Однако усталость брала свое, пора было трогаться в обратный путь, но ждали тех, кто отправился к старой гадалке. Делать было нечего, и пришлось заново накрыть стол и заказать еще вина. Кое-кто совсем не возражал против этого, например, Сатклифф, утомленный неожиданным дневным свиданием. Сабина ушла переводить предсказания старой цыганки. Мальчик заснул на скамейке, стоявшей в темном углу веранды. Для него праздник уже точно закончился.
Когда же три клиента вместе с Сабиной вернулись из табора, выяснилось, что они не совсем довольны гаданием, вероятно, из-за состояния предсказательницы после многочисленных возлияний. Однако же Гален и принц не скрывали радости, узнав, что сокровище, которое они долго и упорно искали, реально существует, а что это не историческая легенда. Тем не менее, в предсказании цыганки осталось несколько загадок, так как, раскрывая одну, она затрагивала и другие — например, упоминала Констанс, — которые, впрочем, легко поддавались расшифровке. Естественно, не обошлось и без обычных уловок, в частности, без особой красочной образности в ее речах. Комментарий Сабины звучал так: «Сокровище вполне реально, и очень ценное, но оно заперто в горе и охраняется драконами, которые на самом деле, — люди. Его поиск будут сопровождать великие опасности. Тем не менее, не надо от него отказываться, хотя это может привести к трагедии. Если вы все-таки решитесь искать дальше, то действовать нужно очень осторожно».
Хотя предсказание было слишком туманным, на лорда Галена нахлынула волна приятного оптимизма; он мигом избавился от мучавших его сомнений и страхов. Принц тоже заметно повеселел, хотя, конечно же, более скептично отнесся к словам гадалки. Но ведь чего только на свете не бывает… Да и упоминание о горе с драконами раздразнило его. Все же он недоверчиво качал головой.
Самое большое впечатление гадание произвело на Сильвию, — она еле передвигала ноги, словно ее пригибала к земле тяжелая ноша. По бледным щекам катились слезы, она нещадно заламывала руки, как будто они в чем-то провинились. Ей было сказано, что ее подруга, партнерша, возлюбленная скоро оставит ее — что ее больше не любят. Только теперь она осознала, как сильно зависит от Констанс. Прояснились многие мелочи, якобы случайности — она поняла, что ее подруга ищет способ разорвать отношения и чувствует себя виноватой из-за этого. Сильвию словно ударило молнией, едва она попыталась представить свою жизнь без Констанс. Она остро ощутила, как силен ее страх перед реальностью. Она мысленно увидела, какой она станет жалкой, превратившись в убогую личность, в человека, лишенного внутренней силы, лишенного любви. Потрясенная своим открытием, она едва отваживалась смотреть в глаза подруги. Накинув на голову шаль, подобно цыганке в трауре, Сильвия залезла в автобус и спряталась на заднем сиденье, где ее вскоре отыскал мальчик. Он улегся рядом, положив голову ей на колени, и заснул. А она сидела в оцепенении, чувствуя, как ночь окутывает ее, словно воды черного озера. Голоса, воркование мандолин и ритмичный перестук каблуков танцующих доносились с главной площади, от церкви, — но они потеряли для нее всякое значение, ничего не будили в душе, ничего не выражали. Всё как будто замерло, время больше не существовало и не манило многообещающим будущим. Так всегда бывает, если реальность теряет свежесть и способность к обновлению, и тогда появляется пугало самоубийства. Констанс пришла бы в ужас, знай она о результатах гадания. Чего стоит современная психология? До чего же лживой она теперь казалась, эта ворованная любовь! Главное же заключалось в том, что вскоре они с Констанс должны были расстаться, разойтись, занять место среди ходячих мертвецов — тех, кто не был влюблен! Когда остальные покинули веранду и заняли места в автобусе, Сильвия посильнее стянула на груди шаль и попыталась заснуть — напрасно! По-видимому, Сабину встревожило ее состояние, потому что она присела рядом и обняла ее за плечи, прежде чем вернуться в кафе и на прощание переброситься несколькими словами с Сатклиффом.
Сабину пугало, как бы мысль о неизбежном расставании не ослабила и без того слабую связь Сильвии с реальной жизнью. «Остается надеяться лишь на то, что Констанс известны последствия — должны быть известны, ведь она врач». Естественно, Констанс все поняла, едва узнала о предсказании гадалки. Ей стало жалко Сильвию, и она крепко сжала ее руку, надеясь уменьшить боль от полученной раны. Напрасно. Сильвия высвободила руку и без обиняков сказала:
— Я поняла, что означали всякие мелочи, которые пугали меня в последние дни. Ты таким образом намекала, что между нами все кончено.
