Между тем рядовые уже просмотрели тетради. Рядовых назначала лично Чекушка. Они были обязаны каждый на своем ряду проверить, сделано ли домашнее задание.
— У Горшкова и Сусекина нету, — сказала Света Щеглова.
— У Тухметдинова и Лисовского, — сказала Лена Анфимова.
— У Амировой, Назарова и Забуги, — сказала Наташа Соловьева.
— Дневники на стол, — велела Чекушка, — а сами встаньте к «стене позора».
«Стеной позора» называлась в кабинете длинная стена, у которой те, кто не выполнил домашнего задания, проводили время от своего разоблачения до звонка.
— Пусти, — пихнул Витьку Фундамент и вылез из-за парты.
На столе у Чекушки выросла стопка чистых белых дневников в обложках. Все они были подписаны красивым почерком Лены Анфимовой: так распорядилась Чекушка. В начале каждой четверти она устраивала очень долгие классные часы, когда на всю четверть заполнялось расписание. Дни получали свои даты, и страниц уже нельзя было вырвать.
Двоечники выстроились и привалились к «стене позора», окрашенной в зеленый цвет. Кто привычно уставился в окно, кто на картинки, кто в пол. Витька оглянулся на них и злорадно сделал неприличный жест. Двоечники стали украдкой показывать ему кулаки.
— Сусекин, где обложка с дневника? — спросила Чекушка.
Обложка валялась на парте. Фундамент стащил ее, потому что через трафарет на ней было написано: «При пожаре и стихийных бедствиях не трогать!»
Витька перевел взгляд с двоечников на Леночку Анфимову. Леночка была самой красивой девочкой в классе. Кроме того, единственная из класса, она состояла в общешкольном звене барабанщиков. На линейках она иногда выносила знамя школьной пионерской дружины: в белых колготках, в синей короткой юбочке, в белой рубашке с погончиками и в белых бантах, в алом галстуке и алой пилотке, с красно-золотой лентой через плечо и в белых перчатках. Флаг над ней был тяжелым, багряным, сонным. Бархат его тускло переливался. Увесистые золотые кисти покачивались. Серебряное острие на кончике флагштока ослепительно блестело.
Витька вырвал из тетради листок и написал: «Ленка, я тебя люблю и хочу быть твоим мальчиком. Приходи сегодня в пять к магазину „Рыба", Слава Сметанин». Потом он сложил листок пополам и начертал: «Не суй свой нос в чужой вопрос», потом еще пополам, еще и подписал: «Ленке Анф. » Сунул записку назад Вовке Коровину и переполз на пустующее место Фундамента.
— Итак, тема сегодняшнего урока — поэма Гоголя «Мертвые души», — начала Чекушка. — Вы все уже прочитали ее и...
И тут в дверь кабинета забарабанили.
Чекушка едва не плюнула от досады.
— Служкин, открой! — велела она Витьке, который сидел к двери ближе всех.
В коридоре стояла Наташа Веткина из восьмого «бэ». Увидев Витьку, она начала давиться со смеху. После того что между ними случилось на Новом году, при виде Служкина она всегда ржала, как дура.
— Чо надо? — злобно спросил Витька шепотом.
— Скажи Чекушке, что ее директриса зовет, дурак, — ответила Ветка.
Едва Чекушка вышла из кабинета, девчонки за партами развернулись друг к другу и затрещали. Двоечники кинулись к учительскому столу, расхватали свои дневники и принялись листать. «Не поставила пару!..» — радостно загалдели они. Клюкин выбежал из-за парты и искал себя в раскрытом классном журнале. «А мне поставила, сука», — мрачно сообщил он. «Тухлый, на шубу встань!» — крикнул кто-то. Тухметдинов ловко вскарабкался к окошку над дверью кабинета, упершись кедом в дверную ручку. Двоечники полезли в нижний ящик стола, где лежали конфискованные Чекушкой «фантики» — туго свернутые бумажки от конфет. Игра ими на подоконниках строго воспрещалась. «Оранжевый мой!» — завопил сверху Тухметдинов. Витька оглянулся на Леночку Анфимову. Она уже читала записку. Прочитав, она изумленно посмотрела на Сметанина. «Шуба!» — заорал Тухлый, сваливаясь сверху. Все кинулись по своим местам, как мыши по норам.
Дверь открылась, и разговоры оборвались, точно выключили магнитофон. Вошла Чекушка. Лицо у нее было в красных пятнах. Ничего не говоря, она села за стол. Класс замер, ожидая худшего.
— Садитесь, ребята, — словно вспомнив, вдруг сказала Чекушка двоечникам. Те испугались, но она махнула рукой: — Садитесь, садитесь...
Класс зашептался, пока двоечники возвращались.
— Ребята, — сказала Чекушка, обводя парты блестящими глазами. — Вчера умер Леонид Ильич Брежнев.
