Естественно, я всех довез. Все целы-невредимы. Все остались у меня в доме. Легли мы под самое-самое утро, потому как вытащили во дворик пластмассовый столик, разогрели какой-то еды и тихонько сидели, беседовали, попивая алкогольные напитки.
Кайл на работу на следующий день не пошел, предпочел послать меня на болт из пельменной, когда я робко дрожащими руками тряс его за хрупкое плечико. Крис вскочил с сумасшедшими глазами и заявил, что работать обязательно будет.
Мы с ним вдвоем и поехали. Смена была совсем маленькой и несложной. Вообще четверг был, можно сказать еще одним выходным. Что такое с 9 утра до 4 дня проработать? Фигня полная и мытарства души. Доработал я один. Крис свалил домой часов в 11, отпросившись у менеджера и сославшись на резкую боль в животе. Тем не менее, он по моей просьбе сгонял в лабаз и принес мне 5 заветных бутылочек Смирноффки, да-да, тех, что с фруктовым вкусом. Первые 50 грамм (это была яблочная бутылочка) позволили мне настолько воспрять духом, что я скакал по всему ресторану как угорелый, помогая даже другим официантам. Часам в 3 накат голодающих работников, бизнесменов, а также безработных, но кушающих вовремя ниггеров спал. Я протирал свои столы, подметал пол, досыпал соль и перец, заворачивал на кухне положенные каждому официанту перед уходом 50 комплектов «нож-вилка» в салфетки и думал о том, что через две недели я подойду к Карлосу и скажу:
- Карлос, я увольняюсь, так как уезжаю обратно к себе на Родину.
- Жалко, потому что ты – очень хороший работник, - скажет Карлос.
- Да, - отвечу ему я, - спасибо за добрые слова, Карлос. Здесь я хороший работник, а у себя в Москве я еще и человек.
Возможно, и неплохой. Но это решать вам.
Вступление. Вы знаете, а все-таки я улетал на свою Родину. Прочь от гадости самоистязания, от меланхоличных алкогольных трипов, от одиночества и непонимания, от чужих звезд и незнакомых гортанных речей, из царства лицемерия, продажности, показухи и несоизмеримой тупоты, от жирных ублюдков в белых хлопчатобумажных майках, заляпанных кетчупом, от черных морд с ядовитыми глазами цвета холодного космоса, от бессонных ночей, сдобренных живым и болезненным перегаром, от всего того говна, которое окружало меня чуть больше года.
В гибельном отчаянии душным летом 2005 года прямо на РАБотке, держа в одной руке тряпку и вытирая руки о фартук, я написал на клочке бумаги нижеприведенные строки. Думаю, что любому человеку, которому не безразлично то место, где он родился, поймет меня и поймет также, что эта глава, невзирая на все перипетии моего отъезда, будет самой веселой и жизнеутверждающей. Потому что венцом и концом ее будет Россия, землю которой я целовал, Москва, по которой я ехал на такси из аэропорта и которую я не видел так долго, родное Кунцево со своими тополями, которое нежным теплом согрело меня, когда я лег дома в свою постельку, улыбнулся и заснул. У себя дома, на своей Родине.
Я вернусьЗдесь были знакомства, здесь были знакомые,
И пьянки-гулянки, и ночи бездомные,
Когда мне казалось, что я нашел дом,
Но утром глаза открывал я в другом…
Здесь были объятия, громогласные клятвы,
И даже мой Путь становился понятным,
И помощь, и братство, звонки телефона,
Я думал, я – дома, но всегда жил в другом я…
Пытаясь бороться с собственным сердцем
И Русскою Кровью, что жгучее перца
Мне жгла мою душу, я искал путь,
Как мне себя в чужеродность воткнуть…
Пытался спокойно искать оправданий,
Приятную мелочь раздувал до сказаний.
И тело гнило, извивалось узлом,
Ведь сердце мое жило в месте другом…
Там, где течет моя светлая Кровь,
Там, где всегда погружен я в любовь,
Где Боги мои всегда помнят меня,
Там, где скоро буду и я … (лето 2005 года)
Часть 1. Последний РАБочий день.А было все так…
- Карлос, я это… Я увольняюсь!
- Как это, Сергей? Ты опять решил уехать в свою Россию?
- Да, представьте себе, а то медведи соскучились, и друзья звонят, мол, приезжай, не с кем выпить, например.
- И когда ты хочешь уехать?
- Я уже взял билет, улетаю 21 сентября, так что, как там говорят у вас, в испаноязычных странах – ауфидерзейн!
- Хорошо, я понял тебя. Очень жаль. Ты отличный парень. Будем искать тебе замену…
Разговор происходил на кухне знаменитого уже (благодаря предыдущим главам) ресторана в самом начале сентября. Мне оставалось работать ровно две недели.
Ну вы, наверное, знаете, что такое последние две недели работы, когда ты уже уведомил начальство и, грубо говоря, просто-напросто делаешь им одолжение, дорабатывая эти несчастные полмесяца, смотря на всех с ухмылкой, посылая всех направо и налево наболт из пельменной. А тем более, если у тебя дома, под подушкой вожделенный билет на рейс швейцарских авиалиний, которые тебя 21 сентября доставят из Нью-Арка в Цюрих, а оттуда в Москву. Я летал, я парил, я каждый день ужирался в полнейший кал.
Прилетевший в конце августа отец, прознав про все мои приключения, отобрал транспорт и в качестве наказания я ходил на РАБотку пешком. Но в эти две недели это была радость. В припрыжку, так сказать.
11 сентября в воскресенье был мой последний РАБочий день. Сейчас, сидя за компом дома в Москве, мне немного грустно даже (тем более хотел сегодня дико угореть, а не получилось), я с… нет, не трепетом и наслаждением, скорее со щемящим таким приятным чувством вспоминаю свой ресторан, ребят и девчонок, пухленькую перуанку Эйприл Виллануэва, жирного добродушного бармена Пата Деджона, который мне не счесть сколько раз в конце РАБочего дня наливал в пластиковый стаканчик сто грамм водки, ставил на полочку под барной стойкой, а я, будучи заранее преуведомленным, как бы невзначай приносил что-нибудь напоследок в бар, скажем, лёд для коктейлей, и, снимая, фартук, ховал в него стаканчик с напитком, шествовал с дабл, где его дико выпивал без запивки, а тем более закуски, выходил из дабла, и старина Пат мне дружески подмигивал. Он даже запомнил фразу: «Ух, хороша!!!», которой я обычно сопровождал выход в свет после принятого вовнутрь его «подарка». Даже черномазую Эйджу Хинтон с огромной жопой, на которую слюнями исходило огромное количество народу, и то вспомнить приятно. Наверное потому, что эта черномазая рожа осталась в далеком прошлом. Га-га-га)))
В то воскресенье работало много официантов, я уже писал, что воскресенье – это дико загруженный день. Конечно, не такой, как вечер пятницы или субботы, но тем не менее, все бегут набить пузеня перед очередной РАБочей неделей (к неграм это не относится, они живут на пособие). Все носились как угорелые, а я летал. Я парил, я кувыркался в воздухе, я взмывал и стремился вниз, я разгребал много килограммовые горы посуды, умудрялся помогать мыть посуду старому маразматику и идиоту Джозефу, который, как всегда, засыпал на ходу вследствие своего недуга, я носил в бар лёд.
- Все, Сергей, ты можешь идти. Спасибо тебе за работу. Мы будем скучать. Счастливого тебе пути!, – Карлос и Донни, два менеджера той ночи, отпустили меня домой. Все. Карьера закончена, всем спасибо, жрите теперь свое говно без моей помощи! Я обнялся в менеджерами, попрощался с ребятами и задержался в офисе, чтобы узнать, когда мне стоит придти за моей последней зарплатой. Когда я вышел из офиса старая потасканная грубоватая латинка Доун Льюис, шурша жирами и мозолями, пересыпая речь матом и слюнями, предложила выйти напоследок на задний, например, двор, покурить. Странно, еще тогда подумал я, мы со старой сквалыгой Доун особо никогда близки не были. Ну, может, решила напоследок проявить вежливость, хрен их маму разберет, этих чурок. И мы вышли на задний двор курить.
Ничего не подозревая, я прикурил, сделал затяжку, и тут!!! Распахнулись ворота заднего двора, в которых показались бегущие и орущие все пятнадцать официантов, человек семь с кухни и оба менеджера с ведрами. Вся эта шумная братия, вопя как умалишенные, обступила меня в момент и с криками начала поливать меня водой из ведер, выстреливать в меня сливками из баллончиков и заливать сладким соусом для пирогов из больших блюдец. Проклятая Доун, в задачу которой входило выманить меня в минуту Х из ресторана на задний двор, тоже выхватила у кого-то ведро и дико обдала меня тепленькой водичкой. Покурил! Размокшая и погасшая сигарета выпала у меня из рук, по лицу стекали струйки сливок, я был мокрым насквозь, к тому же на моей лысой башке наверху веселый португалец Исидро Родригес водрузил огромную кучу сливок, будто на меня мощно и небрежно навалила сверху пролетавшая мимо корова. Я был шокирован. Вся пиздобратия галдела вокруг, трясла мои мокрые руки, желала мне счастливого возвращения домой, а девки, несмотря на то, что я был мокрый и грязный по очереди лезли обниматься, что я, конечно, с удовольствием делал, подолгу задерживая девчонок в крепких русских объятиях и раскрывая тему сисек, например. Особенно впечатлила интересная девушка по имени Нелли Ненгелкен, которая была дичайшей помесью латина и немки и выглядела весьма неплохо. Кто-то даже полез целоваться в щеки и губы, но это было уже чересчур, я было хотел предложить им даже облизать меня на предмет очищения от сливок, которых на мне болталось несколько баллончиков.
