— Следующим утром мы с тёщей были в отделе кадров. Седенький старичок изучил мои бумаги и говорит: «Нам нужны молодые грамотные специалисты-коммунисты, мы, ты ведь понимаешь, организация идеологическая, и я бы тебя с удовольствием взял, но есть одна закавыка. Директор комбината человек новый и зама своего только что выгнал взашей. Без его согласия я тебя взять не могу, так что дуй к нему и постарайся понравиться. Имей в виду: он кадровый военный и только три месяца, как в отставке. Ты прямо сейчас поезжай, а я полковнику позвоню». Взял я адрес и поехал. Стучу в дверь, а оттуда голосина, как у Шаляпина: «Заходи». Вхожу. У стола стоит мужичина головы на три выше меня, раза в четыре шире, башка круглая, как арбуз, лицо красное и главное, знакомое. «Здравия желаю, товарищ генерал!» Он улыбается: «Полковник я. В армии служил?» «Так точно, старший сержант запаса». «В каких войсках?» «Ракетные ПВО, Московский округ, в/ч….». «Так мы с тобой однополчане, я в штабе армии служил. Знаю вашу часть, бывал с проверками». «Я вас помню, товарищ полковник». Так мы с ним минут двадцать беседовали, потом спрашивает: «Водку пьёшь?» «Никак нет». «Это хорошо, а то прежнего зама я на пенсию с треском выгнал — уже к обеду лыка не вязал. Слушай команду, сержант: сейчас едешь оформляться, я отзвонюсь, завтра выходишь на работу, до конца недели знакомишься с производством, а в понедельник в девять ноль-ноль жду здесь. Кругом, марш!»
В понедельник прихожу:
— Слушай, сержант, диспозицию. Грядёт, как ты знаешь, пятидесятилетие Октября. Здесь находятся все заказы, которые мы должны за год выполнить, — протягивает он мне толстенную папку, — Я тут человек временный — через два месяца меня здесь не будет. Ты — зам по производству и вся ответственность ляжет на тебя. Сорвёшь задание, партбилет положишь и конец твоей карьере, выполнишь — директором станешь.
— А вы куда, товарищ полковник?
— Старичка-кадровичка видел? Он через два месяца на пенсию, а я на его место. Ты с заказами разберись и чёткий план работ составь. Работать будешь с колёс: привезли материалы, сгрузил в намеченном месте, выполнил заказ, отправил и новые материалы завозишь. Места у нас, сам видел, мало. Выбьешься из графика, не наверстаешь. Хорошо проявишь себя за эти два месяца, назначу сразу и.о. директора, нет — не обессудь. На разработку операции даю три недели. Иди, работай.
Выскочил я от него сам не свой от счастья. Вот это поворот колеса Фортуны, думаю, я о таком повороте и мечтать не мог! Зам директора — ступенька, а директор, — это ж уже номенклатура городского масштаба. С заказами я разобрался быстро, а как начал материалы завозить и вывозить готовое, волосики мои дыбиком поднялись. Комбинат представлял собой букву «П» и все ворота цехов выходили во двор, который замыкался бетонным забором. Двор не слишком большой, но вполне достаточный и для машины и для материалов, да вот беда: стоит посреди двора огромный деревянный сараище, оставляя вокруг себя только малое пространство для проезда машины, а уж чтобы сложить что-нибудь возле цеховых ворот, так и разговора нет. Бился я, бился, ничего не выходит. Лист фанеры взял, весь двор с рулеткой облазил, измерил всё до миллиметра, нанёс на фанеру, в «Детском мире» машинку подходящих размеров прикупил, катаю по фанере, как дитя малое. Директор заглянул:
— Да ты, сержант, прирождённый тактик, вон какие штабные учения проводишь.
Ему смешно, а я положу у одного цеха уголки металлические, к другому не подъехать, сгружу у другого сто мешков гипса, не вывезти готовую продукцию из третьего цеха. Отчаялся я и пошел к директору:
— Если сарай не снесём, ничего не выйдет. Надо сносить, товарищ полковник!
— Правильно мыслишь, — говорит, — ничего не выйдет. Вот и сноси, но только после моего ухода. Тебе новый директор будет очень благодарен, а ты, сержант, не только партбилета и должности лишишься, но и в Мордовию лес валить поедешь.
Я глаза вытаращил: ничего не понимаю.
— Ты знаешь, что в сарае-то лежит?
— Нет, — отвечаю, — там замок. Слышал, только, работяги сарай «мавзолеем» называют.
