Да, а оттовагнер в 7-м округе тоже был, и чуть ли не самая главная из его бытовых построек, на Нойштифтгассе, 40. Его последний жилой дом, определяемый как венец его эволюции – от времен Ринга к Сецессии и далее. В данном случае имелось в виду, что тут он уже полностью снял фасадные противоречия между различными уровнями здания; они же – уровни жизни, различные для богатых офисов и бедных квартир. Дом я пока так и не видел, больше сказать нечего, но пишут, что в этом доме у него самого тоже была квартира. Собственно, у него было такое обыкновение: он всегда или часто покупал себе в очередном выстроенном им доме квартиру, переезжая в нее по окончании строительства. Вообще, литераторы живут точно так же. Они всегда находятся в своем последнем законченном опусе, строят – выходя оттуда на работу – следующий, а предыдущие почти и не помнят. То есть помнят, что были, но как там все устроено – уже нет. Будто они с ними и не возились по году или больше. Ну не все, некоторые.
Так что этот текст также является постройкой, в которой – до следующего текста – будет (да и предпочтет, как иначе) жить и его автор. Тут никаких установок, так оно само собой выходит: на свете всего так много, что всегда живешь в последнем, что для себя сформулировал, тем более – если это еще и записал.
Учитывая же инструментальную составляющую данного сочинения (все эти линейка, разрывы, окисление нечетких субстанций, четкое без свойств исходное Ich), можно сказать, что эта постройка (то есть пишущийся, а для читателя – уже происходящий текст) стоит ровно на границе окисления и даже является его агентом: абзац прочитан – он затвердел. А ведь он бы мог быть каким-то другим. Кроме того, еще это машинка для обеспечения «проницаемости границы между эго и внешним миром» – согласно описанию характера проблем столетней давности в изложении уже упоминавшегося К.Э. Шорске («Fin-de-siècle Vienna: politics and culture»). Одна сторона еще там, другая – уже окислившаяся. Что там внутри и как они взаимодействуют? О, внутри именно то, что здесь записывается, а как будет записано – так и будут взаимодействовать. И вряд ли наоборот.
Так что тут – по окончании текста – какое-то время я буду находиться внутри. Практически там жить. Поэтому есть бытовые вопросы заполнения этого строения разными полезными фичами. Тут надо устроить свое личное пространство, перевезти в него что-то, что имеется на сегодня, а еще и то, что жаль выкинуть из прошлого. Его, такого, раньше не было. Это хорошо, но его надо немного обустроить. Лучше, конечно, новыми штуками.
Что ж, есть еще полдня: Simmering так Simmering, точнее – Газометры. Газометры – это реальные сооружения для газа, что ли он там как-то уплотненно хранился. Потом их перестали использовать, не так давно, в шестидесятых. Стояли бесхозные, почти как башни ПВО, но с ними обойтись проще: ибо меньше раза в четыре-пять, чем ПВО-башни круглой модели, да еще из кирпича, а не из бетона. Собственно, их-то никто сносить не собирался, тем более что стоят на отшибе, никому не мешают. Находятся, разумеется, на станции метро «Газометр». Почему они называются «газометрами»? По-русски это скорее газгольдер. Но здесь это станция «Gasometer» линии U3. Причем свежая – ее открыли только в 2000-м. Тут, понятно, решили наконец превратить Газометры в социальное пространство.
Местность вокруг станции такая, какая и положена, чтобы на ней находились хранилища газа. Или даже не хранилища, а фабрика по его производству из угля. То есть тут где-то делали из угля «городской газ» – в смысле не природный, и хранили его в этих емкостях. Теперь тут почти пусто – ну, не считая самих башен. Рядом только новая застройка торгового свойства и вот эти штуковины, они стоят колонной от метро в глубину дальнейшей территории. Их четыре, и они не совсем уж круглые. То есть круглые, но – то ли из художественных соображений, то ли для надежности – сделаны ребристыми. В плане сверху выглядели бы как шестеренки, хотя и ленивые – со слабо выраженными зубцами. Зубцов, ребер на здании много, штук 60 наверное, а тогда уж для красоты и 64, скорее всего.
Первый из газометров – совсем публичное место: внутри все изъято, вдоль стен выстроены ярусы, там кафе и торговые точки. Светлое помещение, крыша стеклянная, эскалаторы на верхние ярусы. Так много стекла и отражающих поверхностей, что все сияет, будто еще утро. К первому сбоку прислонен изломанный в пояснице стеклянный дом. Сбоку от шеренги газометров – плоский и никакой, хотя и ярко раскрашенный «Центр развлечений», почему-то по-английски, «Entertainmentcenter». Стеклянным переходом с ним соединен третий газометр. Точнее, переход втыкается между третьим и четвертым. Возле второго – подземный гараж, перед которым для привлечения клиентов стоит угловатый бело-красный кадиллак примерно 1960-х годов, если бы я в этом разбирался.
