— Тринадцатилетнему вымогателю, — сказал Дугал чуть потише.
Но Нелли вообще не нравилось слово «вымогатель»: она заткнула Дугалу рот дряблой, пропахшей рыбой ладонью и зашептала на ухо — так, что ее длинные седые космы лезли ему в самый нос:
— В соседней комнате живет жуткий паршивец, — сказала она. — Такой слюнтяй — ни за что не станет работать, хоть ты его золотом осыпь. Лучше попридержите язык. — Она отпустила Дугала и принялась задергивать занавески.
— Не то что я, — сказал Дугал, — я хочу работать за троих, за четверых, за пятерых, а с меня за это вымогают шантажом деньги.
Она в три прыжка с присестом подскочила к нему и больно ткнула в спину. Потом вернулась к окошку, грязно-серому, как дерюга, и ничем не отличавшемуся от занавески, которую она задернула. На полу лежали клочья истертой циновки точно такого же цвета. Тот же оттенок являла и колченогая, сбитая комьями постель в углу.
— И все ж таки как я рада, что вы зашли, — сказала Нелли уже в третий раз, — да, не хотите ли чашечку чаю?
Дугал в третий раз сказал, что, спасибо, не хочет.
Нелли поскребла в голове и, возвысив голос, заявила:
— Хвала господу, рассыпающему награды среди тех, кто постигает истины себе в поучение.
— Мне думается, — сказал Дугал, — что я живу именно так, как велит священное писание.
— Еще чего, — сказала Нелли. Она содрогнулась в последнем приливе отходящего экстаза и взяла сигарету из пачки Дугала.
— Возьмите хоть историю про Моисея в тростниках. Ловко было сработано. Мать получила ребенка назад, а в придачу и расходы были оплачены. Возьмите опять же притчу о Неверном Управителе. А как насчет притчи...
— Стоп, — сказала Нелли, возложа руку на истасканную блузку. — От священного писания меня аж дрожь берет: боюсь, как бы снова не заполучить чахотку.
— Вы родились в Пекхэме? — спросил Дугал.
— Нет, в Голуэе. Хотя не помню, может, и не там. А в Пекхэме я с детских лет.
— Где вы работали?
— На обувной фабрике началась моя трудовая жизнь. Не хотите ли чашечку чаю?
Дугал отсчитал десять шиллингов.
— Маловато, — сказала Нелли.
Дугал прибавил еще десять.
— Ежели я за этими парнями буду таскаться до «Слона» и обратно, так на дорогу и то больше уйдет, сами понимаете, — сказала Нелли. — С одним фунтом в кармане я за такое дело не возьмусь.
— Ну, пусть будет два фунта, — сказал Дугал. — Через неделю добавим.
— Договорились, — сказала она.
— А то, глядишь, мне дешевле станет платить Лесли.
— Нет, не станет, — сказала она. — Он будет с вас тянуть все больше и больше. Но уж если я им глотки-то заткну, так вы меня, надеюсь, не обидите.
— Десять фунтов, — сказал Дугал.
— Идет, — сказала она. — А то смотрите, вдруг какой-нибудь ваш начальничек обо всем догадается? Конкуренты, сами понимаете, дело нешуточное.
— А скажите-ка мне, — сказал Дугал, — сколько вам лет?
— Да примерно так шестьдесят четыре. Как насчет чашечки чаю? — Она оглядела комнату. — Это все чистая грязь.
— Лучше расскажите мне, — сказал Дугал, — как оно было работать на обувной фабрике.
Она подробно рассказала ему, как ей жилось, когда она работала на обувной фабрике; но наконец ей приспело время возвращаться на круги своя и пророчествовать. Дугал спустился вслед за ней по вонючим и темным винтовым лестницам «Номеров для одиноких»; они расстались у самых дверей, он прошел первым.
— Спокойной ночи, Нелли.
— Спокойной ночи, мистер Дуйвголос.
— Где мистер Дуглас? — спросил мистер Уидин.
— Он уже неделю не показывался, — ответила Мерл Кавердейл. — Хотите, я позвоню ему домой и выясню, здоров ли он?
— Да, так и сделайте, — сказал мистер Уидин. — Нет, не надо. Собственно, почему бы и нет. Хотя, может быть, лучше...
Мерл Кавердейл стояла перед мистером Уидином, постукивая карандашом по блокноту, и глядела, как его руки ерзают по столу среди бумаг.
— Спросим лучше у мистера Друса, — сказал мистер Уидин. — Он, наверно, знает, где мистер Дуглас.
— Он не знает, — сказала Мерл.
— Разве не знает?
— Нет, он не знает.
— Подождем до завтра. Посмотрим, а вдруг он придет завтра.
— Как ваше здоровье, мистер Уидин?
— Это мое-то? Ничего, а что?