Директор дверь прикрыл поплотнее и рассказал мне жуткую историю:
— Пару лет назад, подкатывает к комбинату «Чайка» и выходит из неё мужик со свитой. Он и член ЦК, и депутат Верховного Совета, и дважды Герой Социалистического Труда, и директор крупнейшего сибирского завода. «Вот тебе заказ срочный, говорит. Есть у меня на моей сибирской реке берег крутой и высокий и прямо на изгибе реки располагается. Хочу я на нём памятник вождю нашему поставить, чтоб его за десять километров в обе стороны видно было. Проект есть — тридцать два метра высотой, скульптор есть — вот он, материалы любые в любом количестве будут. Твоя задача: изготовить модель в натуральную величину. Сделаешь вовремя и качественно — орден тебе и пенсия персональная, нет — такую кучу неприятностей гарантирую, что врагу не пожелаю. Вот тебе помощник мой, по всем вопросам к нему. Начнёшь с головы, она должна быть цельной, а туловище сделаешь из четырёх частей». Директор наш за голову схватился, за свою, разумеется: «Это же шар получается четыре метра в диаметре, если не больше, как его со двора вывозить?» «Не твоя забота, говорят, пригоним вертолёт и вытащим. Твоё дело изготовить, всё остальное в проекте есть, всё продумано. Дерзай и не подведи!»
Ну, стали делать. Какая нужда — звонок помощнику и в течение недели уже везут всё, что надо. Сделали голову. Полковник открыл сейф и достал несколько фотографий. Снимали, видно, с крыши комбината. Зрелище, доложу вам, просто жуткое: посреди двора помост, а на нём голова с кусочком шеи. Прямо, как палачом отрубленная и главное, похоже получилось, как живой. Директор наш докладывает помощнику, что готово, можно забирать, а тот: «Подожди немного — хозяин приболел, в больницу слёг, а без него вертолёт не пробить». Стали ждать, а дней через десять некролог в газете. Выждали для приличия ещё пару недель. и директор снова позвонил помощнику, а ему: «Не работает больше». Он туда звонит, сюда, а все отфутболивают и говорить не хотят. Так месяца два прошло. Выписал он командировку и полетел на завод. А там директор новый и не депутат, и не герой, и не член ЦК. Когда понял суть дела, чуть со стула не упал: «Какая, к чертям, статуя? Завод в долгах, как в шелках, того гляди совсем встанет. Всё герой наш развалил. Договор расторгаем». А нашему что — голова предоплачена, убытков никаких и забота с плеч долой. Ордена и пенсии персональной жаль, конечно, зато своя голова на плечах осталась. Полетел он восвояси довольный, а как прилетел, так документы все оформил, голову списал в связи с прекращением действия договора и только тогда призадумался: с головой-то что делать? Собрать работяг с кувалдами да ломами и приказать: «А вдарьте, ребятушки, по святому образу Вождя Мирового Пролетариата так, чтобы этот образ потом можно было в самосвал погрузить и на свалку отвезти?» Желающие может и нашлись бы, да только где бы он сам после этого оказался? Прошло с полгода, и какой-то бдительный товарищ написал в райком, что лежит голова вождя в непотребном виде во дворе комбината почти целый год, разрушается под осадками и птицы светлый лик загадили. Прошу принять меры. А забор комбинатский метра два всего высотой и голова с улицы, как на ладони, а из окрестных домов… В мавзолей ходить не надо. Директора в райком на ковёр. Он ситуацию объясняет и просит решения партии по этому вопросу. На него ручками замахали: «Ты директор, сам и решай, но безобразие прекратить надо». А что он может? Через несколько месяцев бдительный снова пишет в райком. Оттуда звонят, ругаются, карами грозят, но на ковёр уже не зовут. Ещё время прошло. Бдительному надоело, и написал он в горком лично товарищу Первому секретарю. Тот прочитал, возмутился, комиссию назначил. Свои люди сообщают в райком: комиссия внезапно нагрянет через три дня. Из райкома директору: хоть удавись, но чтоб райком не подводить. У директора возраст пенсионный, сердечко натруженное, нервишки расшатанные, но голова ещё соображает. Схватил он доски фондированные, для других дел назначенные и за два дня воздвиг вокруг головы этот мавзолей, оприходовал его и на баланс комбината принял. С комиссией обошлось, да кто-то в КРУ стукнул. Приехали ревизоры: «Где доски?» Он в сарай тычет: «Все тут, до единой». В общем, отправили его на пенсию, а нам с тобой это наследство осталось. Так что иди, сержант, и думай, неделя у тебя ещё есть.
Вышел я от него, шатаясь. Вот влип, так влип. Что так, что так, всё равно конец карьере. Столько усилий и всё псу под хвост. Колёсико у Фортуны квадратным оказалось.
Лев Михайлович замолчал, а из угла послышалось какое-то шевеление.
— Вот и Кузьмич возвращается, — констатировал Витька, — сейчас похмелится и вернётся окончательно. Так, как я понимаю, вы разрешили эту квадратуру круга?
— Разрешил нерешаемое, разрешил, молодой человек. Вот этим местом, — рыжий снова потыкал себя пальцем в лоб.
