Илья озабоченно посмотрел на свои часы, и Галина Васильевна автоматически — на свои.
— И когда, ты считаешь, придет это время? — тихо спросила она.
— Оно уже пришло, — ответил Илья спокойно, почти равнодушно.
Галина Васильевна еще раз внимательно посмотрела на проходящих мимо людей.
— Я согласен помириться с папой, — неожиданно сказал Илья. — Но ты должна за это выполнить одну мою просьбу.
— Какую?
— Седой должен быть уволен.
— Седой? — не поняла Галина Васильевна.
— Нилыч.
— Нилыч? За что?
— Я знаю — за что.
— Но он… практически член нашей семьи. Он спас папу от неминуемой гибели. — Галина Васильевна недоумевала.
— Значит, тогда я не член вашей семьи, — сказал как отрезал Илья.
На противоположной стороне улицы появилась Анджела Дэвис. Илья демонстративно посмотрел на часы. Сделав виноватое лицо, девушка побежала к ним, не обращая внимания на машины. Галина Васильевна переводила удивленный, встревоженный взгляд с сына на мулатку и с мулатки на сына.
— Это… твоя девушка? — растерянно спросила она.
— Она мой товарищ, — строго ответил Илья.
— По партии?
— Да.
Это немного успокоило Галину Васильевну.
— Она будет называть меня Сергеем, не удивляйся, — предупредил Илья.
Мать понимающе кивнула.
— Привет, айда в «Макдональдс», первый урок все равно отменили, — с ходу протараторила Анджела Дэвис.
— Моя мама, — представил Илья.
Галина Васильевна изобразила на лице улыбку:
— Галина Васильевна, можно просто тетя Галя.
— Антонина, можно просто Тоня, — представилась мулатка. — А он на вас ни капельки не похож. На отца, наверно?
— Ты прочитала? — перебил ее Илья.
— Дочитываю, — отмахнулась Анджела Дэвис и обратилась к его матери: — А вы любите ходить в «Макдональдс»?
Галина Васильевна вновь улыбнулась:
— Разве можно это любить?
— Если деньги есть — можно, — объяснила мулатка. — Я вчера бабке говорю: «Дай денег». А она мне: «Иди в проститутки». А я ей: «Иди сама». А она мне кастрюлей по башке — ба-бах! Шишара — потрогайте. — Анджела Дэвис наклонила голову.
Но Галина Васильевна не стала этого делать, лишь спросила:
— Вы живете с бабушкой?
— Живем, — кивнула девушка, сама трогая свою шишку. — Застрелится — буду одна жить.
Галина Васильевна улыбнулась:
— А мама? Папа…
— Мама в Эстонии. У нее там муж и ребенок. Беленький такой. А батя в Африке. По пальмам лазает… — Анджела Дэвис вдруг задумалась, что-то вспоминая, хлопнула себя по макушке, взвыла от боли, потому что попала по шишке, и закричала: — Мне же еще математику надо списать!
Глава девятнадцатая
ПРЕСТУПЛЕНИЕ ДЕТЕРМИНИРОВАНО НАКАЗАНИЕМ
1
Когда прозвенел звонок на урок и сын ушел в класс, Галина Васильевна уселась на стул у стены в пустом гулком холле, достала из сумки неоконченное вязанье, посадила на нос очки, но, не начав работу, услышала приближающийся дробный стук каблучков по кафелю пола. Из-за угла вышла спешащая на урок Геля с классным журналом под мышкой. Она была в красивых дорогих туфлях и великолепном деловом костюме, хорошо причесанная и со вкусом накрашенная. Тот, кто знал ее раньше, теперь мог и не узнать — жизнь в «царском селе» Гелю преобразила. Она была так хороша, что, рожденная красавицей, Галина Васильевна ей сейчас проигрывала.
Геля замедлила шаг, задумчиво и удивленно глядя на сидящую у стены женщину, и скрылась за дверью класса.
Наклонив голову и глядя из-под очков, Галина Васильевна проводила ее взглядом задумчивым и удивленным.
2
— Ну что, хулиганы, прогульщики, лодыри, двоечники? — весело и привычно поздоровалась Геля с классом, бросила на стол журнал и заметила сидящего рядом с Анджелой Дэвис Илью. Вскинув брови, спросила: — У нас новенький?
Илья поднялся и представился:
— Сергей Нечаев.
Геля взяла в руки журнал, но Илья предупредил ее вопрос:
— Мы приехали только вчера, я еще не успел оформить документы.
— Приехали — и сразу в школу? Похвально. А откуда, если не секрет? — Геля говорила дружелюбно и чуточку иронично, это была ее всегдашняя манера общения с учениками.
— Из Чечни, — просто ответил Илья.
В Гелином лице появилось что-то скорбное, даже трагическое.
— Садитесь, Сережа, — сказала она тихо.
Во время их разговора Анджела Дэвис тянула вверх руку. Геля улыбнулась:
— Да?
Анджела Дэвис поднялась и ткнула пальцем в значок на своей груди.
— Ну и как вас теперь называть? — с иронией в голосе спросила учительница.
— Анджела Дэвис. — Мулатке явно нравилось ее новое имя.
Геля удивилась:
— Откуда ты знаешь про Анджелу Дэвис?
Девушка кокетливо потупилась:
— Один человек сказал.
В классе засмеялись.
— Ты что-то хотела спросить? Анджела Дэвис…
— Я вчера читала Бальзакба, — стала рассказывать девушка, но учительница ее поправила:
— Во-первых, не Бальзакба, а Бальзбака, а во-вторых, что я слышу? Ты стала читать книги? Ну, наверное, волк в лесу сдох!
— Волк жив, — успокоила Анджела Дэвис. — Это я на листке календаря прочитала. Меня бабка дома закрыла, телевизор сломался, у магнитофона батарейки потекли, спать не хотелось, я оторвала листок и…
— Прочитала?
— Прочитала.
— Весь листок целиком?
— Нет, только первое предложение.
Класс засмеялся вместе с учительницей.
— И что же это было за предложение?
Анджела Дэвис задумалась, вспоминая, и выпалила:
— «В основе всякого большого состояния лежит преступление». Это правда или нет?
Геля улыбнулась, обвела взглядом класс и спросила:
— А вы как думаете?
Илья тут же поднял руку.
— Сергей… А фамилия? Извините, я забыла.
— Нечаев.
— Сергей Нечаев. Да, Сережа…
— «В основе всякого большого состояния лежит преступление» — эта мысль давно уже стала банальной. Но она имеет небанальное разрешение. В каждом отдельном случае такое преступление детерминировано наказанием. — Илья говорил спокойно и уверенно.
— У, какие мы слова знаем! — удивился сидящий на соседней парте здоровый балбес. — Так ты русский или чеченец?
— Чеченец, — бросил в его сторону Илья.
— Тогда молчу. — Балбес поднял вверх руки.
— Прекратите! — строго вмешалась учительница. — Какая разница: кто чеченец, а кто русский? Разумеется, преступление детерминировано, то есть чревато наказанием. Это гениально доказал Достоевский в своем романе «Преступление и наказание», который мы недавно прошли.
Илья поморщился:
— Достоевский как раз ничего не доказал. Раскольников хотел отнять награбленное, и если бы Достоевский изобразил его не истериком и психопатом, каким был сам, а нормальным, хладнокровным человеком, то и старуху бы убивать не пришлось…
— Нормально наехал бы, — поддержал кто-то из мальчишек.
В классе засмеялись. Геля смотрела на новичка с интересом.
— Достоевский еще и сестру старухи приплел… А потом гениального следователя выдумал, какого просто быть не может. Следователь — это тот же милиционер, а где вы видели гениального милиционера? И все это — с единственной целью: загнать бедного, больного студента в угол… Достоевский сначала придумал ответ, а потом подгонял под него задачу.
— Меня вообще тошнит от этого Достоевского, — поддержала Илью школьница, судя по виду — отличница.
— Но постойте, Сергей, — с улыбкой заговорила Геля. — Вы же сами себе противоречите! О какой детерминированности преступления наказанием можно в таком случае говорить?
— Об общественной.
— Например?
— Например, 1917 год. Великая Октябрьская революция.
Геля кивнула:
— Поняла. Вы считаете, что революция в России была неизбежна? Что ж…
— Она была детерминирована тысячами тех самых больших состояний, в основе которых лежало преступление. Количество перешло в качество. Тысячи отдельных преступлений родили одно большое наказание.
А класс между тем разделился надвое, но не на тех, кто был за учительницу и кто за новичка, а на тех, кто наблюдал за диспутом и кто следил за Гелей. Это были в основном девчонки. Они пялились на Гелин живот и возбужденно перешептывались.
Но Геля так увлеклась дискуссией с новым учеником, что ничего не замечала.
— То есть вы хотите сказать… — Она наморщила лоб, пытаясь понять ход мыслей новичка.
— Я хочу сказать, что новая революция в России неизбежна.
Учительница громко засмеялась:
— Какая революция, Сережа? Время революций давно прошло. Пройдите по улицам: люди гуляют, влюбляются, ходят в театры…
Илья снисходительно улыбнулся:
