— Да, — ответил Фладд. Он, пригнувшись, шагнул в дверной проем. Внутри его голова почти упиралась в потолок. Сквозь разбитое окно тянуло холодным ветром прямиком из Йоркшира.
Филомена вошла следом, тоже пригнув голову.
— Это была неправда, — сказала она.
— А ты притворялась, будто правда?
Филомена без всякой брезгливости оглядела сарай.
— Мне все равно, куда идти, лишь бы на часок вырваться. Люди думают, будто в монастыре тихо. Слышали бы они, как Перпетуя орет с утра до вечера! — Она прислонилась к чему-то вроде грубого верстака и сложила руки на груди. — Понимаете, у меня не было выбора. Отец Кинселла и мать не дали бы мне и слова возразить. Они так радовались, словно у них все дни рождения за десять лет сошлись разом.
— А что это было на самом деле, если не стигматы?
— Нервы.
— Из-за чего ты нервничала?
— Долго объяснять. Из-за сестры.
Фладд прислонился к стене, жалея, что не может закурить. Сейчас это было бы как нельзя кстати.
— Расскажи, раз уж мы здесь.
— Она… моя сестра, то есть… попала в монастырь сразу после меня. Дома она была Кейтлин, а там стала Финбарой. Она никогда не чувствовала монашеского призвания, но мать с самого начала мечтала отправить нас в монастырь. Не хотелось ей зятьев, внуков, всего такого. По крайней мере так мы между собой говорили, что ей охота водить дружбу со священником и чтобы после мессы все показывали на нее пальцем и говорили: «До чего благочестивая женщина, всех дочерей отдала Церкви».
— Брата у вас нет?
— Нет. Иначе он стал бы священником, и, может быть, мать меньше наседала бы на нас. Один священник в семье все равно что три или четыре монахини. По крайней мере так считают в Ирландии.
— Значит, твоя сестра Кейтлин удалилась от мира, не имея монашеского призвания. И все закончилось плохо.
— Она себя опозорила. — Сестра Филомена подобрала складку одеяния и теперь мяла ее в пальцах. Ей тоже хотелось — нет, не закурить, а просто чем-то занять себя, уйти из настоящего куда-то еще. — А после того как она себя опозорила, соседи нас запрезирали. И когда у меня появилось воспаление на руках, мать решила, теперь-то мы всем утрем нос. Она была уборщицей в монастыре, ходила за покупками, все такое. Я дня отдельно от нее не прожила, пока не попала сюда. Как только она заметила, что у меня с руками, сразу схватила меня под мышку и потащила к отцу Кинселле. — Девушка изобразила, как мать ее волочет. — «Гляньте, отче, что появилось в пятницу у сестры Филомены на руках — точный образ ран от гвоздей на ладонях нашего Спасителя».
Фладд задумчиво сложил руки на груди.
— А чем твоя сестра Кейтлин себя опозорила?
— Она просто пострадала из-за неразберихи, а вообще Кейтлин была девушка хорошая. Тогда она еще только проходила новициат. В некоторых орденах послушницы сидят взаперти и учатся богословию, а в нашем ордене им поручают всю черную работу и больше ничего. Я за год новициата ничего не узнала о духовной жизни, потому что все это время чистила картошку. Совсем как в армии.
— И что, Кейтлин — сестра Финбара — взбунтовалась?
— Да нет, ничего подобного! Вы знаете, отче, что монахиням нельзя ходить поодиночке? Так вот у нас была такая сестра Жозефина, злобная старуха, подслеповатая и со слабыми ногами, и ее отправили в другой монастырь ордена, в нескольких милях от нашего. Она жила в обители уже больше полувека, вот ей и дали повышение. Так вот в провожатые назначили нашу Кейтлин — сестру Финбару. Она благополучно довела сестру Жозефину до другой обители и должна была идти назад. А чтобы она не шла одна, с ней отправили сестру Гертруду. Понимаете?
— Да, теперь я вижу, в чем трудность.
— Теперь Кейтлин была в своем монастыре, а сестра Гертруда — в чужом. И кто должен был вести ее назад?
Фладд задумался, потом сказал:
— Кейтлин.
— Вот видите, как вы быстро поняли! Наверное, кто-нибудь другой, поумнее, сумел бы разрешить затруднение. Епархиальная аббатиса, например. Да только начальницы Кейтлин думать не привыкли.
— И что было потом?
— Наша Кейтлин проводила Гертруду в ее монастырь и спросила, нельзя ли остаться у них на день-другой, пока тамошние начальницы придумают какой-нибудь выход. Но они ответили, что нельзя, на это надо особое разрешение, и отправили Кейтлин назад, дав ей в спутницы еще одну монахиню. Если не путаю, ее звали Мария Бернар.
— Они меняли людей, но не могли ухватить общий принцип.
