Кракюс помедлил. Потом опустил руку в горшок и торжественно вытащил ее, сквозь его пальцы сыпался белый порошок.
— Пусть больные выйдут вперед! — проговорил он торжественно.
И сам удивился, каким красивым, низким и сильным голосом он произнес эту фразу. Его голос, казалось, отдавался в лесу. Лучше и не сделаешь.
Он посмотрел на людей, немного подождал и понял: никто не сделал ни шага. Некоторые повернули головы, обменялись взглядами, но никто не встал.
Он вновь громко объявил:
— Этот порошок излечит вас! Идите ко мне, и вы будете здоровы!
Но и эти слова не вызвали никакой реакции.
Кракюс не знал, что еще сказать. Что делать? Даже под страхом смерти эти бараны отказываются последовать за ним. Он почувствовал, как его охватывает гнев. Точнее, гнев, усиленный стыдом. Он попал в нелепое положение, он здесь, на сцене, замотанный в белую простыню, с напудренными волосами. Марко, должно быть, веселится от души, а Годи его презирает…
От беспомощности ему захотелось… ударить кого-нибудь, неважно кого.
Вдруг он заметил тень Альфонсо, который пробирался к нему. Наемник подошел с озабоченным видом и зашептал на ухо:
— Они слишком слабы, чтобы встать. Они не могут идти. У них нет сил даже говорить. Пойди к ним и сам принеси им порошок.
«Не уверен», — сказал себе Кракюс. Он не должен перемещаться, спускаться со сцены, где ему помогает некая аура. Ему следует возвышаться над ними. Спускаться нельзя. Кроме того, таким образом наряженный, он наверняка будет выглядеть нелепо. Это исключено.
— Заставь их прийти. Помоги им!
Альфонсо открыл рот от удивления.
— Но как? По крайней мере, не всех же к тебе тащить?
— Несите больных!
Альфонсо повернулся к Марко с вопросительным видом.
— Давайте! Пошевеливайтесь! — приказал Кракюс.
Он был в бешенстве. Ему не удавалось добиться ни малейшей помощи от соратников. Он торчал на сцене, одетый как невеста, в идиотской позе, с глиняным горшком в руках.
В конце концов его люди решились и привели каждый по больному. За ними тут же двинулось несколько здоровых индейцев, а вслед за ними потянулись и другие страдальцы. Возникла небольшая очередь к нему.
Марко был в отвратительном настроении.
— Из наемников мы превратились в санитаров, — ворчал он.
— Да, наша функция обесценивается, — согласился Альфонсо, продолжая жевать.
Первый больной подошел к Кракюсу, который стоял прямо, точно Цезарь, чтобы подчеркнуть свое превосходство. Он посмотрел на индейца сверху вниз.
— Веришь ли ты, что в моих силах тебя вылечить?
У больного едва хватило сил, чтобы поднять умоляющие глаза к своему спасителю и выразить согласие медленным покачиванием головы.
— Да свершится по вере твоей, — изрек Кракюс с помпезным видом.
После этого сунул руку в горшок, взял большим и указательным пальцами щепотку белого порошка и величественным жестом поднес ко рту страждущего.
— Это мой порошок…
И посыпал его в полуоткрытый рот больного.
Порошок, должно быль, попал не в то горло, потому что тот страшно закашлялся. Кракюс взял сосуд из тыквы, плеснул в чашу немного жидкости и протянул ему.
— Это мое вино.
Больной сделал глоток, и Альфонсо унес его. Подошел следующий.
Дефиле продолжалось более часа. Вдруг перед ним оказалась Залтана, молодая индианка, которой он испачкал белье. Она держала за руку ребенка. Даже больная, она была желанна ему. Он сделал вид, что осматривает ее и, воспользовавшись этим, потискал ее грудь. Резким движением она отстранилась. «Скромная», — подумал Кракюс. Ей это приятно, но она стесняется, поэтому скрывает, что получает от этого удовольствие. Ты ничего не потеряешь, если подождешь, моя красавица.
Он перешел к следующему.
Церемония повторялась каждый вечер. На третий день появились первые признаки выздоровления. Через неделю Кракюса стали почитать как великого шамана.
Не гордись, если излечишь больного, говорил ей учитель, иначе болезнь, от которой ты избавила его, останется в тебе.