Мерл пошла к мистеру Друсу.
— Дугал уже неделю и близко не показывался.
— Оставьте его в покое. Парень знает, что делает.
Она вернулась к мистеру Уидину и остановилась в дверях с приторной улыбкой на лице.
— Нам надо оставить его в покое. Парень знает, что делает.
— Зайдите и притворите дверь, — сказал мистер Уидин.
Она закрыла дверь и подошла к его столу.
— Я не такой уж суеверный, — сказал мистер Уидин, и руки его, ворошившие бумаги, затряслись. — Но тут мистер Дуглас кое-что мне сообщил, и это засело у меня в голове. — Он вытянул шею и завертел головой, глядя по сторонам сквозь стеклянные панели.
— Они все пошли пить чай, — сказала Мерл.
Мистер Уидин уткнулся лицом в ладони.
— Это вам будет странно слышать, — сказал он, — особенно от меня. Но лично я убежден, что Дугал Дуглас состоит на службе у дьявола, если он не сам дьявол.
— Мистер Уидин, — сказала мисс Кавердейл.
— Да, я знаю, что вы думаете. Да, да, вы думаете, что у меня здесь не все в порядке. — Он показал на свой правый висок и повинтил возле него пальцем. — А знаете ли вы, — сказал он, — что Дуглас сам показывал мне шишки в тех местах, где у него были рога, ампутированные путем пластической операции.
— Не надо так волноваться, мистер Уидин. Не кричите. Девушки уже идут из столовой.
— Я щупал его шишки вот этими самыми руками. Вы смотрели, вы когда-нибудь толком заглянули ему в глаза? А это его плечо...
— Успокойтесь, мистер Уидин, тише, тише, ну что вы говорите, сами подумайте.
Мистер Уидин указал трясущейся рукой в сторону кабинета управляющего.
— Заколдовали, — сказал он.
Мерл попятилась и мелкими шажками кой-как выбралась за дверь. Она снова пошла к мистеру Друсу.
— Мистеру Уидину пора идти в отпуск, — сказала она.
Мистер Друс взял разрезной нож, взвесил его в руке, замахнулся им на Мерл и положил нож обратно на стол.
— Что вы сказали? — спросил он.
Когда Дугал утром в пятницу отчитывался перед управляющим, на предприятии Дровера и Уиллиса стоял деловой гул.
— На протяжении первой недели, — сказал Дугал мистеру Уиллису, — я произвел ряд наблюдений над моралью Пекхэма. Мне кажется, что в основе неудовлетворенности персонала, ведущей к прогулам и халатности на производстве, то есть к тому, на что вы мне указали, лежит моральный фактор.
Голубые глаза мистера Уиллиса рассматривали рассудительного земляка, сидевшего перед ним с засаленным блокнотом на коленях.
Наконец мистер Уиллис сказал:
— Такой подход представляется мне правильным, мистер Дугал.
Дугал расселся посвободнее и продолжал свой доклад с отсутствующим и сосредоточенным взглядом, полуприкрыв глаза.
— В Пекхэме наблюдаются четыре моральных типа, — сказал он. — Во-первых, эмоциональный. Во-вторых, функциональный. В-третьих, пуританский. В-четвертых, христианский.
Мистер Уиллис раскрыл серебряную сигаретницу и протянул ее Дугалу.
— Спасибо, не курю, — сказал Дугал. — Возьмем первую, эмоциональную категорию. Среди лиц этой категории считается, например, аморальным жить с женой, к которой не питаешь сексуального влечения. Возьмем вторую, функциональную: ее основным групповым фактором является классовая солидарность, подобная той, какая в иные периоды и в иных обстоятельствах существовала среди аристократии и доминирующее проявление которой в наши дни мы наблюдаем в профсоюзном движении. Третья — пуританская, которая имеет несколько новейших разновидностей: мерилом нравственной жизни здесь служит успех в его денежном выражении. Четвертая — традиционная, которая охватывает не более одного процента населения Пекхэма и в своей простейшей форме может быть условно названа христианской. Конечно, наблюдается взаимопроникновение нравственных категорий. Зачастую признаки всех четырех могут быть обнаружены в верованиях и поведении одного индивида.
— И что же из этого следует?
— Не могу вам сказать, — сказал Дугал. — Это лишь результаты предварительного анализа.
— Будьте добры представить ваши мысли в письменном виде, мистер Дугал.
Дугал раскрыл блокнот и извлек оттуда два листа бумаги.
— Вот разработка вопроса. С приложением случаев из практики.
Мистер Уиллис криво улыбнулся и спросил:
— Который же из этих четырех моральных кодов вы назвали бы наиболее привлекательным, мистер Дугал?
— Привлекательным? — переспросил Дугал, не скрывая неодобрения.
— Привлекательным для нас. То есть полезным, я хочу сказать, полезным.
