— Не понял, — сказал Сергей.
— Да тут и понимать-то нечего. Живите, как будто он есть. Вы же чувствуете, что он вроде на месте?
— Да.
— Так и используйте его как полагается.
— Не пойму что-то, — снова удивился Сергей.
— Что у вас там проскальзывало, — старичок закатил глаза, будто вспоминая что-то. Зрелище было не из приятных. — В ухе там ковырять, телефон набирать, про жену — хе-хе! — вот это самое. Вещи-то это всё несложные.
— Да как же я?.. — пробубнил Сергей.
— А ты верь, милый, верь, — старичок внезапно перешел на «ты», — а коли сильно сам будешь верить, то и у других сомнений не возникнет. Верь, милый, верь, — он говорил всё тише, — верь… — Глаза целителя закрылись, было похоже, что он засыпает.
Сергей недоуменно посмотрел на свой палец, на старичка и тихо двинулся к выходу.
— Только одно понять для этого надо, — сзади снова раздался переливистый смех, — то, чего нет, болеть не может. Удобная это вещь — по вере дастся дело любое — но болеть уже никогда не будет. Никогда. Ни пальчик, ни ухо, ни шея.
Сергей рванулся к двери.
— И кушать не попросит, и не обожжётся, и внове не отрежется, ха-ха-ха.
Выскочив на улицу, Сергей долго стоял около стены. Его трясло. Но, не пройдя и двух кварталов, он с удивлением понял, что ему хочется смеяться.
В течение последующего месяца Сергей безрезультатно пытался ковыряться культёй в ухе. Он во всех подробностях представлял себе, как это должно происходить со здоровой рукой, но всё было безрезультатно. Вообще он уже был полностью уверен, что его фаланга — на месте, и странно было, что она не слушается.
Наступил апрель, первые слабые ростки показались из чёрной земли, ездили на дачу, жарили шашлыки… Хозяева выделили Сергею с Наташей комнату в мансарде, в окне зажигались вечерние звёзды… Больно не будет — никогда не будет — дело любое…
Утром Сергей посмотрел на свою руку — она была целой и невредимой. Он попробовал потрогать вчера ещё недостающую фалангу пальцами другой руки: они легко прошли сквозь пустоту.
Что-то зачесалось в левом ухе, но на такие вещи уже можно не обращать внимания.
Естественно, он не стал давать никаких объяснений. «Выросло обратно — и всё тут. И не дай Бог тебе об этом распространяться, — объяснил он Наташе. — Бывают такие случаи — один на сто миллионов».
Когда заболел зуб и встал вопрос — лечить или удалять, — ответ был однозначен. Восьмой коренной возник на старом месте уже на третий день, а ещё через два дня пришлось, шамкая, врать с пустым открытым ртом, что попал в небольшую, но неприятную аварию… А ещё через день Сергей удивлял знакомых неестественно белозубой улыбкой.
— Во сколько же вам это обошлось? — спрашивали знакомые.
Ему было весело. Ничего болеть не будет…
Но было и страшно. Он смотрел на людей на улицах и вспоминал: «Верь мне, милый, верь…»
Семён вернулся домой только утром и сильно навеселе. Навеселе — слово совсем не точное, потому что было ему очень нехорошо, как бывало всегда после затяжных «презентаций» в кругу коллег. Жена Лиза встретила его хмуро. Она знала, что мужу эти ночные попойки осточертели не меньше, чем ей, но много ли женщин в состоянии простить, даже поняв.
— Есть будешь?
Он отрицательно мотнул головой.
— Сделай, если можно, ванну.
Лиза повернулась и молча ушла в глубь квартиры. Семён опустился в кресло и закрыл глаза. Через минуту послышался звук льющейся воды.
— Можешь идти, я все вымыла, и там наполняется.
Семён благодарно кивнул головой и побрел по коридору.
В ванной у них стояло так называемое джакузи — огромное фаянсовое корыто треугольной формы. Оно было наполовину полно водой.
Семён мрачно посмотрел на себя в зеркало и стал медленно раздеваться. Когда он остался без одежды, джакузи было полно до краев. Поступающая вода уходила через специальное отверстие наверху, не позволяющее жидкости перелиться через край. Семён почти что выключил кран и уже занес ногу над краем, как вдруг увидел, как на дне ванны образуется большой пузырь воздуха. Он увеличивался на глазах, рядом с ним образовался второй, третий, тут первый лопнул, рассыпавшись на тысячи воздушных шариков, а на его месте прямо на дне ванны возник маленький замок с островерхими башенками и бойницами в стенах. Лопнул второй пузырь, и на его месте образовался дом сапожника, такой, каким его рисуют в детских мультфильмах — на серой стене из огромных камней, кое-где поросших мхом, был прибит золотой башмак, чуть подрагивающий от водной ряби. Пузыри лопались один за другим, и на дне джакузи возник целый средневековый городок с крошечными домиками, церквями, мостиками над подводными речушками, башнями с флюгерами и старинными харчевнями.
