Вернувшись, я взяла «Таймс» и, начав просматривать объявления в разделе «Домоводство», пришла в замешательство от множества оттенков таких понятий, как «Помощница матери», «Компаньонка-иностранка», «Няня», «Экономка». Я подумала, что не хочу, да и не могу себе позволить ни с кем из них связываться. Пришлось сосредоточиться на проблеме хорошенько, и только я успела прийти к выводу, что самое большее (но и самое меньшее), с чем можно согласиться, это — почасовая няня, которая присматривала бы за ребенком столько-то дней в неделю, как вдруг в дверь позвонили. Я пошла открывать. Такие неожиданные звонки всякий раз повергали меня в смятение, и я начинала сомневаться, так ли уж бесповоротно я отказалась от надежды когда-нибудь снова увидеть Джорджа. Даже теперь я иногда рисовала себе сцены, в которых он появлялся у меня на пороге и заявлял что-нибудь вроде: «Розамунд, я пытался жить без тебя и не смог» или «Розамунд, я полюбил тебя с первого взгляда». А то, стыдясь самой себя, я воображала в мельчайших подробностях романтические встречи в конце длинных коридоров, объятия на широких лестницах, пылкие свидания на Оксфорд-Серкус. Я с укоризной говорила себе, что мечты мои навеяны страхом, а не любовью, и так оно, конечно, и было. Но мечты мечтами, а на этот раз у меня на пороге стояла Лидия Рейнолдс.
— Прости, что я тебя беспокою, — извинилась она, когда я ее впустила, — но на меня обрушилась куча всяких мелких катастроф. Короче говоря, я пришла спросить, нельзя ли у тебя переночевать? Только, если тебе неудобно, скажи честно.
— Все совершенно удобно, — успокоила я ее, когда мы сели в гостиной. — Ну, рассказывай о своих мелких катастрофах.
— Как будто я в состоянии говорить о чем-нибудь другом, — ответила Лидия и углубилась в длинное повествование.
Оказалось, что к подруге, у которой она снимала комнату, вернулся муж, находившийся несколько месяцев в бегах, и заявил о своих правах на жилье. Жене не хотелось расставаться с Лидией и с ежемесячной мздой, поскольку она не была уверена в постоянстве своего супруга, и несколько дней они ютились в двух комнатах, причем Лидия спала на диване в кухне. Потом мужу надоело постоянное присутствие Лидии, и он велел ей съехать, а жена прямо за завтраком разразилась слезами и заявила, что предпочитает остаться с Лидией и пусть он сам съезжает. Тут Лидия поняла, что пора уходить, дабы не осложнять их матримониальные проблемы.
— Но, — продолжала она, — я просто подумать не могла, что нужно снова искать квартиру и перевозить вещи, тем более, было ясно, что больше месяца они друг друга не выдержат. Ну я и осталась и продержалась бы до конца, но только вчера вернулась очень поздно, стала тихонько раздеваться, чтобы никого не разбудить, и вдруг этот подонок вылезает из ванны и начинает ко мне приставать. Тут я поняла, что по всем статьям выхожу персона non grata[25], и утром съехала.
— Ладно, — сказала я, — живи здесь, пока он не уедет.
— А он может и остаться, — сказала Лидия, — просто назло мне, после того что я наговорила ему вчера. Самое ужасное, что он, мерзавец, довольно привлекателен. Только это, по-моему, и оправдывает его существование. Когда-то мне нравились такие законченные ублюдки. Но теперь все! Теперь подавай мне тихих, скромных и воспитанных вроде Алекса. Вот с ними я согласна иметь дело.
— А ей он нравится?
— По-моему, да Или нравился. Но не знаю, может, и ей он надоел. Но это не все. Неделю назад я потеряла работу.
— Господи! — посочувствовала я. — Почему?
— А я не ходила туда, — грустно ответила Лидия. — И в конце концов мне сказали, что я не хожу слишком часто. Впрочем, я их не виню. Но в результате я на мели.
— Так, — протянула я. — Может, дать тебе в долг?
— Ну нет, — отказалась Лидия, — Ни в коем случае. Я где-нибудь что-нибудь урву. Хотя, по правде говоря, я действительно пришла к тебе с просьбой, и раз уж ты сама предложила… ну, в общем, что ты скажешь, если я перееду к тебе? Я могла бы сидеть с ребенком, когда тебе будет нужно, и все такое. Разумеется, я готова платить за квартиру, только, скорей всего, символически, понимаешь? А я могу тебе очень пригодиться, как ты считаешь? Могу все покупать, носить твою сумку. Если, конечно, это не создаст для тебя никаких осложнений. Но ведь тут у тебя никто не живет, правда?
