У себя в кабинете он долго сидел молча, ничего не делая. Неужели это просто случайность, сегодняшняя его удача? Мог бы он отказаться и не пойти на встречу? Ведь первое желание было именно таким. Или дежурная, позвонив сюда, не застала бы его, и сердечник спокойно бы ушёл в неизвестность… Но нет! Викентий знал: то, что кажется в их работе стечением обстоятельств — не приходит само собой. В какой-то момент все собранные сведения, вся, вроде бы бесполезная суета и копание набирают такую массу и энергию, что пробивают глухую стену неизвестности. Сегодня это и произошло. Кандауров чувствовал, был уверен: в его руках конец нити, по которой надо идти не медля.
Теперь он точно знал: Климова благополучно доехала до своей станции, вышла из метро. Коротким путём, через больничный двор, она не шла — тут майор полностью полагался на расследование, проведённое Лоскутовым. Значит, пройдя немного центральным проспектом, она свернула на длинную пустынную улицу в самом её начале. Но и здесь, казалось, всё прочёсано, как сквозь мелкий гребешок: и он сам, и капитан, и оперативники расспрашивали жильцов… Значит, упустили, не нашли того единственного свидетеля. А он есть, Кандауров не сомневался, знал по опыту — должен быть человек, видевший нечто важное.
Сегодня день удачи, подумал Викентий, сегодня надо пойти на ту роковую улицу. Правда, он уже ходил по ней в вечернее время. Но тогда он не знал наверняка, что место происшествия — именно здесь. Теперь знает.
Через два часа вернулся капитан Лоскутов.
— Привет, — бросил он и щёлкнул выключателем. — Чего в темноте прозябаешь, или задремал?
Викентий и не заметил, как стемнело. Он сощурился от резанувшего по глазам света:
— Отнюдь. Солдат спит — служба идёт!
— Ого! — Лоскутов шумно сел, поставив локти на стол. — Вижу, что-то произошло. Поделись радостью.
Викентий красноречиво постучал пальцем по листу бумаги перед собой. Долговязый Лоскутов перегнулся через свой стол и легко дотянулся до листа. Прочитал, поднял глаза и уже без улыбки воскликнул:
— Это здорово! Лёд, кажется, тронулся? Он что, сам объявился, этот Кирилл Кондратьевич?
— Сам-то, Мишенька, сам, но и ты молодец. Дежурной телефончик не забыл оставить, просил звонить, если что… Она и позвонила. Я там на месте и записал их показания.
— И что теперь, товарищ майор?
— А давай-ка, Миша, погуляем сегодня по той улице, часов с полдесятого!
Лоскутов сразу понял, о чём думает Кандауров. Конечно, прогулка может ничего и не дать. Но в свете новой информации… искать нужно именно там. А у шефа есть чутьё на место и время событий, ещё какое! Михаил не один случай мог вспомнить, когда Кандауров, лихорадочно подгоняя свои действия к какому-то определённому времени, попадал в самую точку. Однажды восхитившись, Лоскутов даже сказал: «У тебя что, там внутри будильник — звонит, когда надо?» Впрочем, удивляться не приходилось: Викентию по наследству, в генах передавалось профессиональное мастерство и интуиция. Недаром портрет его знаменитого родственника, чьё имя майор носит, есть в городском музее криминалистики, и такой же портрет — в столичном музее.
— Конечно, Вик, — ответил он. — Погуляем, подышим воздухом.
— Ну, тогда давай домой отправляйся, ужинай и приходи к девяти, раньше не нужно.
Сам Викентий спустился перекусить в цокольный этаж, в буфет. Михаила дома ждала жена, маленькая дочка, его никто не ждал. Но он сейчас об этом совсем не думал. Обмакивая в горчицу сосиски и прихлёбывая горячий кофе, он представлял длинную, словно каменный колодец, улицу, пустынную и тускло освещённую…
Уже около часа они гуляли по ней. Выкурили штук по пять сигарет, обо всём переговорили. Например о том парне — Алёше Уманцеве, убийство которого вспомнила жена Дубровина. Был Уманцев из тех, кого называют непоседами и перекати-полем. Родился на Урале и мать жила там, но он в свои 25 лет объездил полстраны. И к ним в город прикатил на годик, устроился работать на завод, прослышал о студии, стал приходить, поскольку сам писал стихи. Студийцы говорили, что стихи не просто слабые — набор высокопарных штампованных фраз. Но самому парню они очень нравились, и он читал их, как артист: становился в позу, откидывал голову, интонировал, жестикулировал. Критику студийцев не принимал, обижался, и только Лариса Алексеевна с её мягкой и убедительной манерой доказательств могла вызвать у него сомнения и слова: «Ну, не знаю… может быть…» Потом он уехал, приземлился в Саратове и стал писать Ларисе Алексеевне длинные письма с уймой своих новых стихов. Она аккуратно отвечала, подробно рецензируя его творения. А весною, незадолго до того, как студия разошлась на летние каникулы, Климовой позвонила из далёкого уральского городка плачущая женщина, сказала, что она мама Алёши Уманцева, что нашла её телефон в его записной книжке, и что его убили там, в Саратове, два бандита. Всем его было очень жаль. Студийцы хоть и посмеивались над стихами Алёши и его манерным чтением, но были с ним дружны. Простой, во многом наивный, очень товарищеский и симпатичный парень…
Ещё сразу после разговора с Дубровиными майор дал запрос в Саратов. Из полученного ответа уяснил, что дело Уманцева вряд ли как-то стыкуется с гибелью Климовой. Заурядная пьяная драка. Убийцы известны — два парня из того же общежития, где жил Уманцев. Какое-то время они скрывались, но теперь арестованы.
