— А в солнечной Бразилии, — перешёл он на шёпот, — такое изобилие, такое!..
Сумерки завораживали.
— Бери палку, — тихо сказал он.
— Зачем? — в тон ему спросил я.
— Сейчас увидишь.
Я подобрал валявшийся на земле сук, а он за рукав притянул меня к старой берёзе на краю поляны.
— Тут, тут они, — бормотал он себе под нос, — куда им деться.
На высоте метра в стволе было небольшое дупло. Он приблизил к нему ухо и удовлетворенно улыбнулся.
— Точно, там. Осьминогусы… Бери палку, — в его голосе вдруг пробились руководящие нотки, — и тыкай в основание дупла.
— Куда? — не понял я.
— Ну, туда, в корни, — он неопределённо указал в землю.
— И что будет?
— Я знаю точно, — он весомо поднял палец вверх, — что выманивать их нужно именно так. Давай действуй. — Властности в его голосе позавидовал бы и Наполеон.
Я пару раз тыкнул между корнями. Из дупла выплыл белёсый шарик величиной с теннисный мяч с четырьмя небольшими отростками, направленными к земле.
Потом другой, третий…
Я старался избегать его почти неделю. Я знал, что он меня ищет. Он обзвонил всех моих друзей и родных, соседи говорили, что он часами ждал меня на лестнице.
Мне совершенно не понравилось, что осьминогусы заполонили полгорода, зависнув на одинаковой высоте над землёй в какой-то одной, лишь им ведомой, конфигурации.
Мальчишки стреляли в них из рогаток. Если им удавалось попасть камушком в осьминогуса, он отлетал на полметра в сторону, а потом медленно возвращался в исходную точку.
Через неделю он меня всё-таки поймал. Я и не скрывался от него, действительно был занят, да и вообще, хотелось переварить наше приключение; примерно так я пытался ответить на его по-детски эмоциональные упрёки. Как и любой ребёнок — большой или маленький, — он не слишком хотел слышать чужих оправданий.
— Ну, перестань, — говорил я ему, — ведь мы же друзья.
— Друзья так не поступают. Пока ты от меня бегал, я такое дело проворонил.
— Опять гнездо?
— Вот не скажу теперь. Ведь всем оставлял записки, чтобы ты со мной связался.
Он глубоко вздохнул и поднял на меня свои голубые глаза.
— Ты можешь мне помочь в одном деле?
— Конечно, — искренне ответил я.
— Это не ответ, — возразил он.
— Конечно, — повторил я.
— Я обнаружил берлогу крокодильцев…
По дороге к заброшенному ангару он опять затянул про Бразилию. Я пытался ему подпевать.
"Какая там Бразилия, — вертелось в голове, — крокодильцы"…
Я принципиально отказался идти после работы. Сияние воскресного дня хоть в какой-то степени придавало уверенности. Вход в ангар был наглухо заложен. Мы залезли на крышу, и он достал из рюкзачка длинную верёвку.
— Вон видишь, внизу, в полу, люк со скобой? Я опущу тебя вниз, и ты люк откроешь.
"Ну-ну", — подумал я и спросил вслух:
— А ты уверен?
— В чём?
— Что это безопасно?
— Что ты, конечно, — сказал он и отвёл глаза. Потом он взял веревку и попытался связать мне ноги.
— Что ты делаешь?! — воскликнул я.
Дремавший в нём Наполеон мгновенно пробудился.
— Я лучше знаю, как обнаружить крокодильцев, — рявкнул он. — Опустишься руками вперед, схватишься за скобу и поднимешь её. Всё! — пресёк он моё негодование.
С недюжинной силой и ловкостью стянув мои ноги, он буквально столкнул меня вниз. Прошлогодний прыжок с «тарзанки» в Москве показался мне детской забавой.
Однако по мере приближения к полу скорость снижения замедлилась, а потом он вовсе прекратил травить веревку. До скобы было несколько сантиметров.
— Эй, — закричал я, — опусти ещё чуть-чуть.
— Так дотянешься, — донеслось сверху.
"Садист какой-то", — подумал я, вися вниз головой, и, изловчившись, дёрнул скобу.
Она поддалась на удивление легко.
Оранжевые твари со сверхъестественно развитыми челюстями рванули из-под крышки люка вверх. Их там были сотни. Они наступали друг другу на головы, стремясь вырваться из укрытия.
Я заорал лишь спустя несколько мгновений, потому что вид шевелящейся зубастой массы поверг меня в шок.
Лихорадочно извиваясь всем телом, я рефлекторно пытался уйти подальше от этого ужаса, однако мой друг и не думал поднимать меня.
