— Ну и что вы решили?
— Знаете, давайте заморозим тему дня на два. Я на кота поохочусь, вы с Наденькой пообщайтесь, а потом поговорим. По рукам?
— Как хотите. Но знайте, кот может распуститься, пойти, так сказать, вразнос, гм… замка. Не хотелось бы, знаете, человеческих жертв, вы так молоды…
Сверкнув глазами, фон Блад ушел. Пред сном я дочитал статью о мясе. Как и во втором чтении она не вызвала у меня пессимистических настроений.
* * *
Микробиологические процессы. В М. здоровых, хорошо отдохнувших перед убоем животных микроорганизмы отсутствуют. Утомление способствует их проникновению в мышечную ткань из кишечника. Употребление в пищу М. таких, а также длительное время голодавших животных может привести к возникновению пищевых токсикоинфекций. Для повышения стойкости М. и предохранения его от действия микробов соблюдают следующие условия: достаточный отдых животных перед убоем, очистка шкуры и копыт перед убоем (банька для человека, см русское народное: «…ты, Баба Яга, сначала баньку истопи, попарь, вымой, потом уж в печь клади»), хорошее обескровливание, правильный туалет туши, быстрое охлаждение, поддержание температуры 0°С и относительной влажности воздуха 85%. В питании людоеда М. — основной источник полноценного белка. В М. различают мышечные, высокоценные белки, содержащие все незаменимые аминокислоты, и соединительнотканные, неполноценные белки. Наибольшим биологическим действием обладают азотистые экстрактивные вещества, являющиеся сильными возбудителями секреции пищеварительных желёз. Содержание белков и жиров в М. животных см. в табл.
Баранина 1-й категории охлаждённая
—
белки — 13,9
жиры — 16,0
206,0
Говядина охлаждённая 1-й к.
—
белки — 15,2
жиры — 9,9
Ккал на 100 г — 154,0
Свинина жирная охлаждённая
—
белки — 12,2
жиры — 35,6
Ккал на 100 г — 381,0
Телятина молочная
—
белки — 16,1
жиры — 7,0
Ккал на 100 г — 131,0
Человечина (до 20 лет)
—
белки — 17,3
жиры — 10,5
Ккал на 100 г — 320
Человечина (20-40 лет)
—
белки — 12,2
жиры — 36,1
Ккал на 100 г — 305
Той ночью уснуть мне не удалось. Во-первых, мешала Надежда, спорадически пристававшая, во-вторых, стреляли, туда-сюда бегали скопом по железной крыше, били стекла, орали благим матом соло и хором, а на рассвете с третьего этажа упало что-то большое и музыкальное, кажется, рояль.
Фон Блад заявился в девять часов утра, заявился, довольно потирая руки.
— Я вижу, у вас временные успехи? — спросил я, язвительно улыбаясь.
— Да! — сказал он так, как будто одолел всех черных котов в Москве и Московской области.
— Что-нибудь с Эдичкой? — нахмурился я.
— Да нет, просто жена ушла! — заулыбался он холостяцки счастливо. — Сказала, что жить в таких условиях не может и не хочет, и вообще уже третий месяц изменяет мне с моим управляющим.
— Они вас разорили?! — обеспокоился я.
— Да нет, я все предусмотрел, маркиз. У этого управляющего управляющим работает мой человек, и он оставил им ровно столько, чтобы жене не пришло в голову вернуться.
— Да вы Эйнштейн от экономики! — искренне восхитился я. — Надежда говорила мне, что вы все предусматриваете, но до такой степени! Советую закрепить этот успех клятвой безбрачия.
— Я подумаю, — вдруг насупился фон Блад.
— Почему вы хмуритесь? Что-нибудь не так с Эдичкой?
— Да все так… Если не считать материальных потерь, в том числе рояль от Мюллера, то счет один ноль в мою пользу.
Я встревожился.
— Теперь он у вас одноглазый, — мстительно улыбнулся фон Блад. — Выражаю вам свои соболезнования.
Не надо было ему это говорить. Я бросился на него, как ястреб, и в удар вложил всю свою силу — а при усиленном белковом питании, которое я получал в течение недели, ее было более чем достаточно.
Все болело. Я, крепко привязанный к кровати, витал в облаке тупой боли и пытался думать, чтобы не страдать телесно.
Хорошо, что вырубила меня Надежда. Приятно, когда дочь заступается за отца, как пантера. Отделала славно — небось, он ее в лучших бойцовских школах учил — ушу, кун-фу, и прочих у. Чтобы мясо хорошо отбивала. И училась точно на отлично — после ее ручек меня только солью посыпать, да поперчить осталось. И на сковородку — п-шшшш. Хотя, на мой вкус, перестаралась. Нельзя мясо отбивать до состояния котлеты. Потому что отбивная — это отбивная, а котлета — котлета, это ж каждому понятно.