В груди у Витьки словно что-то бахнуло. Скамейка поплыла из-под зада. И сразу зашумела кровь, заколотилось сердце. Целую минуту, не поддерживаемая ничем, в классе стояла тишина.
Чекушка достала платок и кончиком прикоснулась к уголку глаза. Вздох прошел по рядам.
— Уроков не будет, — тихо сказала Чекушка. — В стране объявлен трехдневный траур. Тихонечко собирайте портфели и идите домой. В одиннадцать будет митинг. Приходите в парадной форме.
Никто не пошевелился. Только еще через минуту глуховатый Сметанин шепотом спросил у своей соседки Ларисы Самойловой, что стряслось, и напряжение разрядилось. Класс защелкал замками портфелей, забренчал пеналами, захлопал учебниками.
— Мальчики, кто сознательный, — попросила Чекушка, — останьтесь помочь убрать актовый зал. А Лену Анфимову ждут в Совете дружины.
С болтающимся портфелем в руке Витька в числе последних вышел в коридор. Из всех классов к раздевалкам валили школьники. Витька встал к окну и молча глядел, как старшеклассники и младшеклассники хмуро и одинаково смущенно проходят вдоль портретов правительства на стене. К самому первому, пододвинув стремянку, с молотком и черной ленточкой влез физрук Дроздов. В губах он держал обойные гвоздики. Около учительской тесной группой стояли учителя с журналами и сумками.
И тут Витьке стало страшно. Тут он нутром почувствовал, как черная пустота, разъедая, растекается над страной и все зло, что раньше было крепко сковано и связано, освободилось и теперь только выжидает.
— Служкин! — подошел к неподвижно стоящему Витьке военрук Остапенко. — У меня к тебе дело, только не болтай по сторонам...
— Ну, — сказал Витька очень серьезно. Он любил Остапенко. У того было чувство юмора. Когда на уроке на вопрос «Что такое короткая очередь?» Витька ответил: «Это когда водка кончается», он не разорался, не выгнал из класса и не поставил двойку.
Витька подумал, что Остапенко понял его тяжелые чувства, и ему показалось, что военрук скажет сейчас что-то важное, разгоняющее сумрак великой смерти, надвигающийся на Витьку.
— Найди, Служкин, Светлану Сергеевну, — сказал Остапенко, имея в виду директрису Тамбову, — и передай ей, что в тире снова прорвало канализацию. Я оставлю двери открытыми для сантехников, и пусть она поставит уборщицу, чтобы в тир никто не совался.
Никакую Тамбову Светлану Сергеевну Витька искать, конечно, не стал, а отошел подальше по коридору, чтобы Остапенко его не заметил, и сел на подоконник. Отправляться домой ему не хотелось. Неуютно было дома одному с такой тревогой в душе. Сусекина Витька где-то проворонил, и приходилось ждать митинга в скуке и одиночестве.
Минут десять он сидел, болтая ногами и размышляя о жизни. Потом он увидел, что по пустому коридору идет Чекушка, и спрыгнул, так как сидеть на подоконниках не разрешалось.
Чекушка отперла дверь кабинета, увидела Витьку и позвала:
— Витя, подойди сюда.
Витька взял портфель и поплелся к ней.
— Зайди, — попросила она.
Витька вошел в кабинет. Чекушка закрыла дверь, поставила свою сумку на стол, поправила шаль и присела на краешек парты. При неофициальных разговорах она всегда садилась на парту.
— Почему домой не идешь? — поинтересовалась она. — Родители опять в командировке?
— Ну, — нехотя подтвердил Витька.
— Да-а... — вздохнула Чекушка. — Самые трудные дни, когда все люди должны быть вместе, ты остался без самых близких людей... Ну ничего, ведь друзья, наверное, помогают?
— Ну, — неопределенно согласился Витька.
Чекушка отвернулась к окну.
— Смотри, даже погода какая... Все-таки не простой человек умер. А на седьмое ноября, помнишь, какое солнце было? Он тогда уже смертельно больной на трибуне стоял... — Она снова вздохнула. — Не хочется, Витя, чтобы и ваша юность начиналась с тяжелых времен...
Витька молчал.
— Мы с ребятами из «творческой группы» решили провести вечер памяти о Леониде Ильиче, — поделилась Чекушка, и Витьку кольнула ревность, что его из «творческой группы» выперли. — И знаешь, Витя... Мы подумали и решили, что нечего тебе без дела сидеть. — Чекушка улыбнулась, и Витька тоже покорно скривился. — Возвращайся-ка ты к нам. Сейчас не время для мелких ссор.
— Ну, — кивнул Витька.
Ему стало приятно, что его отсутствие ощущается так остро.
— У тебя ведь есть магнитофон? — спросила Чекушка.