Она явно намекала на таинственного отца моего будущего ребенка. Я покачала головой, отрицая наличие каких-либо жильцов. Чем больше я вдумывалась в предложенный план, тем более заманчивым он мне казался. Места в квартире было много, и меня уже начала слегка тревожить мысль о том, как я одна буду вызывать себе санитарную машину. Хотя больше всего в пользу этого плана говорило то, что Лидия сама его предложила, сама была в нем заинтересована, а мне ни о чем просить не пришлось. Чтобы расставить все точки над «i» и занять еще более выигрышную для моего самолюбия позицию, я настояла на том, что она не будет платить за квартиру, объяснив, что ничего не плачу сама, ведь квартира досталась мне от родителей, и, следовательно, никакой платы не требуется. Я и помыслить не могла, что буду брать с нее какие-то деньги, хотя счета за электричество мы договорились оплачивать пополам. Лидия испустила вздох облегчения и, как мне показалось, была в восторге, что все так устроилось.
— У тебя тут так шикарно, да и ты тоже шикарная, а я, знаешь, очень ценю шик.
— Держу пари, — сказал я, — ты сбежишь, как только появится ребенок. Сама понимаешь, в детях шика мало.
— Глупости, — ответила она. — Конечно, обычные дети немногого стоят, что они такое? Символ брака! А вот незаконные сейчас — последний крик моды!
Мы отпраздновали наше соглашение остатками очень кислого вина и яичницей с беконом, а потом Лидия стала обзванивать всех своих знакомых, извещая их о новом местожительстве, и это предопределило обсуждение вопроса о счетах за телефон. Потом она спросила, где телевизор, и я объяснила, что телевизора нет и что я ни под каким видом в доме его не потерплю — у меня слишком много работы. Лидия этого не одобрила и попросила в долг ночную рубашку, так как захотела спать. Я нашла рубашку, мы постелили ей постель и еще долго обсуждали Джо Харта, которого Лидия видела неделю назад. Когда в конце концов мы устали болтать, я тоже легла и заснула, чувствуя себя гораздо более счастливой, чем в последние месяцы. На душе у меня полегчало; гнетущее одиночество и недостаток дружеского участия, донимавшие меня с некоторых пор, развеялись. Лидия мне нравилась — она была интеллигентная, самостоятельная, интересная и пришла по собственному почину — сама хочет жить со мной. Через неделю Лидия взяла напрокат телевизор, и я распорядилась, чтобы он стоял у нее в спальне, но пристрастилась смотреть передачи, сидя рядом с ней на кровати. Лидия, между тем, начала писать очередной роман и, что бы ни показывали, громко стучала на машинке. Пришлось убедить ее перенести телевизор в гостиную. Тогда она повадилась приходить в гостиную и печатать там, потому что, как она уверяла, работающий телевизор помогает ей сосредоточиться.
Наша жизнь с Лидией текла вполне благополучно, и через две недели я почувствовала, что пора сделать дальнейшие шаги по приведению моих дел в порядок. Я и раньше собиралась написать сестре, предупредить о возможных событиях. Брата я решила не ставить в известность, мое поведение возмутило бы его до глубины души, а родителям, как я уже говорила, мне сообщать не хотелось, чтобы не беспокоить их понапрасну. Сестра же, считала я, поддержит меня, поскольку она всегда расписывала мне прелести материнства и домашнего очага. Правда, я смеялась, что она использует поговорку «Хорош виноград да зелен» на свой лад — соблазняет нас незрелым виноградом, выдавая его за спелый, — расхваливает прелести своего заточения, желая заманить других в ту же ловушку, куда сама попала. У меня-то не было сомнений, что она страдает от жизни, которую выбрала по своей воле. Как и я, она была достойной дочерью наших родителей — получила образование, позволявшее ей считать себя независимой и равной всем и вся, в ней была жилка серьезной практичности, чем она сильно напоминала мне нашу мать. Сестра тоже училась в университете, но не в Кембридже, а в Оксфорде, и вращалась в несколько более интеллектуальных и увлеченных наукой кругах, чем я. Там она и познакомилась со своим будущим мужем — физиком по фамилии Хэллам, который тогда еще только начинал свою научную карьеру и занимал пост младшего преподавателя. Сама она читала лекции по экономике, так что у них было много общего. Они поженились вскоре после того, как она пала; Хэллам быстро устроился на атомную исследовательскую станцию и увез мою сестру в пустынный городок в центре страны, где обитали только ученые-атомщики, инженеры и рабочие. Беатрис сразу, одного за другим, родила троих детей и делала вид, будто только об этом и мечтала. Но я подозревала, что она сильно страдает оттого, что она — обладательница университетского диплома — не нашла себе лучшего применения. Непривлекательность ее образа жизни и жестокая необходимость поднимать троих маленьких детей, конечно, несколько умеряли эти страдания. В конце концов она бросила экономику не для того, чтобы бегать по парикмахерским.