Черт, а если действительно поперчат и посолят? Эта ж боль покажется мне райским наслаждением!
С них станется.
Но и бог с ними. Зато глаз Блада брызнул только так. И синяка не будет, так аккуратно все получилось.
Да, я такой. Я, может, и сделаю вам неприятность или скажу лишнее, но если вы мой друг, то вашему врагу не позавидуешь. Под танк пойду, но счет, по меньшей мере, сравняю.
Жалко киску. Сидит сейчас в какой-нибудь пыльной щели, вылизывается, вспоминая свою парфюмерию, меня вспоминая. Натальины объятия и поцелуи.
Жалко-то жалко, но кошачий глаз — это кошачий глаз, а людоедский — это людоедский. И теперь мне не поздоровится. Представляю вариант будущего. Все обошлось, все есть… Мы сидим с Эдгаром в переполненном кабачке. За наш стол никто не садится. Все бояться черного кота с черной повязкой на правом глазу. И меня, покрытого шрамами, и с точно такой же повязкой, но на левом…
Как же, размечтался. Не дожить тебе до кабачка, в котором можно пофорсить с повязкой, скушает Мясоедов только так.
Надо было ему не глаз, зубы выбивать. Чтобы только манную кашку.
Ну-ну, только манную кашку. И мясное пюре Gluteus maximus. То есть из ягодичной мышцы. Моей. Или паштет из печенки. Жаль цирроза пока нет.
А с другой стороны, может, все еще обойдется. Мужская дружба — это настоящая дружба. Увидит Эдичка, как я за него отомстил, сапоги подтянет, рукава засучит и в бой. Людоед-то не очень, хоть и большой, надави — рассыплется. Еще немного, и он наш.
Господи, как больно.
Хорошо, что она меня била. Расчетливо — ничего полового не тронула. А охранники, они ведь только туда и бьют.
А если бы я не поехал за ним в деревню? Не поехал за Эдичкой? Жил бы теперь с Теодорой. Дела бы поправились. В Италию бы поехал. Колизей, Ватикан, Чиччолина, макароны кругом, пастой называются. А тут попал. И не куда-нибудь, а в форменную сказку. Кошмарную сказку. Коты в сапогах, людоеды, их дочери с пунктиками.
Нет, сказок в наши дни не бывает. Бывают коты умнее людей. А людоеды? Тоже сомнительно. Наплел с три короба, дочка любимая ему подыграла. Заливное из человеческих глаз. Луп-луп. Вот придумали! Небось, рязанские. В Рязани ведь грибы с глазами — их едят, а они глядят.
Вроде отпускает.
Шаги.
Блад идет, точно.
24. Шила в глазу не утаишь.
Людоед явился, шагая тяжело, как Каменный гость. Левый его глаз прикрывала черная повязка. В руках играло тонкое шило.
— Око за око, око за око, — протяжно и тоненько повторял он, приближаясь ко мне шажок за шажком.
Я молчал. А что говорить? Всегда дураком был. Ведь говорил начинающий хулиган Лякса (о нем позже), когда еще в детский сад ходил, в старшую группу, что перед тем, как ударить ближнего, надо досчитать хотя бы до трех.
— Так какой глаз тебе выпустить? — подойдя вплотную, спросил изувер уже серьезно. — Правый или левый?
Вечно меня спрашивают, что отрезать. В дружественном Афганистане, слава богу, вопрос касался ушей, остренько наточенным пуштунским ножом касался — до сих пор приходится длинную прическу носить, потому как по счастливому исходу событий пришили их по разному — одно, как было, оставили лопоухим, а другое сделали как у Алена Делона — часто им любуюсь, локоны справа приподняв. Так что коротко постриженный я как тот заяц — одно ухо на макушке, а другое отдыхает. А тут, понимаешь, глаза…
Я задумался над вопросом. С одной стороны, правый глаз — ведущий, и надо было бы оставить его. А с другой стороны, он видит на половину диоптрии хуже. Значит нужно оставлять левый?
— Правый, — проговорил я как можно тверже, и сапожный инструмент страшно двинулся к моему лицу.
До инвалидности и клички «Нельсон» оставалось полдюйма, когда фон Блад, захохотав, отбросил шило и сорвал с лица повязку.
Глаз был на месте!
Он был карим. Не голубым, как доблестно мною выбитый.
Я смотрел, разинув рот.
Людоед сел на край кровати, закурил легкий «Парламент». Сделав несколько смачных затяжек, сказал:
— Вижу, маркиз, ты ничего не понял.
Я покивал:
