С коридора дома был вход в отдельную маленькую комнату, отец досками загородил половину для ёжика. Мы таскали туда всякую еду, фрукты, грибы, играли с ним, наблюдали, лечили-перевязывали. Днём он прятался и спал. А вечером у прикрытой двери мы слушали, как он шуршит чем-то, возится, как домовой, топает туда-сюда. Сначала пыхтел и подскакивал, дескать, не трожь — уколю! Но быстро привык к нам. Постучим пальцем по полу, он тюпает-торопится к нам, выставив острую любопытную мордашку, нюхает и слушает — ушки прозрачные, нежные, как лепестки. Сам иглистый, а пузико гладенькое, нежное. Молоко любил — быстро-быстро хлебал. И яблоки. Отец сказал, что комнатный пол никогда не заменит ёжику мягкой живой травы на земле. Когда лапка зажила, брат в шапке отнёс его на базу в заросли, к семье.
…Положила два яблока и печенье для своего ежа: «Слышишь, колючий, это всё твоё! Я же уеду, а ты — на хозяйстве».
Все растрёпы-лохмы бурьяна снесла в угловую яму — виноград в зиму накрою. Быстро разобраться с подорожником — жаль топтать. Жирный, толстый, жилистый. Вот так, по бокам дорожки. Полью его, а потом сам будет укрепляться и расти. Насушу, буду с мятой. Вон она, под забором. Душ-шис-стая, ах-х!..
Поплюхалась, сполоснулась в пруду. Всё. Осталось дождаться воды.
Возле хатки яблоня, ростом как две меня. С половиной. Ровная, прямая. Яблочки её залепили. Всю, сплошь. На солнце — как новогодняя ёлка с шариками. Листьев, что ли, нет…
Подхожу. Есть, глянцево-зелёные, упругие, со светлым чётким проборчиком и жилками. Но их кажется меньше, чем яблок. Всех держит стволик. Гладенький. Почти помещается в руке. Крепкий, стойкий. Ветки — все — стремятся к небу, к солнцу. На концах — тонкими прутиками, но тугими, сильными. На них крупными каралями-бусами нанизаны яблочки. Близнецы — один к одному.
«Молодая, а сколько уродила… Красавица! И как это у тебя получилось?..»
Внизу глубокая ложбинка вокруг деревца заполнена-прикрыта радужным яблочным воротником-жабо. Наклоняюсь, нюхаю, как Туська. Духмяная, сладкая волна касается лица, обволакивает голову, ароматит волосы, — что там какие-то французские «Фиджи»! — раздвигает сплющенный хондрозатылок. Боже мой… превращаюсь — в нечто невесомое и душистое… В дух небесный.
Сверху стрельнуло — одно самое нетерпеливое яблочко падает мимо уха — лови меня! Поймала. Плодик лёгкий, в ладошку-кулачок, с нежно-розовой щёчкой. Держу за хвостик против солнца: лучится щедрым теплом и пахнет по-особому.
Вдыхаю. Никогда не была любительницей-яблочницей — два-три надкуса, и в зубах сквозной вихрь оскомы. Рта не откроешь, греешь свистящие зубы. А мой плодик сам лезет в рот, мыть не надо. Румяная щёчка его хрустнула, остро ломанулась у меня за щекой едва ощутимой стрелочкой-кислинкой свежести. И вот я уже не ем, а сосу, пью маленькими жевательными глотками сладкую, сочную мякоть. С одного грызка столько сока, что не вмещается во рту. Ешь, пьёшь это чудо природы, утоляешься… но желание не проходит. Ещё хочется.
…Взяла из пакета яблоко и оставшийся кусок булки, уплетаю, губа поросяче причмокивает, — хорошо, никто не слышит, кроме тополя. Теперь я знаю, как буду без денег: яблоки и хлеб. Да и всё остальное дачуркино.
В конце дорожки посажу в следующий раз грецкий орех. Иваныч показал маленькое деревце: крона густая и листочки ярко-ярко зелёные. Будет как у нас дома во дворе — отец когда-то посадил, летом под ним обедали. Теперь орешня на полдвора от щедрых дождей, а отца нет…
Но автобус за нами будет, обязательно придёт.
К остановке подошло ещё несколько покладистых тружеников, — знают расписание.
Вдали прямая дорога. Завиднелся силуэт автобуса. Может, наш.
Все стали кучиться, я тоже. Яблоки под тополем от ожидания налились свинцом, хотя пишут, что в них много железа. Ну что ж, стану железной леди. Экспресс, бывший в прошлом новым, развернулся желанными дверцами к нам и радушно распахнул объятия в салон.
Плотно расставились, утрамбовались, расселись. И даже поехали. Обилечивая, кондукторша сообщила, что тот автобус поломался, теперь на рейсе ихний, один. Её и шофёра привычно угостили кто чем.
Впереди, передо мной, затылки двух друзей, погудывающих о том-сём, дачном. Гладкая дорога в окне ловко шныряет в лабиринтах улочек незнакомого ранее городка. Вот она легко выскочила на небольшую площадь центра. У края багрянится на солнце кирпичная неживая церковь-сиротка, но ладненькая.