Кандауров и Лоскутов вновь, в который раз, шли по улице, по её проезжей части. Движения тут почти не было, за час — две машины. Двух мужчин можно было бы заподозрить в чём-то плохом, но за ними никто не наблюдал. Во многих окнах поначалу горел свет, но все они были плотно закрыты и задёрнуты занавесками. А после десяти одна за другой квартиры стали погружаться во тьму. Да и что в такой уже холодный, поздний осенний вечер высматривать на улице? За высокой и глухой госпитальной стеной тоже виднелись строения, в окнах тоже горел свет. Но эти постройки стояли в глубине двора и от них улица не просматривалась.
Майор и капитан заглянули в три арки, но дворы тоже пустовали. Знакомой Кандаурову молодёжной компании не было — то ли холодный сырой двор их уже не привлекал, то ли у ребят нашлись другие дела…
— Походим до одиннадцати.
Кандауров бросил окурок в лужу. Долгая тёплая осень незаметно вытеснилась нудными дождями. Эта серая морось быстро сбила золотые кроны тополей и клёнов, и теперь листья размокшей кашей хлюпали под ногами. Сейчас, поздним вечером, дождь уже не шёл, но сырость пробирала до костей. Лоскутов в кожаной куртке и охотничьей шапочке с длинным козырьком зябко передёрнул плечами. Кандауров не мёрз, привык. Он до холодов не носил головного убора. Кепка ему не шла, а шляп он просто не любил, потому и полагался на свою густую шевелюру, надевая уже сразу зимнюю шапку.
— Миша, — спросил он. — Что слышно о йоговской компании, ты узнавал?
— Как раз сегодня звонил Варанкин из Симферополя. Они там не остановились, поехали дальше, в Феодосию, осели там. Йогой у них и не пахнет, только внешняя атрибутика. Руководит ими некий Маляр Ефим Семёнович, выдаёт себя за потомка индусских браминов. Ну конечно: смуглый, брюнет, чёрные глаза — типичный индус! — Лоскутов хохотнул. — Бесспорно, обладает гипнотическим талантом и даром внушения, красноречив. Похоже, редкий мерзавец!
— Что-то за ним в прошлом есть?
— Нет, как и Бендер, он чтит уголовный кодекс. Грань никогда не переступал. В былые времена подвизался массовиком-затейником на южных курортах, делал вояжи по крупным богатым колхозам с самыми различными лекциями, в том числе — и с сеансами гипноза. Писал сценарии массовых мероприятий для клубов. А недавно, когда открылись возможности, он поначалу кинулся в спекуляцию — новый легальный бизнес. И хотя Ефим Семёнович большой пройдоха, но тут ему хватки не хватило — чуть не загрызли.
— Ещё бы, он всё-таки интеллектуал! И когда же он нашёл новой применение своим талантам?
— Да уже два года. Официально зарегестрировал свой клуб «Медитативные мантры» под маркой городского молодёжного центра. Вот так! А занимаются они групповым сексом, только наворочено вокруг этого религиозно-восточного тумана…
— Как узнали?
— А есть несколько ребяток, которые сами ушли из этого «клуба». Они и рассказали — сдержанно, правда, без подробностей. Оно и понятно: сфера уж очень интимная, лично их касается. Однако не отрицали, что и сам руководитель лично «преподаёт» им тонкости дела.
Кандауров покачал головой:
— Да, и опять его не ухватишь! Зарегистрирован официально, ребята, как я понимаю, все взрослые?
— Да, — сказал Лоскутов. — Моложе двадцати лет нет никого.
— Ну а уж по поводу их занятий — так нынче шагу не ступишь, не наткнувшись на порнолитературу. Во всех людных местах — напоказ! А объявления в «Частной жизни»! «Самые разнообразные секс-услуги для богатых дам и состоятельных мужчин», «Бисексуальные пары ищут партнёров», «Сексуальный массаж на дома», «Посетите наш секс-шоп — самый богатый ассортимент органов-заменителей»… Коль государство всё эти разрешает и поощряет, в чём же можно упрекнуть милейшего Маляра!
