – Тишина стояла мёртвая. Сторож и Малыш знали, что Китаец «балуется», и не так редко. Сторож подозревал, что не только нюхает, но и прикрывает за бабки курьеров-латиносов, хотя и не имел доказательств. Они были у Блондина, а через него и у Гека: агентурный стук и фотки – Лима-Сантос в аэропорту, Лима-Сантос в ночном кабаке с Китайцем, Китаец скривился над кулаком, Китаец с трубочкой «на дорожке»…
– Был грех. Черт попутал, Ларей! Сорвался, как пацан. Но это уже в прошлом.
– Завязать уже успел, что ли?
– Намертво.
– Давно ли?
– Позавчера. – Китаец врал, он ещё с утра принял «швырок» для бодрости, но побоялся признаться. В то же время и «откатывать» завязку на более ранний срок было боязно, а ну как уличит во враньё, кто и насколько ему настучал, поди узнай?
Ларей поднял пистолет – откуда успел, только что с пустыми руками сидел?… – и выстрелил, не вставая с места. Пуля аккуратно пробила лоб и оставила в стене дырку, окружённую маленьким нимбом, составленным каплями мозгов и крови, брызнувших из растерзанного затылка. Тело бедного Китайца завалилось в одну сторону, а стул в другую. Выстрел прозвучал в сравнительно небольшом по объёму помещении, у всех заложило уши на секунды…
– Малыш, ты удивлён?
– Не знаю, ещё не разобрался…
– И в чем же ты не разобрался? – Малыш понял, что дальше играть в дурака не следует, друга этим уже не воротишь, а Ларей сегодня совсем уже в Кромешника кренится, «не в настроении», как это про него говорится в народе… Но и врать не стоит…
– В себе. Кореш ведь он мой был, жалко все же…
– Поди туда, пройдись по всем карманам, добычу вот сюда, – Гек ткнул пальцем в свободное кресло.
Малыш безропотно выгрузился из кресла, подошёл к стене, встал возле трупа на колени (между лопатками металось гибельное ожидание пули, но он боялся оглянуться), перекатил его на спину и начал шарить по карманам брюк, жилета и пиджака…
Через несколько минут на сиденье кресла лежала горка личных вещей покойного, включая бумажник и перочинный нож, но главное же, ради чего и затевался обыск, – стеклянная трубочка с пробочкой, наполовину заполненная белым кристаллическим порошком.
– Все понятно, – прогудел Арбуз. – Нехорошо божиться по фуфлу. Заслужил – получи.
– Погоди, Эл, может, это как раз я ошибся… Может, там просто героин, а я погорячился? Кто-нибудь – гляньте, что у него там сидит в трубочке?
Среди зрителей возникла невидимая и неслышимая паника: Ларей шутки произносит – похоже, однократной крови ему мало… Кто следующий? Кто на вкус или по «запаху» распознает предназначение порошка? Живых наркоманов в помещении не оставалось, это точно, но как «пахнет» кокаин – многие имели представление, только вот чем объяснить свою осведомлённость?…
– Нетрудно, дайте мне…
Фант, как всегда, полез прикрывать чужие жопы. Храбрец!… Ох, терпит его Ларей, терпит, за что, спрашивается? Нас с братом давно бы на луну услал за такой же выхилеж, а этому все с рук сходит… Ну а жмура в утиль сдать – вот тут уже Пер Гнедой. И ремонт стены – за свой счёт, а как же, закон гостеприимства!…
Фант отчпокнул пробку, послюнявил мизинец, заткнул им отверстие и чуточку встряхнул. На кончике мизинца прилипло несколько крупинок. Фант лизнул, покатал языком, кивнул.
– Он, родимый, с малолетки помню, пробовал пару раз. Его ни с чем не спутаешь. Шеф, это «антрацит», точно.
– Верю. Сомневается кто?…
Маловеров не оказалось.
– Фант, верни вещи на место, осторожнее, ручки не испачкай… Малыш, помой свои и можешь сесть, где сидел… Пер, хотел я тебя об одной услуге попросить, но…
– Я понял, все чисто упрячем…
– Заткнись, пожалуйста, не сбивай с мысли… Но Фант, как я понял, лучше тебя с задачей справится, ты только мешок полиэтиленовый ему одолжи из своих запасов, чтобы он обивку в моторе не попачкал… Ты согласен, Джеффри? – Фант потерянно кивнул.
– Чего-чего? Я не расслышал?
– Все сделаю как надо… Ларей… – Гек с кроткой усмешкой выжидательно продолжал на него смотреть. – Извини меня, Ларей…
– Наглых – бог простит. Малыш, озаботься, чтобы его дело не стояло, а через недельку обсудим. Если ни у кого нет вопросов – всем привет на дорогу… Что тебе? – Малыш двухметровой громадиной стоял перед ним, хмурый и оробелый…
– Хочу Фанту помочь, проводить в последний путь…
– Действуй. Э-э, там никого не трогать, он в это дело практически никого не посвящал из своих людей, некого карать. Знакомься, осваивайся, а подробнее – через неделю, как договорились. Лиму-Сантоса знаешь, наверное?… Вот, не ищи его, с сегодняшнего дня – бесполезно.
Холодно Зиме,
Куда бы ни шла она -
Всюду снег и лёд.
Как-то, во время разговора за чашечкой кофе, затронув случайно имя Леонардо Коррады, Луиза принялась вдруг убеждать Гека, что ему непременно следует познакомиться с учением Мастера, светлейшего учёного современности.
– Нет-нет, Луиза, это для меня чужая жвачка. У меня слишком много неотложных дел и забот, чтобы по своей воле тратить деньги на посторонние идеи. Я никогда не видел вашего Корраду, знать его не желаю и в этом смысле согласен до конца дней пребывать в невежестве. У вас свои знакомства, у меня свои…
В тот день Гек был уверен, что говорит искренне, но буквально через неделю Фант представил ему бумаги, из которых явствовало, что Луиза не оставила финансовым вниманием фонд Коррады и уже переслала туда, из обновлённого Геком состояния, не менее двенадцати тысяч талеров. А ведь обещала… Гек заранее знал, что «устный договор» о выплате долга тихо скончается в памяти Луизы – таковы женщины, но кормить и дальше неведомого фармазона он не собирался. Когда его личные знакомые находятся под неучтённой степенью чужого влияния…
Ещё через месяц Гек убедился, что Коррада хоть и пресветел, но не бессеребреник, доит паству регулярно и мощно, не делая скидки и для учеников. Пришлось почитать его труды и послушать (он ещё и музицировал!), окольным путём заказать в Президентской Академии рецензии специалистов на его научные и художественные произведения. Сам Гек не многое понял в дебрях рассуждений, к тому же изложенных на специальной фене, но это не помешало ему вынести внутренний вердикт: «Сучара!» Его учение, по мнению недругов-коллег, являлось прихотливым коктейлем из фрейдовского психоанализа, восточных дзен-мотивов и, весьма вероятно, последствий тяжёлой психологической травмы, в юности или детстве полученной им от женщин, может быть от матери. Публичные психокоррекционные сеансы семейных пар, так им любимые, почти всегда имели в резюме сквозной вывод: «То, что вы говорите и думаете о любви, детях, родителях и друг о друге, – болезненная ложь». Стало быть, проблема нуждается в адекватной оценке и корректировке. А адекватна она или нет, может оценить только зрелая, знающая и непредубеждённая личность, то есть – он, Коррада. Или его ученики, если их суждения идут в правильном русле разработанного им учения. Ну а правильность русла… Кем она определяется при жизни основателя?…