Поворот с площади между магазинов на небольшой мост через озерцо. Вербочки…
Ухо ловит момент рассказа одного из соседей спереду:
— Обжариваешь сало тонкими обрезками с двух сторон, нарезаешь помидоры кругами, выкладываешь на сало, заливаешь яйцами, присоливаешь, засыпаешь зеленью, сверху майонезом — и на огонёк. Накрываешь, ждёшь — и яйца поднимаются… — Короткая пауза, сосед оглядывается на меня, подмигивает, приглашая к хохоту на троих. Трио, от души! Обмениваемся яблоками.
Есть хочется зверски — сожрала бы волка.
На остановках в основном выходили-выгружались. На своей у кинотеатра была предпоследней.
На себе оставшееся расстояние: дворами в теньке, через детсад, школу, ещё детсад и двор. А вот и моя улица. Только пересечь. Двести восемьдесят пять шагов вниз мимо рынка — и упрусь в мой дом. Вон он, свечкой торчит.
Рывок с темпераментом у пушистого куста с телеграфным столбом, подленькие ручки правого большего пакета с облегчением трескаются, и тот бесстыдно опорожняется на асфальт в стороны и под ноги. Мои стразные с серебряным верхом сабочки протуберанцами на солнце неуправляемо чечётят, левый пакет с маху вырывается вперёд и тупо-замертво падает. Хвост в потрясе, бронзово-загорелая в белом — лечу: неуклюже, неграциозно, несексуально прямо на тупой мёртвый пакет, — только бы ни одной царапины на коленках!..
Внезапно у левого уха: вжз-и-и-и… и резко: пш-ш-ш… Необъятная металлическая автоморда с вытаращенными фарами. Это пэжо-бээмвэ или ёпэрэсэ желе́зно хотело стереть с лица асфальта мой благородный профиль! Мама дорогая-пресвятая и господи всуе, ух что шяс будет! Скорее собрать передние и задние конечности и подобрать все мои яблоки, пока не сплющенные.
Ч-цок — хрясь, громко, со всеми фибрами, дверца! Голос, низкий, почти басом-карабасом, надо всей мной:
— Я же тебя чуть не задавил, твою мать! Из-за тебя — в тюрьму, а у меня семья?!
— У-у… меня тоже… семь я. Чего я одна сто́ю…
— Что-что?.. Она ещё и бормочет!..
«Ву-азьми трубку… — сдавленный мультяшный детский голосок. — В-возьми меня… — И приказом: — А ну возьми!»
Сейчас этот бешеный дэтэпэшник сдаст меня, с потрохами и с яблоками. Скорее! Вон там, под колёсами, самые круглые, видать. И холерские. Это как раз на одну еду с хлебом. Или булкой.
— Да, алло… И что? Сейчас не могу… Да у меня дэтэпэшница! Что? Не задавил. Ползает. Не знаю… Всё! Перезвоню.
Не сдал. Это не менты. Пока мобилил, кинула мониторный зырк: внешне чем-то неуловимым отличается от бандита, но взгляд холодный, волчий. Сейчас загрызёт. Или будет жевать. Вот бы его портрет в корэл и экспортом в фотошоп отсюда, из моего файла — эпизода жизни!
— Что ты там лазишь, под моим бампером, а, дура в шортах?!
«Что такое бампер… хол-лера ясна… перепугал… не помню…»
— Э-э… яблоки собираю. Скороспелка. В них много железа.
— Ага, как в моей машине! Может, ты террористка и ставишь мне часовушку? Вылазь! Я тебе морду набью… — Мобильник снова просится. — Я тебя тонко по асфальту размажу, вместе с твоими овощами! — И телефону: — Да, слушаю. Какой ответ? Вы о чём?.. Сейчас… Извините. — Себе: — Соберусь. Фу-ухх… — В трубку: — Я тут. Да-да… Да? Подтверждение, прямо факсом? Это хорошая новость сегодня. Да… Спасибо… Скоро приеду.
Пока он алокается, вытереть весь асфальт полотенцем на руках и коленях. Всё собрать, уложить. «Ой!..» — в щиколотке, внизу под косточкой, пронзило… Посмотреть, потереть.
— Что ты всё загибаешься там у меня внизу? Ты дура глухая или самоубийца? Или тебя побить — для наглядности. Хотя… добрею…
Встаю, расправляюсь, осанюсь грудя́ми и спокойно прямо в глаза, уже не волчьи, но серые, диктую:
— Я в шортах, но не дура, на работе тружусь мозгами и знаниями. И я вам не колёсная выжимка, не самоубийца. Как раз сегодня начала новую жизнь. С яблоками и хлебом. Да, и запомните: женщину нельзя бить, даже цветами. А ноги в шортах у меня красивые… без царапин. И сейчас шорты в моде… вообще в моде амбинаторность.
— Амби… что?
— Амбинаторность.
— Неужели? Надо запомнить. Кстати, своим носом вы не поцарапали мой бампер? — обнюхивает место между фарами. — Ваше счастье, а то бы поставил на счётчик, как у бандитов.
Пристраиваю рвань с яблоками на талию…
— Куда ты… вы… куда прёшь всё это? На рынок?
— Домой, с дачи.
— На себе? А сколько сама весишь?
