Со второго этажа открывался едва ли не самый красивый вид на южную часть озера. Оттуда было видно миль на пять, да и то лишь потому, что дальше оно изгибалось на юго-восток, где находилась плотина.
Строительство мастерской и эллинга внушило нам (мне в первую очередь) уверенность в собственных силах, поэтому к дому мы приступали почти без страха, хотя, если честно, эта работа была, конечно, более сложной. Как бы то ни было, фундамент уже застыл, готовый камин одиноко стоял посреди бетонного основания, и мы засели за сделанные Эммой наброски и планы. По ее задумке старая рыболовная база, в которой и было-то всего две комнаты, должна была превратиться в элегантный двухэтажный коттедж на берегу. Крыльцо и кухню решено было оставить, но все остальное предстояло возвести с нуля.
Чарли оказался любителем строить, что называется, с запасом, поэтому, когда мы начали возводить каркас, он ставил стойки рамы всего в десяти дюймах друг от друга. На мой взгляд, стойки можно было делать и не так часто, но с другой стороны, почему бы нет, ведь эту работу нам предстояло выполнить только один раз. Главное, Чарли был счастлив, да и я, по совести говоря, тоже был рад: нарисованный Эммой дом начинал понемногу становиться реальностью, и мы были исполнены решимости сделать его именно таким, каким она его себе представляла, включая мельчайшие детали отделки и цвета.
Когда каркас был готов, мы залезли туда, и Чарли напомнил мне, что́ говорила Эмма, когда, стоя на голой земле посреди только что расчищенной площадки, пыталась словами и жестами объяснить нам, каким она видит наше будущее жилище.
«Я хочу, – сказала она тогда, – чтобы казалось, будто в каждой комнате стоит по зажженной свече. Я хочу… чтобы и стены, и полы отливали живым золотом. Вот таким…» – И она показала на старые половицы кухни.
– Ну и где мы возьмем этот золотой отлив? – спросил я сейчас.
– Нам нужна сосна, – сказал Чарли и тоже показал на пол кухни. – Старая, выдержанная сосна, лучше всего – ядро сосны. К сожалению, теперь ни на одном лесоскладе такую не найдешь, а если найдешь, качество будет не то. Деревья, из которых делали такие доски, как эти, – он снова показал на старые половицы, – росли лет двести назад. Сейчас таких нет, а значит…
Это значило, что нам придется искать. Почти три месяца мы колесили по дорогам, забираясь все дальше в глушь. Завидев какую-нибудь одинокую старую ферму, мы очень вежливо спрашивали у недоверчивых, подозрительных хозяев, не будут ли они возражать, если мы разберем их старый, покосившийся амбар, сарай или конюшню, а бревна и доски вывезем? Большинство кивали, потом закрывали двери на засов и на всякий случай снимали со стены ружье, а мы ставили на первой же подходящей поляне палатку и в течение двух-трех дней корчевали старинные гвозди и перебирали доски, попутно изучая приемы мастеров, живших почти за сто лет до нас.
Когда материала накопилось порядочно, я купил с шерифских торгов небольшой заброшенный склад в окрестностях Клейтона. До него было всего несколько миль, поэтому мы с Чарли сразу же отправились туда, вырубили кусты и лианы, подмели полы и начали складывать туда наши доски – на специальные поддоны, чтобы уберечь от сырости. Месяцев через шесть-восемь мы набрали достаточно материала, чтобы отделать не только мой коттедж, но и еще пару таких же домов. Половицы, стены, потолки, элементы отделки и даже посудный шкафчик на кухне – все это мы сделали из дерева, которое нам удалось спасти при разборке старых амбаров и конюшен, затерявшихся среди пекановых и дубовых рощ по всей Джорджии. Для тех, кто интересуется старым, выдержанным деревом, которое можно использовать для строительства, это настоящая золотая жила. Добыть его легко – нужно только вырубить кудзу и лианы, отгрести сосновые иглы и желуди да слегка обстрогать доски в тех местах, где они подгнили. Конечно, дело это не быстрое, к тому же, когда разбираешь старые постройки, всегда есть шанс наткнуться на змею, но так уж устроена жизнь: тот, кто охотится за сокровищем, никогда не знает, что его ждет – ядовитый укус или отливающая золотом старая древесина.
Коротко говоря, спустя несколько месяцев, в течение которых я столько раз попадал себе по пальцам, что даже начал относиться к этому как к неизбежному злу, я вручил Чарли пневматический молоток, и он загнал последние гвозди в облицовку потолка. Мы отключили компрессор, повесили на место наши инструментальные пояса, вымели из комнат опилки и стружку, выпили по банке пива и вышли полюбоваться делом рук своих. Чарли обошел дом кругом, ведя кончиками пальцев по стене, словно человек, ощупью ищущий путь в лабиринте. Мне показалось, он принюхивается, будто пытаясь определить какие-то скрытые дефекты по запаху. Закончив обход, Чарли только кивнул; он ничего не сказал, но это означало, что работой он доволен.