Элианта хорошо усвоила урок. Тогда почему же она стыдится своей неудачи? Дело, которое, как она чувствовала, было ее миссией, не требовало признания и не зависело от результата. Ее призвание гораздо выше этого. Она чувствовала, что таковым должно быть и ее положение в общине. Неудача, постигшая ее в тот день, означала, что ей просто следует подготовиться, ей самой, только ей. В последнее время ей не хватало воли, чтобы за это взяться. У нее появилась привычка ежедневно проводить по многу часов перед видофором, смотреть на него, ни о чем не думая, и она все откладывала свои планы на потом. Но ведь это было не срочно.
А пока ее народ может рассчитывать на Кракюса, которому удалось спасти их от таинственной болезни.
Как замечательно, что среди чужаков оказался шаман. Без него всей общине грозила такая опасность…
Элианта пришла к водопаду и села на берегу. Какое счастье, что можно смотреть на небо, на солнце… Она так привыкла к лиственному своду над головой, что свет, льющийся через прогалину в нем, вызывал у нее почти головокружение. Небо казалось таким далеким, таким огромным…
Она глубоко вздохнула, медленно наполняя легкие воздухом, который всегда казался ей более прохладным в том месте, где слышался шум воды у подножия водопада, в двадцати метрах ниже.
Кракюсу, который теперь стал героем, удалось убедить всех осуществить его странную идею по реорганизации деревни. Помешать этому ей не удалось. Ей было очень жаль, она не сомневалась, что это ошибка.
Деревня принялась за работу, и было построено множество маленьких семейных хижин, разделенных перегородками на комнаты. Каждый ребенок спал отдельно, изолированно от родителей, братьев и сестер, как будто он наказан или изгнан из общины.
Элианте было от этого грустно, так грустно… Она и сама жила теперь в отдельной хижине, одна, совсем одна, такая одинокая… А ведь она так любила делить жизнь с другими, быть с ними рядом… Брошенная малока стояла пустая, безнадежно покинутая.
Годи сконструировал несколько видофоров, распределив их по всей деревне, и теперь индейцы уже не собирались вечерами у большого костра. Только Jungle Time объединяло людей, но это длилось недолго, а затем каждый возвращался к себе. Они уже даже не ели все вместе…
Элианта искренне верила, что Кракюс не прав, но теперь все слепо последовали за ним.
Повсюду вокруг деревни воздвигли палисадники, большие деревянные изгороди, которые отделяли их от леса, от природы… Правда, чтобы немного оживить эти ограждения, Кракюс попросил индейцев нарисовать картины, большие красочные фрески, изображающие сцены из жизни. Удивительная вещь, все нарисованные женщины оказались очень худенькие, и тем не менее у всех была очень большая грудь. Не очень реалистично, ну да ладно, разве это не особенность искусства?
Вечером теперь по всей деревне зажигали костры, так что невозможно стало видеть звезды, сверкающие сквозь ветви деревьев, как бывало раньше. Индейцы многое сделали для расчистки территории: теперь внутри ограды почти не было деревьев. От них никакой пользы, только привлекать всяких тварей, объяснил Кракюс.
Элианта поднялась и пошла в деревню. Приближаясь к ней, она услышала красивый бой барабанов. Кракюс настоял, чтобы во всех четырех концах деревни постоянно играла музыка. Теперь мужчины, женщины и дети играли на разных инструментах. Это было приятно, хотя постоянный шум мешал слушать ветер в кронах деревьев, пение птиц и журчание ручья…
Она пришла в то место, где была большая пустынная площадь, и вдруг ее осенило. Чтобы компенсировать оторванность людей друг от друга, можно устраивать здесь какие-нибудь мероприятия, которые собрали бы всех вместе. Ну, конечно же! Это решение проблемы! Чтобы никто не разбегался после Jungle Time, она предложит им собраться, чтобы потанцевать, рассказать друг другу истории, короче, сделать что-то вместе. И еще попросит Можага почаще приходить рассказывать сказки, может быть, даже каждый вечер. Если он согласится, будет просто чудесно!
Приближаясь к своей хижине, она увидела сидящего на земле маленького мальчика в слезах, тот рыдал, закрыв лицо руками. Она присела около него.
— Что случилось, малыш?
Ребенок не ответил, продолжая плакать.
— Если ты расскажешь мне о своем горе, может быть, я смогу тебе помочь.
— Это месье, — выговорил он, рыдая. — Он не разрешает, чтобы я спал с мамой. — Сказав это, он зарыдал еще сильнее.
— Может быть, ты привыкнешь…
— Нет, — возразил он, яростно замотав головой.
Элианта взяла его за руку.
— Дыши, дыши.
— Я… не спал… ночью, — сказал он, всхлипывая. — Я… очень боялся… и… мне очень не хватало мамы.
У Элианты защемило сердце.
