Хлопнув в ладоши, будто вспомнив о чем-то, Ричард слетал за двери-распашонку и принес на тарелочке… дольки соленого огурца!
— О, Ричард, если вы знаете эту русскую привычку chase[92] водку огурцом… м-м-м-м, да еще таким! я уверен, ваш обед будет — первый класс!
Дик сидел в кресле у окон, где стояли стереодинамики, из которых перестала тренькать балалайка.
— Мне кажется, что тебе, Настья, фольклорная музыка не очень по душе. Да?
Друг стал защищать балалайку:
— Ричард, лучше такая музыка, чем современная советская. Ненавижу. Вульгарная, дешевая пародия западной. Все самое худшее, что есть в западном мюзикле, она впитала в себя.
— Я не против русской музыки, но не обязательно же в крайность впадать, не обязательно балалайку…
Ричард подошел к проигрывателю сменить пластинку, а Друг тем временем достал из ведерка бутылку. Настя тихонько дернула его за руку, но тот переложил бутыль в другую руку и очень артикулярно прошевелил усами и губами: «Мне можно. Тихо». Настя захохотала, глядя на гримасы Друга, а он уже поставил бутылку в ведро и выпивал из рюмочки, невинно хлопая глазами.
— Я вижу, вы веселые друзья. Все время смеетесь. Мои обе экс-жены тоже дружили с соотечественниками. Они, правда, постоянно им на меня жаловались.
— Как? Это вы дважды были женаты на славянках? Вы смелый человек, Ричард! — Друг блаженствовал.
Хор цыган театра «Ромэн» тем временем цивилизованно закричал.
— Да, после первой жены надо было сделать выводы, но… Романтика, экзотика и прочий вздор привлекли… Вздор, потому что сразу после свадеб от романтики и следа не оставалось. Мои жены уверовали, что, выходя замуж за американца, они попадут в рай земной.
— Они, наверное, все время слушали «Голос Америки», Ричард!
— Не знаю, что они слушали, но меня — нет. В общем, все кончилось тем, что они нарожали мне детей, которым я все время должен. А как вы решили уехать? — Дик спрашивал Друга.
«Меня он не спрашивает, потому что уверен, что я тоже вышла замуж за американца и теперь свалила от него, бедного!» — Настя, прищурясь, посмотрела на Дика, но он действительно спрашивал Друга.
— Я? Ну, совсем просто. Решил, что в СССР мне ничего больше не светит. Продвигаться по должности, — притворяться, лгать — я же был коммунистом — надоело. Да и не интересно. Я не лидер по натуре.
— Он философ, Ричард. Он очень любит философствовать в одиночестве, то есть в компании с рюмкой.
— Нахалка! — сказал Друг по-русски и продолжил для Ричарда: — А заниматься нелегальными делами я не люблю да и не очень-то умею. Вот и все.
— Так вы были коммунистом не по убеждениям, а ради карьеры? — У Дика в глазах мелькнуло насмешливое любопытство, но не испуг.
— Какие там убеждения?! Я был начальником очень крупного отдела в исследовательском институте. Ну, мне и намекнули, что, если хочешь остаться на месте, не мешало бы вступить в партию. Я сомневался сначала. Но меня направили в Высшую партийную школу. И когда мне там все показали, поводили, я решил, что обязательно буду посещать. Знаете, почему? Там был необыкновенный кафетерий. Севрюга, икра, свежие овощи зимой. Но главное, что стоило все какие-то мизерные копейки!
— Вы, значит, стали коммунистом по кафетерно-желудочным причинам! Наверное, многие в вашей стране вступили бы в партию на таких условиях, — Ричард смеялся.
— Так их и пустили! И потом, они предпочитают эмигрировать, чтобы насытить желудки. А ты, — Настя взглянула на Друга, — предал дело Ленина! Худой предатель.
Дик тоже засмеялся, решив, что на сей раз понял шутку: «Говоря о желудке — пойдемте к столу!»
Обеденный «участок» был небольшой комнатой с таким же высоким потолком, со множеством узеньких окошек из цветного стекла вдоль закругленной стены. Посередине стоял стеклянный сервированный стол с канделябром. Дик отодвинул для Насти стул — на металлических ножках, как и стол.
— Тебе, Ричард, нравится холодный серый цвет, да?
— Да. Он дает хороший контраст с теплым цветом вина.
Он зажег две свечи и вышел.
— Он не кажется тебе снобом? — Настя повертела в руке бокал тончайшего стекла.
— Ты со своим Сашкой забыла, что такое приличное поведение и хороший вкус. Вы там все бля да бля!
— Нахал! Сам меня в халате встречаешь!
— Все. С сегодняшнего дня я меняюсь. — Друг протянул руку за Настиной рукой и поцеловал ее, но туг же не удержался: — Я правильно целую? Не обслюнявил? — и он издал хрюкающий звук.