— Теперь в чужом монастыре оказалась сестра Мария Бернар. Наша Кейтлин проводила ее обратно. К тому времени она уже падала от усталости, а подошвы ее туфель стерлись почти до дыр. Сдав сестру Марию Бернар, Кейтлин ждала в вестибюле следующую провожатую, и тут у нее сдали нервы. Она выбежала наружу.
— Просто взяла и выскочила на улицу?
— Кейтлин чувствовала, что не вынесет еще одного раза, и знала, что если ее увидят, то вернут обратно и снова кого-нибудь с ней отправят. Так что она просто перелезла через забор и побрела по полю. Затем вышла на дорогу, и там ее довольно скоро догнал грузовик. Шофер остановился и спросил, не заблудилась ли она и не надо ли ей помочь. Сказал: «Запрыгивай в кабину, сестра, я отвезу тебя, куда надо». И Кейтлин села к нему. Она рассказывала потом, что он был очень славный, настоящий джентльмен. Отдал ей половину своего сандвича с сыром — она умирала от голода, потому что всякий раз пропускала время трапезы, а в монастырях едят только в строго определенные часы. Шофер нарочно сделал крюк, подвез ее до самых ворот. Но когда она подкатила на машине, в монастыре ей не обрадовались.
— Думаю, это было совершенно невинно, — сказал Фладд. — Она просто устала и растерялась.
— Вдобавок выяснилось, что шофер — протестант, и это еще ухудшило дело.
— Ничего не случилось бы, — заметил Фладд, если бы со старой монахиней отправили двух сестер, а не одну.
— Умные люди так бы и поступили, — мрачно ответила сестра Филомена, — но во всей этой истории умом и не пахло.
— И что сталось с Кейтлин? Ее прогнали из монастыря?
— Да, выставили вон еще до вечерней трапезы. «Вышвырнули на голодный желудок», — сказала Кейтлин, и это было обиднее всего. Не дали даже проститься со мной. С родной сестрой!
— И куда она пошла?
— Домой, больше ей некуда было податься. Мать умирала со стыда, глаз не могла поднять на соседей. Вскоре после этого Кейтлин пошла по дурной дорожке. Как тетя Димфна. Выпивка, танцульки. Мать говорила, она даже хотела волосы обесцветить. — Филомена подняла лицо; взгляд у нее был озадаченный. — Наверное, у нас это в роду. Горячая кровь.
— Можно я закурю, сестра? — Фладд вытащил из кармана серебряный портсигар. Ему надо было чем-то занять руки. — Представляю, как ты, наверное, переживала.
— Вскоре у меня появилась кровь на руках. Я ведь и сама поверила, только никому бы не показала, если бы мать не заставила. Я все гадала, обязательно ли стигматы бывают только у хорошего человека? А что, если этот человек — обманщик? — Она вскинула голову. — Да, курите, я не против. Так вот с моими стигматами все закончилось быстро. Епископ очень рассердился: в наше время чудеса не жалуют. Так я попала сюда. Меня отослали из святой Ирландии в эти Богом забытые края.
— С тобою обошлись очень жестоко. Особенно если вспомнить, сколько мистических озарений можно списать на височную эпилепсию.
— На что, отче?
— Когда святая Тереза Авильская[33] в течение трех дней созерцала ад, это было предвестье эпилептического припадка; огонь и смрад — составляющие ее ауры[34]. А видение стен Господнего града у блаженной Хильдегарды[35] — известный симптом мигрени.
Филомена глянула на него скептически:
— У меня не бывает припадков. Просто кожа тонкая, вот и все.
— Покров, отделяющий тебя от мира, не так плотен, как у других людей. Покажи мне руку, пожалуйста.
Филомена отодвинула рукав и уставилась на собственную ладонь: год назад здесь прозрачным кружевом сочилась бы кровь. Отец Фладд мягко, словно кот лапкой, тронул ее руку; приложил свой указательный палец к ее среднему, нагибая раскрытую ладонь к себе.
— Зачем вы так делаете? — спросила Филомена, не поднимая глаз. — Как будто хотите мне погадать. Но это запрещено.
— Я могу прочесть твою судьбу, — сказал Фладд.
— Я же говорю вам, Церковь запрещает гадания, — прошептала Филомена.
Фладд тронул ее указательный палец.
— Это палец Юпитера. Его кончиком управляет Овен, средней фалангой — Телец, нижней — Близнецы. Вот это, — он взял ее средний палец, — область Сатурна. Кончиком управляет Козерог. Отсюда начинается Водолей, дальше — Рыбы. Твой безымянный палец принадлежит Аполлону, богу Солнца. Здесь правит Рак, ниже — Лев, затем Дева. Большим пальцем правит Венера, мизинцем — Меркурий. Его кончик — Весы, средняя фаланга — Скорпион, основание — Стрелец.
