— И очень напрасно. До сих пор в литературе не отмечено, импотентами или настоящими мужчинами подходим мы к краю могилы. Подумай сам, старик, какая интересная проблема!
— Сейчас нам все равно ее не решить, так что давай говорить о другом, а главное — в другом тоне. Какое у тебя в жизни самое светлое воспоминание, Я. Надь?
— Женщины.
— А самое неприятное?
— Тоже женщины.
— Может, хватит острить? Если у нас и дальше пойдет в таком ключе, то твою предсмертную агонию придется демонстрировать в программе новогоднего кабаре.
— Каков вопрос, таков и ответ. Придумай что-нибудь получше.
— Тогда скажи по совести: испытывал бы ты страх, если бы тебе предстояло умереть через несколько минут? И очень прошу тебя, не переводи вопрос в шутку.
— Я тоже прошу тебя, брось ты все эти «если бы да кабы», иначе я выйду из роли. Прими за факт, что снотворное принято мною и уже начало действовать.
— Как тебе угодно. Итак, я ставлю вопрос — и на этот раз не в сослагательном наклонении: хочешь ли ты, чтобы тебе сделали промывание желудка?
— Нет.
— Это надо понимать так, что ты не боишься смерти?
— Не боюсь.
— Ты не мог бы ответить поподробнее? Эта тема одинаково интересует как меня лично, так и телезрителей, поскольку всем людям свойственно бояться смерти.
— За то время, что я готовился к съемкам, у меня была возможность обдумать этот вопрос. Смерть, бесспорно, противник более сильный. Каждая минута нашей жизни принадлежит ей, каждый наш час, каждый день — ее собственность. Единственное, чего нам не дано знать, — которую из многих отпущенных нам минут ей заблагорассудится выбрать. Именно поэтому все люди, и в том числе наши телезрители, и боятся смерти. Я же перехитрил ее. Сейчас я усну точно так же, как обычно, когда по вечерам откладываю в сторону книгу, гашу свет и закрываю глаза. Через несколько минут я воспроизведу этот каждодневный, будничный процесс — погружусь в сон и тем самым ускользну у смерти из рук. Впервые в жизни я по-настоящему свободен.
— Ну, слава Богу, наконец хоть какое-то подобие философии! Жаль только, что голос у тебя стал тише.
— Я устал говорить так долго. Поднеси микрофон поближе.
— Следующий вопрос: скажи, Я. Надь, стоит ли этот краткий миг свободы ужасного сознания, что больше ты не проснешься?
— Что же тут ужасного? Больше никогда не увидеть больничные стены, больного на соседней койке, Уларика, Аранку, Ирену — подумаешь, велика потеря! И мир лишится второразрядного писателя да научно-популярного фильма о загрязнении атмосферы. Зато взамен он получит этот фильм, в котором вдумчивый художник впервые с момента существования человечества вырвет у смерти ее сокровенные тайны. Согласись, что такой исход — к обоюдной пользе. Ты спрашивал, боюсь ли я. Боится лишь тот, кому есть что терять.
— Ты тоже кое-что теряешь, Я. Надь. Ты лишаешься разницы, между быть и не быть.
— Это верно.
— Конкретнее, прошу тебя. Телезрителей интересует все в том мире, который перестанет существовать вместе с тобой.
— Ты еще не забыл азы математики? Я. Надь минус Я. Надь равняется нулю. О том, чего нет, и сказать нечего.
— Постыдился бы переливать из пустого в порожнее, когда каждая минута на вес золота! Я допытываюсь у тебя не о том, чего нет, а о гибели того, что существует. Говорят, животные и те чуют смерть и скрываются от посторонних глаз. Мой вопрос заключается в следующем: что происходит в тебе сейчас, за несколько минут до твоего ухода в небытие? Прислушайся к себе и передай нам свои впечатления.
— Мои впечатления? Вот голос твой доходит глухо, как через стену.
— Говори о себе, при чем тут мой голос.
— И в себе я что-то не замечаю ничего особенного.
— Не дури, Я. Надь, соберись с мыслями. Наш фильм подходит к концу, настал твой звездный час. Сконцентрируй все свое внимание.
— На каком рожне прикажешь мне его концентрировать?
— На моем вопросе: в этот критический момент не ощущаешь ли ты разлада с самим собой?
— Нет.
— Каково твое душевное состояние — гармоничное или драматическое? Угнетенное или приподнятое? Отвечай?
— Если ты имеешь в виду душевное напряжение, которое я, по-твоему, должен испытывать, то ошибаешься. Уйти из жизни для меня — все равно что переступить порог.
— Ты рассуждаешь так, будто собираешься на прогулку в лес.
— Хорошо, что напомнил: было бы совсем недурно напоследок прогуляться по лесу.