Семён смотрел завороженно. Городок был таким уютным, таким домашним, словно вышедшим из детских снов или волшебной сказки, он слегка покачивался от мелкой волны, бегущей от края к краю ванны. Семён протянул руку и коснулся воды. Ничего не изменилось. Замок на холме светился тысячами огней. Семён осторожно поставил ногу в джакузи. Она прошла сквозь пекарню и ветряную мельницу, и теперь лопасти вращались прямо по Семёновой лодыжке. Он осторожно опустился в ванну целиком, внимательно следя, как бы не повредить ни один из волшебных домишек. Но все оставалось на своих местах. На груди (или, точнее, внутри груди) расположилась ратуша, а от кончиков пальцев к лесу бежала петляющая дорожка.
Тут Семён почувствовал необыкновенное тепло где-то внутри. Даже не тепло, а состояние дивного нереального покоя. Городок принимал его в себя, окутывал средневековыми улочками, ласкал булыжными мостовыми. Семён чувствовал, как физически начинает уменьшаться в размерах, становясь одного роста с жителями подводного дива, он почти слышал их голоса, видел, как дергается занавеска в кузнице, и чувствовал, как городская стража собирается в свой неспешный поход. Город звал его с собой, и он с радостью принимал приглашение.
Сколько он находился в таком состоянии, Семён определить не мог. Из зачарованности его вывел резкий окрик Лизы: «Сёма!» Городок заволокло дымкой, а сам Семён рывком увеличился в размерах. Он хотел, чтобы жена куда-нибудь исчезла.
— Сёма! — повторился крик.
— Что? — нехотя ответил он.
— Ты там не умер?
— Нет.
— А что не выходишь, час сидишь уже? — Она была явно раздражена.
— Да, — невпопад сказал он.
Лиза не ответила. «Ушла», — подумал Семён.
Он снова стал уменьшаться в размерах. На этот раз это получалось у него лучше. Петухи-флюгера были уже выше него, вот кто-то приветливо машет рукой, а вода дает этому миру гарантии нереальности и покоя. Скорее, скорее туда, на дно, вот и его, Семёна, домик — как пряничный, из забытой бабушкиной сказки, на краю города, почти у леса. Вот под трубой по воде вьётся дымок, вот слюдяные окна мерцают, отражая электрический свет (когда он совсем уйдёт туда, электричества не станет — только луна, звёзды да замок на холме). А вот, вот… Кто это? В каком сне я встречал её, в каких грезах?
— Семён! — Резкий рывок к миру великанов, рябь по воде.
Над ванной стояла Лиза.
— Что за дряни ты сюда напустил? Что это за домики? Вылезай давай. Я тебе в маленькой комнате постелила.
Он с трудом вырывался из зачарованного мира.
— Погоди, погоди…
— Что «погоди»? Мне на работу давно пора. Тебя что, вынимать отсюда?
— Погоди.
— Что «погоди»? — Лиза сорвалась на крик и протянула к нему руки.
«Господи, — подумал Семён радостно, — мы же можем быть там вместе. Ведь я всё же люблю её, и почему не бывает сказки на двоих? Пряничный домик…»
Он схватил её и рванул к себе. С громким плеском она рухнула в ванну, неистово отбиваясь. Семён косился на город — он никуда не исчез.
— Подожди, подожди, — быстро говорил Семён, — остановись.
Лиза судорожно отпихивала его, брызги летели по всей комнате.
— Остановись, взгляни, это сон, это мечта, это один раз. Это выход. Выход.
Она била его по голове, по рукам — скорее от испуга, чем от желания сделать больно.
— Я люблю тебя, — кричал Семён, — пойдём со мной!
Она рванула за пробку на дне ванны, вода стала уходить.
— Подожди, — кричал он.
Город тускнел на глазах. Туманная пелена окутывала замок и втягивала его в водоворот на дне ванны. Семён оттолкнул Лизу и снова попытался уменьшиться, уйти вместе с водой, но у него ничего не получалось.
— Подождите, — с тоской прошептал он, — возьмите меня с собой.
Ветряная мельница и домик сапожника сквозь Семёна уходили в трубу.
— Возьмите меня, — он всхлипывал, — с собой.
С булькающим звуком последние струйки выливались из ванны.