Тем временем крокодильцы (а никаких сомнений в том, что это именно они, у меня не было), как оказалось, тоже страшно испугались моего крика, и вот уже вся их стая рванула обратно вниз, в своём стремлении укрыться от ненормального придурка, болтающегося на верёвочке, не останавливаясь перед опасностью передавить друг друга. Минуты две-три было слышно шуршание тварей, забивающихся по норам, потом всё стихло.
Я не знаю, что мне делать. Найдёт он меня, не найдёт — в любом случае всё может кончиться плохо для всех.
Вчера мне передали его записку:
"Я нашёл логово Зверя".
Надрывно взвизгнула «болгарка», и Сергей чуть не закричал от боли. Полотно пилы соскочило с алюминиевого «уголка», который Сергей придерживал указательным пальцем, и резануло по живому.
Он был один в гараже, кровь лилась ручьём, и несколько минут, прижав изуродованный палец к груди, Сергей кружился посреди комнаты, до боли кусая губы.
Потом инстинкт (или с детства внушённые простейшие медицинские принципы) бросили его за руль «девятки», и, шумно заглатывая воздух, Сергей погнал машину к районной больнице.
Фалангу срезало начисто. У сестры, которая обрабатывала рану, Сергей узнал, что, если в течение нескольких часов утраченная часть пальца будет найдена, то, вполне вероятно, всё можно будет пришить обратно, и отторжения не будет.
Проклиная всё на свете, напичканный лекарствами, Сергей отказался от немедленного наложения швов и вернулся на дачу, где битых три часа отыскивал то, что недавно было частью его ("чем ковырял в ухе, набирал номер телефона, листал страницы, боже мой, чем, в конце концов, жену ласкал, Господи! больно-то как).
Он почти не сомневался, что не сможет в гаражном хламе отыскать неизвестно куда отлетевшую сравнительно небольшую фалангу…
Ночью, уже в Москве, боль долго не давала уснуть, и лишь под утро Наташе удалось чуть не убаюкать его, и Сергей забылся тревожным сном, в котором визжали тысячи пил и из углов каких-то тёмных бесконечных коридоров манили мёртвые пальцы. Манили…
Следующие пара недель были заполнены уколами, таблетками, перевязками. Сергей неожиданно понял, как ему нелегко жить без такой, казалось, не слишком значительной части тела, как фаланга указательного пальца левой руки, и даже спустя месяцы, полностью свыкшись с проблемами, которые вызывала эта нехватка, он видел по ночам свою руку целой и здоровой и просыпался чуть не в слезах.
И вот однажды жена уговорила Сергея обратиться к некоему народному целителю, по слухам творившему чудеса в случаях, похожих на этот.
Невысокий старичок невнятной национальности принял Сергея с почти нескрываемым весельем. В его каморке (кабинетом это было назвать никак нельзя) отсутствовало какое бы то ни было медицинское оборудование, а висевшая на самом видном месте замызганная лицензия заставляла сомневаться в своей подлинности.
— Удивительно, молодой человек, удивительно! — Старичок широко размахивал руками. — Вы на что-то жалуетесь?
Сергей кисло улыбнулся и поднял вверх левую ладонь.
— Ну и что? — с радостной улыбкой спросил старичок.
Как ни странно, такое игривое отношение к серьёзной проблеме не вызвало в Сергее негодования.
— Как что? — почти с теми же интонациями ответил он. — Пальчик-то тю-тю. И болит.
— Ну мало ли что болит… — возразил целитель, — и болит-то не пальчик, которого, как вы изволили выразиться, нет, а как раз то, что осталось. Ха-ха-ха. — Смех его напоминал тихий перезвон погребальных колоколов. — Так что "пальчик тю-тю" — не беда.
— И болит — не беда? — спросил Сергей.
Старичок стал серьёзным.
— Болит — вылечим. Это нам — легко. Давайте сюда вашу, — он замялся, похоже, подбирая слово, — руку.
Сергей протянул ладонь.
— Это на первый раз, на первый раз, — бормотал старичок. — Глазки закройте.
Сергей подчинился. Снова раздался перезвон колокольцев, и трудно было определить, смех ли слышится в каморке целителя, или в подступающих сумерках эхо доносит звуки с недалёкого погоста.
Боль исчезла мгновенно.
С некоторой оторопью Сергей открыл глаза и взглянул на старичка. Он не знал, что сказать.
— Ну вот, милый, — воскликнул целитель, — а вы говорите — больно. Не болит?
— Не-е-ет, — с блаженной улыбкой протянул Сергей. — Спасибо вам.
— Э-э-э… Не за что. Дело-то нехитрое. И не за это я деньги-то беру, — ответил старичок. — А деньги — сами уж знаете — не малые.