— Стыдись, Я. Надь! Неужели это все, что ты можешь выжать из себя в кульминационный момент своей драмы? Учти, что я буду вынужден вырезать этот кусок.
— Почему же, скажи на милость? Мне кажется, я очень красиво умираю.
— Не знаю, как насчет красоты, но скучно до чертиков! Зритель волнуется и переживает, когда на глазах у него гибнет нечто ценное. Уж хотя бы ты боролся за жизнь! Даже муха и та бьется, прежде чем сдохнуть. Ну, быстренько, Я. Надь, выдай мне какую-нибудь конфликтную концовку.
— Уже выдал все, что мог.
— Пустой номер! Ты меня разочаровал, старик. Если уж ты весь выложился, по крайней мере распрощайся как следует.
— С кем?
— Как это — с кем? С миром.
— Мне ужасно хочется спать, Арон.
— А мне плевать! Спать ему, видите ли, захотелось! Ты пойми: какой же фильм без концовки? Когда человек умирает, зритель, затаив дыхание, ждет, что он скажет под занавес.
— У меня пустота в голове, Арон.
— Пересиль себя.
— Глаза слипаются.
— Поднатужься!
— Поднатужишься, так что-нибудь другое вылетит. Кстати, это мне всегда удавалось лучше, чем бумагу марать.
— Опять тебя понесло! Если ничего оригинальнее придумать не можешь, давай на этом и кончим. Зрителям такие подробности знать неинтересно.
— Ладно, разрешаю вырезать этот кусок. Так на чем мы остановились?
— Нашим уважаемым телезрителям хотелось бы услышать прощальные слова писателя, погибающего в единоборстве со смертью.
— Знаешь, я что-то плохо соображаю.
— Быть не может, Я. Надь! Вот уже несколько недель ты живешь одной мыслью: о смерти.
— Видишь ли, ценность мысли весьма и весьма относительна. То, что когда-то представлялось мне значительным, сейчас кажется мыльным пузырем.
— Так и не припомнишь ни единой полновесной мысли?
— Все прежние ценности сейчас для меня прошли девальвацию.
— Тогда попробуй выдать что-нибудь экспромтом.
— Лучше всего нам попросту распрощаться с тобой. Будь здоров, Арон, желаю тебе еще много удачных фильмов.
— Меня тебе не разжалобить! Ты сам сказал однажды, что мы — профессионалы.
— Профессионалу тоже может хотеться спать.
— Никаких отговорок, изволь работать! Должны же мы предоставить зрителю какую-то духовную пищу.
— Я всю жизнь только тем и занимался, что из-под палки заставлял свою голову работать. Дайте мне хотя бы умереть спокойно.
— Спокойная смерть — удел бакалейщиков, но к ним не гоняют съемочные группы с телевидения. Ты — писатель, любимый и почитаемый зрителями, поэтому они вправе ждать от тебя достойных, не банальных прощальных слов.
— Где мне их взять, эти слова? Из пальца, что ли, высосать? Или соврать что-нибудь? Так ведь пороху не хватит.
— Говори что угодно, лишь бы звучало красиво. Красота — искусство, а искусство не может быть обманом.
— Всякое искусство — обман, Арон.
— Пусть обман, зато в него можно верить.
— Извечная сделка с совестью. Во что тут верить?
— Ну-ка, бери свои слова обратно!
— Не дождешься.
— Тогда на этом фильму конец.
— Мне безразлично, Арон, я свое дело кончил. Теперь поспать бы.
— Ты меня режешь без ножа! Прошу тебя, соберись с духом и говори более внятно. Писатели не умирают так бездарно.
— Как видишь, умирают.
— Похоже, с недосыпу у тебя память отшибло, но не беда, я тебе напомню: ты не только сам, добровольно, согласился взять на себя эту роль, но и долгие недели готовился к ней. Так что же теперь, в последнюю минуту, ты перестал верить в то, что делаешь?
— Нет, в это я верю. Наш фильм — первая в моей жизни работа, когда не нужно кривить душой.
— Ты опять за свое! Тебе лишь бы сострить.
— Подожди, придет время, и ты сам поймешь, насколько я прав. Единственно искренний наш поступок — это наша смерть.
— Ну, наконец-то! Смотри, как ты ловко загнул! А не хочешь обкатать эту мысль поподробнее?
— Не хочу.
— Жаль! Но все лучше, чем ничего. Тогда мы и оставим это твоей прощальной сентенцией, только сделаем дубль. Повтори еще раз, более внятно.
— Что повторить? — борясь со сном, переспросил писатель.
— Предыдущее свое высказывание. Только перестань зевать и моргать глазами, смотри в камеру. Ну, в чем дело, забыл собственные слова, что ли? Ты сказал, что единственно искренний наш поступок — это смерть. Повторяй за мной и, если можно, старайся не закрывать глаза.