На их смех вошел Дик… с супницей!
— Вы смеетесь надо мной?
— Нет-нет, Ричард. Это Настя все свои глупые шутки отпускает. Лучше бы помогла вам.
Ричард открыл супницу, и тут же Настя поняла, какой запах мешался с сандалвудом. Борща.
— Я же вам сказал, что мои жены ничего почти не делали, так что мне пришлось многому научиться, — он протянул руку за Настиной тарелкой.
— Все-таки они рожали детей, Ричард!
Борщ был настоящий Не фирмы «Манушевиц» в банках.
— Я не хочу сказать, что девять месяцев беременности это ерунда. Но с другой стороны, женщины в малоразвитых странах только и делают, что рожают. Так что, если женщина это делает в цивилизованном мире — мы ведь таким наш мир считаем, — это ее выбор. Ничего другого она, выходит, не может. — Дик взглянул на Друга.
Друг утер усы, с которых свисал кусочек капусты:
— Наш поэт, так называемый русский негр, Пушкин, свою жену все время сознательно беременной держал, чтобы по сторонам не глядела… Борщ — сказка! — Он даже причмокнул и сказал только Насте: — Тебя, лапочка, с твоим эмигрантом ждет такая же участь… Я ей сказал, Ричард, что если она так гордится тем, что русская, могла бы тоже борщ приготовить.
— Я годна для чего-то другого, а не для того, чтоб готовить и рожать.
Дик улыбнулся:
— Ты не состоишь в клубе феминисток?
— Нет. И потом, феминистки вовсе не отказываются рожать детей. Они скорее поступают, как твои жены. Рожают, разводятся и получают алименты — а в глазах общества выглядят сильными матерями-одиночками. В Советском Союзе все феминистки ударяются в религию, диссидентство. Они носят платья, как для беременных, длинные прямые волосы, не трахаются и поэтому, видимо, выглядят на десять лет старше… А потом удивляются — почему мужчины не джентльмены? Некоторые мужчины ими, правда, вообще быть не могут. — И Настя взглянула на Друга.
Тот выпил водки, закусил борщом и, покачав головой, посмотрел на Ричарда:
— Вы, конечно, понимаете, о ком она говорит. Позор! Позор! Не джентльмен! И таким мне суждено будет умереть. Ужас!
Ричард засмеялся:
— Мне кажется, я начинаю понимать ваши прэйват шутки… Перейдем ко второму блюду? — и он стал убирать тарелки.
— Ричард, вы не хотите жениться в третий раз? На славянке! Насте я вас не уступлю, — и Друг украдкой показал Насте язык.
Та помогла Дику вынести посуду на кухню. В отличие от столовой здесь был неимоверный бардак. Она даже не смогла скрыть своего изумления.
— Я знаю, это мой минус. Все у меня летает, когда я готовлю… Мне нравится твой друг. Особенно тем, что он друг…
Насте стало неловко. Она подумала, что Друг хотел бы быть не только другом. Она вспомнила, как однажды он вдруг стал говорить, что любит ее. Долго-долго ходил по комнате, разводил руками — ничего, мол, не поделаешь. А она сидела на диване, и ей было неловко.
— А что это за волшебная дверь? — Настя указала на старинную и тяжелую на вид дверь с засовами, над которой полукругом висело латинское изречение: «Ин вино веритас».
Дик подошел к ней, и она захохотала — обе руки его были в варежках для духовки, а он вроде собирался обнять ее.
— Да, хотя в этом что-то есть. Видимо, ты представляешься мне раскаленной. А дверь ведет в винный погреб. О! Не представляй себе чего-нибудь сверхграндиозного. Я вам покажу после обеда. — И он понес в комнату овальное блюдо с бефстроганов.
На резных полках были расставлены расписные тарелки, матрешки, Сувениры, свисали вышитые полотенца. «Он жил здесь с женами. Вот они и привозили все это из Югославии и Польши. Как мы — из Киева и Москвы».
Настя вернулась в столовую, где Друг вдыхал аромат дымящегося мяса. Чаша со сметаной была заменена чашей с тонко нарезанным и золотисто поджаренным картофелем. Она подумала, что все это даже слишком. Будто они пришли в гости к вечному холостяку-старику. Он бегает вокруг, сам в шарфике, и все у него так ловко получается…
— Ричард, ты вполне бы мог стать патриотом Польши. И даже России, — она пила вино и думала: «Сколько таких бутылочек у него за той волшебной дверью?..»
— Настя, не агитируй. А то Ричард и вправду захочет поехать в Польшу, а там кушать нечего…
— Потому что надо работать. Они должны Западу тридцать девять миллиардов долларов! Польша, которая меньше Калифорнии.