Остальные газометры выглядят замкнуто, общественные функции если и выполняют, то не очень публично. Парковки под каждым из них, да, явно есть. Одна из них – у третьего, кажется – принадлежит Банку Австрии. Надо полагать, банк там что-то себе арендует – кто бы из клиентов стал ездить в эту, еще не слишком цивилизованную, даль.
Но местность улучшается, в процессе. Еще остались старый деревянный сарай и деревянный же забор справа от газометров, но там же уже стоит линия невысоких кривых домов: ну, из «пляшущих». Эти – прямые, в смысле – не изломанные, зато – наклонены, отклонены градусов в 30 от вертикали. Сколько в них этажей – не сказать, окна там разного размера и разбросаны по стенам хаотично. Невысокие, этажей в 4–5. Серо-салатного цвета. Да, газометры, конечно, краснокирпичные.
Местность зачем-то спешно доделывается: даже в субботу люди ползали по свежепривезенной земле, прикрепляя только что воткнутые саженцы деревьев к крупным круглым деревянным брусьям. Ослепительно светит солнце, и вполне черная земля тоже блестит под этим светом. Холодный ветер, солнце, пустота.
Что ж, доеду и до самого Зиммеринга. Три станции, выходишь, а и там те же пустота, солнце, ветер, саженцы деревьев, только они уже не прикручены к чуть наклоненным брусьям, а каждое стоит в центре пирамидки из трех брусьев: что ли в Зиммеринге ветер сильнее? Кажется, да. Впрочем, и деревья тут чуть уже крупнее.
Трамвайная остановка, эстакада, где-то тут пересадка на S-Bahn, а эстакада – какое-то шоссе. Часы – боже ж ты мой, всего лишь половина четвертого – а ведь с утра были уже и длинные рассуждения в пансионе, и Нашмаркт, и возвращение в пансион, и поездка к газометрам. Как это все умялось? Иду дальше – улица, явно главная и единственная из продольных в этом районе. Невысокая, дома то старые, то новые. В пять этажей только новые. А старые в один-два, не выше трех. Лавки, разумеется. Обычный для таких мест набор, всякие «Handy center Simmering», «UHREN-Juwelen», «Frisör», «Gözde Textil Damen-Herren-Kinder», «Textil-Diskont», «DanKüсhen Studio», «Fahrräder» разными самодельными шрифтами. Не пригород, нормальная окраина с одной главной улицей, по которой ходят трамваи. Видимо – в сторону Центрального кладбища, если едут из центра.
Если от нее вбок, там уже умиротворенные кварталы. Примерно модерн, нефанатичный конструктивизм – хорошие, они бы совершенно умиротворяли, если бы именно вдоль них не дул ветер. Да, зелени еще нет (трава – не в счет), отчего тут все немного обостренней, чем полагалось бы для тихого комфорта. Но, конечно, нега тут вполне возможна, она даже и не очень дешевая. Несколько даже странно, что район этих поперечных улиц выглядит дорого, но местный торговый центр, лавки, да хоть кебабная ниже этой планки. Народ тут непонятный, не совсем австрийский. Вот курды, что ли, эти закутанные? Их резко много. Кебабная та же, с китайцем, который и по-английски никак, да и по-немецки плохо.
В чем тут был у меня вопрос? Можно ли тут жить? Конечно, тут жить можно, вполне неплохо. Пусто, главное – свободен от всего: ничего тут не давит и не наваливается, потому что тут нет никакого анамнеза, за вычетом усилившегося насморка и этой бесконечной слизи, для которой уже не хватает салфеток, так что приходится украдкой сморкаться так. А на боковых улицах жить бы просто замечательно. И название приятное, Зиммеринг-Симмеринг. Но в целом как-то непонятно. Да и то, жить уже можно где угодно, кажется. А в своем тексте так и лучше: строишь его как хочешь, и живи. Белые стены, бордовое плюшевое кресло и kein Problem переделать, если наскучит. Все свое, ничего лишнего.
Словом, тут была не так что какая-то другая Вена, но непривычная пока. Возможно, я просто устал за день, да простуда снова принялась действовать, даже тело ломило. Надо ехать обратно, полежать в пансионе, а вечером пойти пить Rotwein куда-нибудь в округе. Вот, в сторону Ратуши, на Josefstädter Straße, в локал Блауенштайнера, он еще называется «Zur Stadt Paris». Там шумно, местные ходят туда курить, пить вино и играть в карты. Дымно, шумно – ну да, там у них курят сразу как войдешь, где стойка. Дальше, да, есть перегородка, за которой еще одно помещение. Там, наверное, где-нибудь возле фикуса прибита табличка с перечеркнутой сигаретой. Смысла, по правде, мало, потому что двери во второе помещение все время распахиваются, а уж возле стойки накурено так, что ой. Не может не просочиться. Отчужденные кельнер и официантка, строгие и без излишеств, но не аскетично-роковые, поскольку вокруг привычные дела. Держат дружелюбный нейтралитет. Это хорошая вечерняя перспектива.
