Мысль о том, что Эбигейл могла изменить ему с евреем, пусть и не зная, что он еврей, доставляла Мерлю невыносимую муку. Он не мог спросить ее напрямую. Она наверняка солгала бы в ответ. Поэтому Мерль подождал еще неделю и как бы между прочим спросил, не беременна ли она.
Он отметил тревогу, промелькнувшую в лице Эбигейл. Последний раз она спала с ним до Кембриджа, и Мерль принял все меры предосторожности. Обвинял ли он ее в неверности? Не следует ли ей проконсультироваться с адвокатом, прежде чем продолжить этот разговор?
— Если ты имеешь в виду месячные, то они пришли, как обычно, — осторожно ответила она.
И изумилась вздоху облегчения, вырвавшемуся у Мерля. Когда же он расцеловал Эбигейл в обе щеки, она ощутила жар его лица и дрожь обнявших ее рук. Но, несмотря на всю свою проницательность, не смогла догадаться о безумной панике, охватившей Мерля при мысли о том, что она могла зачать от еврея Таркингтона. Страшная беда обошла Мерля стороной, избавив его от унижения, горшего, чем смерть.
Даже в Техасе Мерль уже не чувствовал себя в безопасности. А в следующем месяце произошли три заметных события. Умер Сэм Клиффорд, и Мерль с Эбигейл переехали в Апельсиновый округ на юге Калифорнии, где Мерль рассчитывал найти людей, мыслящих так же, как он. И сразу же он начал скупать участки заросшей лесом земли, на которых со временем и возник «Клиффхэвен».
Здесь необходимо сказать несколько слов о смерти Сэма Клиффорда. Никто и подумать не мог, что ему далеко за восемьдесят. За месяц до смерти он вел активный образ жизни, два или три раза в неделю плавал в бассейне, играл в гольф, каждое утро перед душем делал двадцать приседаний. А потом у него заболел бок, и боль эта не снималась ни бурбоном, ни аспирином, ни долгими прогулками. Он отправился к своему доктору, который направил его к специалисту. Тот после многих анализов заявил, что у старика болезнь, которая часто возникает у тех, кто долго живет на свете, причем зашла она так далеко, что операция не принесет никакой пользы.
— Все будет кончено очень скоро, — вынес диагноз специалист.
— Как скоро? — спросил Сэм.
— Я даю вам месяц, максимум два.
Поначалу Сэм намеревался сохранить печальное известие в тайне. Потом подумал, что будет совсем неплохо увидеть реакцию родственников и друзей. Чтобы, заметив жадность или неискренность, при необходимости изменить завещание или показать кое-кому, что он еще не покойник. Но выглядел Сэм так хорошо, что никто, кроме Эбигейл, не желал воспринимать его слова всерьез. Эбигейл же руководствовалась не предчувствием, но точной информацией. Она позвонила доктору Сэма в Лос-Анджелес, тот упомянул имя специалиста, который, в свою очередь, сказал ей, что не может сообщить ей диагноз, поскольку не имеет права нарушить конфиденциальности отношений пациент — врач. Эбигейл предположила, что при обнадеживающих результатах обследования специалист мог бы и поступиться конфиденциальностью.
И на следующее утро она позвонила Люсинде, чтобы та предупредила Сэма о ее приезде. Самым ранним рейсом она вылетела из Лос-Анджелеса в Даллас, там пересела на самолет местной авиакомпании и добралась до дома Сэма уже после полудня. Люсинда сказала ей, что Сэм отдыхает.
— Вы хотите сказать, что он в постели? — переспросила Эбигейл. Для нее это была самая худшая новость.
Она поднялась на второй этаж, подошла к спальне Сэма, постучала, услышала его слабый голос: «Входи», — открыла дверь, переступила порог.
Увидев ее, Сэм улыбнулся, но его лицо ужаснуло Эбигейл: за то непродолжительное время, что они не виделись, он постарел на два десятка лет.
— Закрой дверь, девочка.
Эбигейл повиновалась.
— Я знал о твоем приезде и без звонка. Знаешь, наверное, твой мозг излучает какие-то волны, а мой их принимает.
— Телепатия, — уточнила Эбигейл.
— Что-то в этом роде. Хочу у тебя кое-что спросить.
Она подошла к кровати, наклонилась, поцеловала Сэма в лоб.
— Мы составили бы отличную пару, — заметил Сэм. — Лучше, чем я с Люсиндой или ты с Мерлем.
Эбигейл улыбнулась.
— Это точно.
— Но мы все время вели себя безукоризненно.
— Да, — вздохнула Эбигейл.
— Ты можешь сказать, о чем я сейчас думаю?
На ум Эбигейл пришли деньги, нефть, завещание, но она предпочла промолчать.
— Видишь, телепатия срабатывает не всегда. Придется выражать мысли словами.
Она присела на краешек кровати.
— Я думаю, все кончено.
— Что — все?
— Моя жизнь. Сегодня утром не смог подняться. Боялся, что упаду на первом же шаге. А я не хочу, чтобы потом Люсинда соскребала меня с пола. Желание у меня совсем другое.
Эбигейл всмотрелась в его лицо и подумала, что его мучают боли.
— Вы принимаете таблетки, которые прописал вам доктор?
— Сегодня не принимал, услышав о твоем приезде.
— Почему?
— Не хотел, чтобы они помешали.
— Помешали чему?
— Тому, о чем я хочу тебя попросить.
Она уже начала догадываться, с какой он обратится к ней просьбой.
— Я знаю, что ты моя невестка, и, возможно, кто-то осудит меня, но я хочу, чтобы ты потрогала его.
Одеяло Эбигейл откидывала с таким чувством, будто ей предстоит совершить религиозное таинство. Даже в пижаме Сэм выглядел, как скелет. Между ног Эбигейл разглядела очертания члена.
— Давай, — голос Сэма стал тверже.
Эбигейл обхватила член рукой, чуть шевельнула пальцами, ощутила ответную реакцию. Посмотрела Сэму в глаза, блестящие и влажные. Оттянула пижамные штаны, сунула руку внутрь, осторожно начала поглаживать член пониже головки, почувствовала, как он твердеет. А ведь Сэму далеко за восемьдесят, напомнила она себе. Чудо, а не мужчина.
— Я никогда не сомневался, что ты знаешь, как это делается.
Эбигейл кивнула, принимая комплимент, продолжая поглаживать член. Когда он встал, как у молодого, она посмотрела на Сэма, как бы спрашивая, что дальше? Ему она бы ни в чем не отказала.
— Вот он какой, — радостно воскликнул Сэм. — Хотел посмотреть, встанет ли он еще раз.
— Вы хотите, чтобы я… — она шевельнула губами.
— О нет, — покачал головой Сэм. — Это займет много времени, а толку не будет. И так все отлично.
Она еще раз погладила член, вытащила руку из пижамных штанов, укрыла Сэма одеялом.
— Если б я попросил об этом Люсинду, она бы высмеяла меня. А ты настоящая женщина, Эбигейл. Спасибо тебе.
Эбигейл вновь поцеловала его в лоб.
— А теперь можно принимать таблетку?
— Полагаю, что да. Она уже ничему не помешает.
Она осторожно вытрясла белую таблетку из пластмассового флакона, стоящего на столике у кровати, и он губами взял ее с ладони Эбигейл, запил водой, которую она налила из кувшина в стакан, и откинулся на подушку, совершенно обессиленный.
— Пойду поболтаю с Люсиндой, — Эбигейл встала. — Она, должно быть, гадает, чем это мы тут занимаемся.
С губ старика сорвался смешок.
— Я зайду перед отъездом. А пока отдыхайте.
Люсинда и Эбигейл пообщались час или два, с трудом находя темы для разговора, так мало у них было общего. А тут и подошло время улетать в Даллас.
— Я только попрощаюсь с Сэмом и поеду, — Эбигейл встала с дивана.
— Он, наверное, спит, — предположила Люсинда, — но, если хочешь, поднимись к нему.
На легкий стук в дверь ответа не последовало. Наверное, он действительно спит, подумала Эбигейл. Тихонько вошла в спальню. Неестественно повернутая голова Сэма на подушке напомнила ей когда-то увиденного голубя со сломанной шеей. Она шагнула к кровати, заметила лежащий у руки Сэма пустой пластмассовый флакон из-под болеутоляющих таблеток. Старик не допустил, чтобы последнюю точку в его жизни поставил Бог или кто-то еще. Получил то, что хотел, подумала Эбигейл, и покинул этот мир. Пластмассовый флакон она положила в карман и, спустившись вниз, сказала Люсинде, что Сэм умер во сне. С этим у нее проблем не возникло.
Иначе прошел разговор с Мерлем, которому она позвонила в Калифорнию.
— Эбигейл, рад слышать твой голос. Как там мой старик? Ты возвращаешься сегодня вечером? Мне тебя встретить?
— Я не возвращаюсь. Твой отец…
— Что значит, не возвращаешься? — негодующе воскликнул Мерль.
— Во всяком случае, сегодня. Тебе придется прилететь сюда. Похороны послезавтра.
— Что ты такое говоришь?
— Я пытаюсь сказать тебе, что твой отец умер.
Она прислушалась к его дыханию.
— Скоропостижно?
— Он покончил с собой. Твоя мать ничего не знает, флакончик из-под таблеток я спрятала. Так оно лучше. Скажи что-нибудь.
Сказать он, естественно, ничего не мог, потому что его душили рыдания. Как женщина, подумала Эбигейл. Да, это не Сэм. Она хотела сказать: «Возьми себя в руки, Мерль, ты уже большой мальчик. Ты сам скоро станешь стариком».