Ее возлюбленную душило отчаяние, и она лишь молча гладила головку спящего ребенка — ей было нечего сказать. Теперь, когда все стало явным, надо искать новый подход. Но Констанс боялась взять неправильный тон, ведь Сильвии некуда было податься, если бы она решила уйти — разве что вернуться в Монфаве, что, собственно, и произошло позднее. Констанс кляла себя за слабость и опрометчивость, но это ничего не меняло. Случилось то, что случилось. И надо было жить дальше, приспосабливаться к новой жизни, которая маячила где-то за завесой, отделявшей ее от настоящего.
— Нет, Сильвия, не кончено, — проговорила она, — мы с тобой навсегда останемся подругами. — И это, в каком-то смысле, было правдой, так оно и было. — Дорогая, не надо качать головой, я говорю совершенно искренне.
Сидя под навесом кафе, Блэнфорд наблюдал за выразительными женскими лицами, с болью и чувством безнадежности. Он не слышал, о чем говорили Констанс и Сильвия, но было ясно, что их переполняют не самые счастливые эмоции. Как же он хотел остаться наедине с Констанс! Но что он мог сказать ей такого, чего она не знала?
Чтобы утешить Блэнфорда и позабавить Сабину, Сатклифф проговорил:
— Я прочитал где-то, что китайские крестьяне замазывали свиньям задние проходы глиной, чтобы они набрали побольше веса перед тем, как их поведут на базар. И тогда, наконец, понял, почему многие американские писатели пишут так, как они пишут — их закупоривают жестокие издатели. Тема для докторской диссертации: «Романист как щедро одаренная свинья».
Однако его создатель, не сводивший взгляда со своей истинной музы, не обратил на его слова внимания. Он, как скряга, не желал делиться ни с кем своим любовным прозрением и мысленно произносил: «Пустота, осознанная с помощью умозаключений, постигается концептуально или посредством образа. Понять природу такой достигнутой логическим путем интуиции трудно, но главное, что ты действительно прозреваешь!»
Что он мог сделать? Тут Кейд принялся собирать вещи, и водитель помигал фарами, — сигнал, что пора уезжать. Всей компании предстояло ехать на север, оставив праздник, который будет постепенно затихать в темноте, под почти полной луной.
Они медленно катили по песку до дороги, а вокруг еще вовсю горели костры и многие семейства заснули прямо на берегу, где попало, сраженные тринадцатиградусным черным вином! Несколько раз фары высвечивали пробегавшего наперерез автобусу ребенка, совершавшего некий полночный маневр. Дым от костров притушил лунный свет и рассеял его, словно клочья морской пены, эта лунная пена оседала на поверхности удаленных от моря озер — ёtangs. Выехав на относительно безопасный участок шоссе, шофер выключил освещение и взял курс на далекий Авиньон, а пассажиры стали потихоньку засыпать. Блэнфорд тоже впал в дрему, и кружащиеся, словно конфетти, листки отвергнутых набросков к новой книге потихоньку навевали ему сны. Тем не менее, он хотел знать, который час, потому что не желал пропустить утреннюю зарю над рекой, над живописными городскими шпилями.
Блэнфорд засыпал, но творение его бодрствовало; события прошедшего дня, не говоря уж об изрядных количествах красного вина, привели Сатклиффа в отличное настроение.
— «Ха-ха!» — обычно кричали мы в тропиках! — воскликнул Сатклифф, в избытке чувств хлопая себя по колену.
Странно, при чем тут тропики? Однако ему не понравилось бы, если бы его спросили об этом — для него непоследовательное и произвольное были близки к возвышенному, к королевству безрассудного смеха.
— Хватит! — не выдержал Обри. — Дайте же немного поспать.
Однако летающие, словно конфетти, листочки с их тайными посланиями дразнили его искрами губительного прозрения. «Скажите, мистер Б., как бы вы могли охарактеризовать себя?» Ответ: «Как смертельно робкого человека, страдающего от грандиозной несбыточной мечты. Мне позарез потребовалось испытать тропу, полную препятствий — пересечь реку, не имеющую моста. Я знаю: когда культура терпит поражение, то появляются толпы предсказателей и лживых очевидцев!» Ох, уж эти полночные разговоры с часами! (Если взаимоотношения полов слабеют, то вселенная в целом, воображаемая, подвергается риску. Разумеется, самое настоящее бесстыдство думать таким образом.) Ах! Орудие любящего сознания, которое находит прибежище в Высшем Легкомыслии. Сидеть в пещере и диалектически оспаривать субстанцию. Вероятно, это действительно помогает сбрасывать старую шкуру с мозга — но очень уж утомительный метод. Неужели нет другого? Есть! Всегда можно совершить Скачок, если напрячь воображение! И символом этого служит Авиньонский мост.