И вот за несколько дней до Пасхи я вошел в наш пока еще пустой дом, расстелил на полу спальный мешок и лег. Бросив взгляд за окно, я впервые заметил, что дом окружен раскидистыми кизиловыми деревьями. На следующий день они зацвели. Я открыл окно в нашей спальне на втором этаже, высунулся и затряс головой от изумления и восторга. Мне казалось, Эмма предвидела это с самого начала.
Настал день, когда Эмма вступила в пору созревания. Ей тогда было одиннадцать, мне – двенадцать, а Чарли – всего восемь, что, на мой взгляд, может отчасти объяснить его бурную реакцию. Мы как раз купались в ручье за домом О’Конноров, где глубина была всего фута два или около того. Эмма плавала кругами, как тюлень, и беззаботно смеялась, когда вода вокруг нее вдруг стала менять цвет. Думаю, мне не нужно подробно описывать, как это выглядело. Удивленная и напуганная, Эмма встала на ноги. Нам с Чарли тут же стало ясно, что у нее идет кровь, и ее было не одна-две капельки, как бывает, когда порежешь палец, а довольно много.
Чарли выскочил из ручья как ошпаренный и бросился к дому, крича на ходу: «Мама! Мама! Эмма умирает!!!» Полагаю, что, учитывая все обстоятельства, это был не самый лучший выбор слов. Сам я, впрочем, тоже не совсем понимал, что происходит, однако мне почему-то казалось, что Эмма не собирается умирать. Выглядела она, во всяком случае, вполне живой. Удивилась Эмма, пожалуй, не меньше нашего, однако я не видел никаких признаков того, что она теряет сознание или испытывает боль.
Чарли исчез в доме, и я помог Эмме выйти на берег, стараясь, впрочем, не опускать взгляд. Конечно, она была напугана, и я подумал, что, если я буду пялиться на ее ноги, это никак ей не поможет. На берегу я отвернулся, Эмма сняла купальный костюм и завернулась в мое полотенце. Я взял ее за руку и некоторое время мы просто стояли на берегу, не зная, что делать дальше. Я предложил было Эмме сесть, но она отказалась, так как боялась испачкать полотенце, и я снова подумал, что на самом деле ей совсем не так уж и плохо, как показалось мне вначале.
– С тобой все в порядке? – спросил я на всякий случай.
Она кивнула и попыталась улыбнуться.
– Точно?
Эмма снова кивнула и сильнее сжала мою руку. Мне показалось, она замерзла, но сказать я ничего не успел: из дома примчалась бледная мисс Надин, которую вопли Чарли напугали чуть не до полусмерти. Но когда она увидела купальник и ноги Эммы, а главное – убедилась, что мы просто стоим на берегу и не собираемся умирать, то сразу все поняла. Перейдя на шаг, мисс Надин несколько раз глубоко вздохнула, потом обняла дочь за плечи и улыбнулась:
– Не волнуйся, милая, с тобой все будет хорошо.
– Но мама, – возразила Эмма, – я и так хорошо себя чувствую, и у меня ничего не болит!
– Я знаю, милая. Это… это… в общем, так должно быть.
Она обняла Эмму за плечи и отвела в дом, но скоро вернулась. На плече у нее висело ручное полотенце. Усевшись на скамью перед крыльцом, мисс Надин подозвала нас с Чарли. Усадив нас по обе стороны от себя, она положила ладони нам на коленки и сказала.
– Я должна вам кое-что объяснить… – начала она.
Я посмотрел на Чарли. Он все еще дрожал, шмыгал носом и выглядел встревоженным.
– Насчет Эммы… С ней все в порядке, но она… – Мисс Надин запнулась, подбирая слова. – Она становится взрослой.
Тем же вечером я зарылся в свои книги и несколько часов подряд читал все, что мне удалось найти в них о женщинах – о том, как они устроены и чем отличаются от мужчин. То, что я узнал, поначалу меня возбудило, как и всякого нормального подростка. Правда, Эмма была мало похожа на те картинки, которые я обнаружил в книгах, но я понимал, чтобы вылечить ее, чтобы дать ей шанс, я должен как можно подробнее узнать все об особенностях женского организма. И я действительно многое выяснил. Я читал и читал и в конце концов наткнулся на абзац, где упоминалось лекарство, которое принимала Эмма. Как было сказано, оно имеет такой весьма распространенный побочный эффект для девочек, как раннее наступление менструаций.
