У меня, понимаешь, мгновенная писательская эрекция: убежал, думаю, от убийц, выскочил из какого-нибудь дома… или баба убивала, душила прямо в постели… — вырвался, схватил куртку с гвоздя в коридоре… бежал!!!
Публика, между тем, с доброжелательным интересом глядит вслед: ультраортодоксы с пейсами, их жены с колясками, туристы с рюкзаками на горбах, прохожие… Словно так и надо.
Дальше начинается странное.
На Яффо он тормозит, замедляет шаг, останавливается у какой-то лавки, где идет бойкая торговля разной мелочью и, вроде так здесь положено гулять, и ничего такого особенного не происходит — усаживается голой задницей на каменную ступень перед входом, непринужденно свесив гениталии… Задумчиво сидит. Отдыхает…
И тут я увидела несуетную работу наших бравых ребят из службы безопасности.
Двое парней с оттопыренными под свободным кителем боками — те, что стояли каждый на своей остановке автобуса, — как-то спокойно и даже отрешенно стали кружить вокруг странного беглеца. Один подошел и встал шагов за десять, другой перешел через дорогу, чтобы следить за ситуацией с противоположной стороны улицы. Никакой паники, народ гуляет, покупает в лавке детских, между прочим, товаров, подгузники и игрушки, голый сидит с яйцами наружу… Теплый иерусалимский день…
Я подумала: почему ж они его не увезут, ведь это черт знает что такое! Подошла к тому парню, что мирно и оживленно беседовал с кем-то по мобильному, и говорю:
— Ты что стоишь, не видишь, что человек тот не в себе?
Парень иронично глянул на меня, подмигнул:
— Дорогая моя госпожа… Все мы тут немножко не в себе… Город такой…»
— И НИКОГДА У ВАС НЕ ВОЗНИКАЛО ЖЕЛАНИЯ ПЕРЕБРАТЬСЯ В БОЛЕЕ СПОКОЙНУЮ, БОЛЕЕ КОМФОРТНУЮ ЕВРОПЕЙСКУЮ СТОЛИЦУ?
— Знаете, во времена Британского мандата на Палестину — в сороковых годах прошлого века — военным губернатором Иерусалима был англичанин Роналд Сторз, человек мистически влюбленный в этот город. Кстати, это именно он издал знаменитый и не отмененный по сей день приказ, согласно которому стены иерусалимских зданий могут быть облицованы только местным известняком, благодаря чему сегодня Иерусалим можно смело назвать «белокаменной столицей».
Так вот, Сторз писал о своей странной любви к этому небольшому городу: «В Британской империи и вне ее пределов существует немало почетных и высоких должностей, но я чувствую — не могу объяснить, почему, — что после Иерусалима не может быть продвижения по службе…»
Понимаете, я изъездила множество стран, была очарована иными, куда более пленительными городами… но неизменно ощущала то же самое: после Иерусалима не может быть продвижения по службе.
Вот уже и живешь здесь чуть ли не двадцать лет — огромный ведь кусок жизни обычного человека — и кажется, что знаешь здесь каждый переулочек. Ан нет: отправляясь на прогулку с очередным приезжим гостем, неизменно обнаруживаешь что-нибудь такое, отчего заходится душа. Например, звонит знакомый экскурсовод и невзначай говорит:
— Да, слушай, тут снова открыли для посещения подземный туннель, по которому царь Седеккия бежал от Навуходоносора. Это бывшие каменоломни царя Соломона. У меня группа в среду. Не хочешь присоединиться?
И я, само собой, мчусь, как будто и за мною гонится какой-нибудь восточный сатрап. «Подземный туннель» оказывается системой гигантских, искусно подсвеченных пещер, которые уходят в неизвестную даль на многие километры. И надо только осознать, что это в самом центре, вернее, под самым центром Иерусалима.
Или вдруг в переулке неподалеку от Яффских ворот натыкаешься на обломок колонны с выбитой латинской надписью: «Здесь стоит Десятый римский легион. Евреев в этом городе нет, и отныне не будет». И вот ты замрешь перед этим обломком великого, давно канувшего в небытие, древнего Рима… и думаешь — Господи, велика Твоя воля!..
– СУЩЕСТВУЕТ ОБЩЕПРИНЯТОЕ МНЕНИЕ, ЧТО В ИЕРУСАЛИМЕ СИЛЬНАЯ ЭНЕРГЕТИКА. ВСЕ-ТАКИ, РОДИНА ТРЕХ ВЕЛИКИХ РЕЛИГИЙ. НАВЕРНОЕ, НЕ ВСЕГДА ЛЕГКО ЖИТЬ, ОЩУЩАЯ СТОЛЬ БЛИЗКОЕ ПРИСУТСТВИЕ БОГА?
— Но человек не может вечно стоять навытяжку — неважно перед каким начальством: перед сержантом, начальником отдела, министром; наконец, Господом Богом. Человек ест, спит, любит, выпивает, выносит все то же мусорное ведро… Иерусалим, само собой, до известной степени — резиденция Бога, но… как в анекдоте с тем сусликом: живу я тут!
Помню, буквально несколько дней спустя после переезда в Израиль я стояла в центре города у какого-то дома. Вдруг подъезжает роскошная машина, и из нее выползает нечто пузатое, волосатое, жующее сигарету, в трусах и тапочках на босу ногу. И идет к подъезду, лениво покручивая на пальце ключи от машины. Я оторопела. Боже, думаю, откуда такое чучело взялось! Центр Иерусалима, а он — в трусах, в тапках… (Верхняя одежда израильтян вообще больше смахивает на нижнее белье). Он наклонился к почтовому ящику, вынул почту и, посвистывая, вошел в подъезд. И вдруг я поняла: просто он здесь живет, в этом доме. В тот момент мне многое про эту страну открылось.
Сейчас я тоже летом предпочитаю ходить по Иерусалиму в шлепанцах и какой-нибудь рубашонке полегче. Понимаете, жарко…
А по поводу игровой площадки: у меня сложилось убеждение, что попав в иерусалимскую толпу, каждый человек волей-неволей становится действующим лицом в какой-то пьесе, и — хочет-не хочет — играет, ну если не в главных ролях, то, по крайней мере, в массовке, на подхвате.
Здесь даже наши соотечественники необыкновенно колоритны.
Картинки по теме:
Вот выхожу я на улицу Яффо и вижу двух пожилых дам, узревших друг друга по разные стороны улицы. Не дожидаясь, когда загорится зеленый свет, они принимаются громко беседовать через поток машин:
— Как вам нравится тот Арнольд?
— Что, он опять в новом костюме?
— Какой костюм?! — в пятницу похоронили!
— Так чего ж вы спрашиваете, или он мне нравится?!
— Нет, но как вы оцениваете поступок?!
Однажды на исходе субботы мы с Борисом видели ортодоксального бородача нечеловеческой красоты; он стоял, подпирая плечом фонарь, и глядел в вечность. Когда мы проходили мимо, он икнул, рыгнул и произнес на полу-выдохе, полу-стоне:
— О, бля-а-а!
В другой раз я наблюдала двоих поддатых учеников иешивы — в черных костюмах, черных шляпах… Они тащились по переулку, обнявшись, и ноги их заплетались, как пряди волос — в косичку… На весь переулок они горланили: — «Я приду и тебя обойму!»
Для меня это — рай, раздолье, охотничьи угодья. Ходи и слушай. Сядь на скамеечку, закрой глаза и вылавливай из воздуха:
— А она мне не понравилась — много врет.
— С чего ты взяла?
— Говорит много. Все говорит, говорит, говорит… столько правды вообще не бывает!
— Сема, чем ты снимал? Че-е-ем?! «Мино-олтой»?! Да я такое задницей снял бы.
— А мой брат Яша считает, что деньги надо в банке держать. Но с очень плотно притертой крышкой…
— Я ее так любил, Фима, так любил! Тысячи денег ушли под откос!
Причем, я сама охотно и с легкостью вступаю в эти игровые отношения. Не так давно гости случайно разбили у меня стекло в двери на балкон, довольно больших размеров. Я долго искала стекольщика, наконец нашла — «нашего», вечно пьяного. Он явился, снял размеры, заверил, что к вечеру вставит стекло и — пропал… Встречаю его во дворе спустя неделю, спрашиваю строго: как мол, Коля, дела с моим стеклом?
Он принялся юлить, врать, что машина его вышла из строя, не на чем стекло довезти.
— А вы привезите его на верблюде, — так же строго, не моргнув глазом, предложила я.
Он ошалел… Долго смотрел на меня мутными голубыми глазами, потом неуверенно, выписывая дрожащими от пьянки руками какие-то холмистые очертания в воздухе:
— На… верблюде?! Так он же это… ну… неровный!
– НО ВЕДЬ ЭТА ЮЖНАЯ ТОЛПА ДОЛЖНА ВАМ БЫТЬ ЗНАКОМА ПО ТАШКЕНТУ?
— Еще бы! Вот поэтому с Иерусалимом — несмотря на его историческое и религиозное величие — у меня вполне домашние отношения. Ведь все мое детство варилось и крутилось среди похожих на иерусалимские, трогательных и великих комедийных персонажей, пряных разнонациональных акцентов, терпких забавных словечек.
Картинки по теме:
Помню наш двор — кто там только не жил! У меня до сих пор перед глазами дядя Садык — как он выносит во двор две каш свежего плова в обеих руках (узбеки всегда угощают ближайших соседей, это традиция) — а тут я — маленькая, тощая, кручусь у него под ногами. И он говорит мне:
