Наиболее существенные сведения, как полагают, будут получены от Оуэна Маркмена, 30 лет, портового грузчика из Хьюстона и близкого друга убитой.
Похороны миссис Хейнз состоятся сегодня на Ремингтонском кладбище. Процессия отправляется от ритуальной фирмы „Хауэлл“ на Колледж-авеню в 2.00 дня».
Гай прикурил сигарету от сигареты. Руки еще дрожали, но он чувствовал себя чуть лучше. О вероятности маньяка он не думал. Такой вариант снижал бы происшедшее до ужасного несчастного случая.
Мать сидела в своем кресле-качалке с носовым платком, прижатым к виску, в ожидании его, хотя при его появлении не поднялась. Гай обнял ее и поцеловал в щеку, с облегчением заметив, что она не плакала перед этим.
— Я вчера была у миссис Джойс, провела с нею целый день, — сообщила она, — но на похороны я просто не могу пойти.
— Нет необходимости, мама.
Он посмотрел на свои часы и увидел, что пошел уже третий час. На миг он подумал, что Мириам могут хоронить живой, она проснется и закричит. Он дернулся и провел рукой по лбу.
— Миссис Джойс, — ласково произнесла мать, — спросила меня, может, ты что-нибудь знаешь.
Гай снова взглянул в лицо матери. Он знал, что миссис Джойс не выносила его, а сейчас он ненавидел ее за то, что она могла сказать его матери.
— Больше не надо к ним ходить, мама. Ты ж не обязана, правда?
— Да.
— И спасибо, что сходила.
Наверху на своем письменном столе он нашел три письма и маленький прямоугольный пакет с магазинной этикеткой из Санта-Фе. В нем лежал узкий плетеный пояс из кожи ящерицы с серебряной пряжкой в форме буквы Н. Туда была вложена записка:
«Потерял Вашего Платона, когда шел отправлять его. Надеюсь, это как-то поможет пережить потерю.
Чарли».
Потом Гай взял конверт с карандашным адресом. Это был фирменный конверт отеля в Санта-Фе. В нем была только маленькая карточка. С обратной стороны карточки было напечатано:
«ПРЕКРАСНЫЙ ГОРОД МЕТКАЛФ».
Перевернув карточку, Гай механически прочел с лицевой стороны:
«24 ЧАСА
ТАКСОМОТРЫ ДОНОВАН
В ДОЖДЬ И СНЕГ
ЗВОНИТЕ 2-3333
НАДЕЖНО БЫСТРО ВЕЖЛИВО»
Что-то было стерто с обратной стороны. Гай поднес карточку ближе к свету и разобрал одно слово: Джинни. Это была карточка меткалфской таксомоторной фирмы, но прислана она была из Санта-Фе. Это ничего не значило и ничего не доказывало, подумал Гай. Но карточку и конверт он смял и бросил в мусорную корзину. Он понял, что презирает Бруно. Он достал упаковку из корзины, вложил туда пояс и бросил всё в корзину. Пояс был красивый, но Гай тоже стал ненавидеть шкуру ящериц и змей.
Вечером позвонила Энн из Мехико. Ей хотелось узнать всё про случившееся, и Гай рассказал ей всё что знал.
— У них нет подозрений, кто это сделал? — сказала она.
— Похоже, что нет.
— У тебя нездоровый голос. Ты отдохнул хоть немного?
— Нет еще.
Он не мог говорить ей сейчас про Бруно. Мать сказала ему, что какой-то мужчина звонил два раза, хотел поговорить с ним, и у Гая не было никаких сомнений относительно того, кто это звонил. Но он был уверен, что не может говорить Энн про Бруно, пока всё не успокоится. Сейчас нельзя.
— Мы выслали все эти аффидевиты, дорогой. Ну, знаешь, о том, что ты был с нами.
Гай просил Энн выслать такие документы после разговора с одним из полицейских.
— После наведения справок всё будет хорошо, — сказал Гай.
Но всю ночь он мучился тем, что не сказал Энн о Бруно. Дело не в том, что он хотел уберечь ее от потрясений. Он чувствовал, что дело в чувстве личной вины, которую он сам не мог перенести.
Было сообщение, что этот Оуэн Маркмен не хотел жениться на Мириам, после того как та лишилась ребенка, и она затеяла против него иск по поводу нарушения обещания. А ребенка Мириам лишилась случайно, сказала Гаю его мать. Миссис Джойс рассказала ей, что Мириам запуталась в черной шелковой ночной рубашке, которая ей очень нравилась и которую ей подарил Оуэн, и упала на лестнице в доме. Гай поверил в эту историю безоговорочно. Раньше он не чувствовал сострадания или раскаяния в отношении Мириам, а теперь они коснулись его сердца. Теперь она казалась ему достойной жалости, несчастной и ни в чем не повинной.
— Не больше семи ярдов и не меньше пяти, — ответил важный и самоуверенный молодой человек в кресле. — Номер 1 не видел никого.
— Я думаю, что футов пятнадцать, — сказала большеглазая Кэтрин Смит, которая выглядела такой же напуганной, как если бы это случилось только что.
— Около тридцати футов. Я первый сел в лодку, — заявил Ральф Джойс, брат Мириам. У него были рыжие волосы, как у Мириам, и глаза те же серо-зеленые, но тяжелый квадратный подбородок делал его непохожим на Мириам. — Я не сказал бы, что у нее были враги. Не настолько, чтобы сделать такое.
— Я ну ничего не слышала, — искренне сообщила Кэтрин Смит, помотав в подтверждение головой.
И Ральф Джойс сказал, что он ничего не слышал, и Ричард Шайлер закончил свои показания словами:
— Никаких шумов не было.
Факты, повторяясь и повторяясь, потеряли для Гая весь свой ужас и даже драматичность. Они были, как глухие удары молота, забивающие эту историю навечно в его память. Даже не верилось, что эти трое были так близко. Только маньяк способен подойти на такое расстояние, это точно, подумал Гай.
— Вы были отцом ребенка, которого потеряла миссис Хейнз?
— Да.
Оуэн Маркмен сгорбился, подпирая подбородок кулаком. Его простецкие манеры портили сногсшибательный эффект от фотографии. На нем были серые башмаки из оленьей кожи, точно он только что явился со своей работы в Хьюстоне. Гай подумал, что Мириам сейчас им не гордилась бы.
— Вы знаете кого-нибудь, кто хотел бы смерти миссис Хейнз?
— Да. — Маркмен указал пальцем на Гая. — Он.
Присутствующие повернулись к Гаю. Он сидел в напряжении и хмуро смотрел на Маркмена. Сейчас он впервые заподозрил Маркмена.
— Почему?
Оуэн Маркмен задержался с ответом, что-то промямлил, а потом вымолвил одно-единственное слово:
— Ревность.
Маркмен не смог дать ни единого достоверного подтверждения в пользу своего довода, но затем обвинения в ревности пошли со всех сторон. Даже Кэтрин Смит согласилась:
— Я так думаю.
Адвокат Гая усмехнулся. У него на руках были аффидевиты от Фолкнеров. Гаю не понравилась усмешка. Он всегда ненавидел юридические процедуры. Он считал их порочными играми, в которых целью является не раскрытие правды, а состязание в адвокатском искусстве.
— Вы отказались от выгодного заказа, — начал коронер.[8]
— Я не отказался, — возразил Гай. — Я просто писал им до их приглашения, что не хочу этого заказа.
— Вы телеграфировали. И сделали это потому что не хотели, чтобы ваша жена ехала за вами туда. Но когда вы узнали в Мексике, что ваша жена лишилась ребенка, то послали в Палм-Бич другую телеграмму — о том, что вы хотите заняться этой работой. Почему так?
— Потому что я не считал, что в этом случае она последует за мной. Я подозревал, что она хочет оттянуть развод на неопределенное время. Но я собирался увидеть ее на этой неделе, поговорить о разводе.
Гай вытер влагу со лба и увидел, что его адвокат недовольно выпятил губы. Он не хотел, чтобы Гай говорил о разводе в связи с изменением своей позиции относительно работы. Но Гай не обращал на это внимания. Это была правда, и пусть делают с ней что хотят.
— По вашему мнению, ее муж был способен организовать такое убийство, миссис Джойс?
— Да, — произнесла миссис Джойс с еле заметной дрожью, высоко подняв голову. Темно-красные ресницы были почти опущены, как часто приходилось наблюдать Гаю, чтобы никто не знал, куда направлен ее взгляд. — Он хотел развода.
Тут было противоречие с тем, что миссис Джойс сказала всего лишь несколько мгновений до этого, а именно, что ее дочь хотела развода, а Гай Хейнз не хотел, потому что всё еще любил ее.
— Если оба хотят развода, а доказано, что мистер Хейнз хотел, почему же не было развода? — спросили ее.
Суд оказался в тупике. Эксперты-дактилоскописты не смогли прийти к согласию по поводу классификации отпечатков пальцев. Держатель магазина скобяных изделий, в который накануне своей смерти заходила Мириам, запутался и не смог сказать, какого пола был человек, сопровождавший ее. Смех в зале скрыл тот факт, что владельцу магазина посоветовали сказать, что с нею был мужчина. Адвокат Гая во всю оперировал географическим фактом, несостоятельными утверждениями членов семьи Джойс, аффидевитами, имевшимися у него на руках, но Гай был уверен, что одной его прямоты вполне достаточно, чтобы снять с него всякие подозрения.
— Коронер в итоге определил, что убийство совершено маньяком, не известным ни жертве, ни сторонам разбирательства. Был вынесен вердикт о «неизвестном лице или лицах», и дело передали в полицию.
