Алан не знал.
Потянула его за руку. Он пошел.
— Давай совершим ошибку, — сказала она.
Отправились в гараж. Там три холодильника в коробках.
И ее лицо уткнулось ему в грудь, глазки уставились снизу вверх — думала, страстно, вышло искательно. Ему показалось, она его разгадала, — и он отвел взгляд.
Впрочем, они чуть-чуть поцеловались, а потом он перестал. Притворился галантным. Сослался на самоуважение.
— Глупо же вот так, очертя голову, — сказал он.
Она попятилась, взгляд такой, будто Алан поведал ужасную тайну — мол, в юности служил в СС. Потом она рассмеялась:
— Замечательная осмотрительность, Алан, в твои-то годы!
Он притянул ее ближе, долго-долго обнимал. Поцеловал в макушку. Перебор, он и сам почувствовал. Как будто он ей отец. Или духовник? Идиот.
Она вырвалась:
— Ты меня еще погладь по головке.
Он извинился, сказал, как она ему нравится, и не соврал.
— Мне больно не будет, — сообщила она. — Меня хрен уничтожишь.
Это приглашение: женщина говорит тебе, что не обманывается, не переживай, она в тебя не влюбится, она тебя даже не запомнит.
Это что — жестокость? Люди не любят, когда им не дают, чего хочется. Особенно если оно рядом — только руку протяни. Ужас как злятся. Ханна явно считала, будто сделала Алану одолжение. А он попробовал ее и отверг. Весь остаток вечера она с ним не разговаривала.
Но прием и так почти закончился. А это случилось в конце, под конец, — ну, под конец Аланова визита. Космонавт! Человек в космическом скафандре. Маскарадный костюм, но чудесный, очень реалистичный. Гибрид астронавта с «Аполлона» и Кубриковой «2001», такой же угловатый, руки-ноги ребристые. Космонавт побродил в этом скафандре, изображая невесомость, потом ушел внутрь. Вышел без шлема — оказалось, ему сильно за шестьдесят. Что он пил, чем нажрался? Человеку сильно за шестьдесят, а он замедленно плывет по залу, объясняется жестами, делает вид, будто лапает за сиськи женщину с декольте.
В подвале играла музыка — танцпол, дискотечный шар, оклеенный фольгой. Сплошной «Мотаун»: Дайана Росс, «Ширеллз». И «Джексон 5».[12] Мужчины и женщины за сорок, жопы трутся о лобки. Да так, что мурашки по коже. Пришлось уйти из подвала.
И талантливая молодежь. У бассейна.
В красных стаканах бухло, сходили потанцевать на пару песен, потом Алан оказался рядом, в шезлонге, вместе наблюдали подводную добычу колес. Трое. Одна эфиопка, но акцент американский. Родилась в Майами, теперь работает в эфиопском посольстве. Волосы дыбом, тонкий прямой носик, огромные глазищи, веки будто синим пламенем накрашены. С ней двое ретивых юношей. Лет по шестнадцать, лица — как спелые фрукты, глазенки горят. Один голландец, другой мексиканец. Им было интересно про Алана, и про ЭГКА, и вообще.
— Тут скоро всему капец, — сказала эфиопка.
— Тут скоро всему капец? — Алан решил, что она про войну. Про ужасы какие-нибудь. Резня в Мекке в 1979-м, куча паломников убиты, в таком духе.
— Да нет, — сказала она. — Женщины. Саудовки сыты по горло. Наелись уже этой бодяги. Абдалла хочет распахнуть двери, надеется, что женщины ринутся свиньей и дальше все сделают сами. Горбачевым себя воображает. Расставляет домино. Сначала совместное обучение в колледжах. Теперь ЭГКА.
Алан повернулся к юношам:
— Вы тоже так думаете?
Те кивнули. Видимо, осведомлены лучше, чем он.
Настольный футбол. Турнир какой-то, жуть как серьезно, имена на доске, проигравший выбывает. На огромном плоском телеэкране фильмы Расса Майера.[13] Их смотрел космонавт — подался вперед, шлем на коленях.
Все утро, пока Алан принимал душ, одевался и читал «Арабские новости», его осаждали путаные воспоминания и откровения. Это что такое возле раковины? Еще бутылка самогона. Ханна вручила на прощанье. Позаботилась о нем, дураке этаком. Он припомнил поцелуй в макушку. Отвратительно поступил. Не выспался, после ночной гулянки у датчан еще не оклемался, теперь весь день будет дергаться. Выпил кофе, полистал газету, увидел маленькую фотографию короля Абдаллы. Судя по заголовку, король вернулся в Саудовскую Аравию.
Сегодня, значит, первый день, когда Абдалла и впрямь может приехать в ЭГКА. Королевский визит маловероятен, Алан как будто всю ночь проспал в багажнике, но ему и команде из «Надежны» надо быть на месте, в приличном виде и боевой готовности.
— Юзеф?
— Ушам не верю. Вы проснулись? Еще десяти нет. Стоп. Семь утра только!
— Хотите прокатиться в ЭГКА?
— Когда? Сейчас?
— Мне бы туда к восьми тридцати.
— Лучше к девяти тридцати. До девяти все равно никто не появится. А так успеем к врачу покажете ему эту штуку на шее.
Юзеф подобрал его на развязке у отеля.
— Меня беспокоит ваш режим дня.
— Странная выдалась ночка.
Алан понимал, что о посольском кутеже лучше помалкивать, но его так и подмывало рассказать Юзефу. Юзеф посмеется — либо удивится, что это вообще возможно, либо скажет: «Ой, да тут такое все время». И то и другое будет приятно. Но Алан дал слово этим людям, в том числе человеку в скафандре; он за всю жизнь не нарушил ни одного обещания, даже крохотного.
Они миновали человека на «хаммере» под пляжным зонтиком, но на сей раз Юзеф свернул не влево, а вправо.
— Далеко ехать?
— Пару миль. Нур знает женщину из регистратуры.
— Спасибо вам, — сказал Алан.
— Да легко, — сказал Юзеф и закурил.
— Вчера хороший анекдот услышал.
— Рад за вас.
— Иностранный легион знаете?
— Конечно. Типа, Французский Иностранный легион?
— Ага. Короче, капитана иностранного легиона переводят на заставу в пустыню. Водят по заставе, и он видит, что на задах солдатской казармы привязан очень изнуренный грязный верблюд. Капитан спрашивает сержанта: «А верблюд зачем?» Сержант говорит: «Понимаете, сэр, мы в глухомани, а у мужчин естественные сексуальные позывы, и на случай, когда им приспичит, у нас имеется верблюд». Капитан в замешательстве, но он тут новенький, лодку раскачивать неохота. «Ладно, — говорит, — раз это укрепляет боевой дух, я не против». Ну, приступает к исполнению обязанностей, полгода торчит на заставе, больше не может, зовет сержанта и говорит: «Веди верблюда!» Сержант пожимает плечами, приводит верблюда к капитану на квартиру. Капитан подставляет табурет, забирается, скидает штаны и впендюривает верблюду. Кончает, слезает с табурета. Застегивается, спрашивает сержанта: «Солдаты тоже так делают?» Сержант смотрит в пол. Не знает, что сказать. Потом отвечает: «Вообще-то, сэр, они обычно ездят на верблюде в город, женщин снимать».
— Ух ты ж блин! — Юзеф хохотал, колотя по рулю. — Я сначала боялся… ну, думал, против арабов чего. Трахаются с верблюдами, в таком духе. Отличный анекдот — просто отличный. Пока любимый из всех. Надо будет Нур рассказать.
Юзеф подъехал к большой больнице за высокой оградой. Затормозил у ворот.
— Ворота — моя проблема, не ваша.
Поздоровался с охранником, покивал, как обычно, на Алана, несколько раз произнес «Амрика», и в конце концов охранник махнул рукой.
Припарковались, зашли в корпус, и вскоре Алан уже сидел в приемной цвета авокадо. Журналы — американские пополам с саудовскими. Вошла медсестра — одна; померила ему пульс и все остальное. Ушла, пообещала, что скоро придет врач.
Алан смотрел в пол, раздумывая, как объяснить свое решение прооперировать шишку ножом для стейка. Ну а зачем врать? Ее как будто дикий зверь погрыз.
На полу сгустилась тень; Алан поднял голову и увидел невысокую женщину в белом халате.
— Мистер Клей?
— Да.
— Доктор Хакем.
Она протянула руку. Он пожал.
В докторе Хакем от силы футов пять росту. Хиджаб тугой, волосы спрятаны, лишь одна прядка беспечно струится по щеке. Глазищи — почти на все лицо, в приемной от них тесно. Путеводитель опять обманул. Недвусмысленно утверждал, что, хотя в Королевстве среди врачей много женщин, они носят абайи и редко, а то и никогда не лечат мужчин. Только в крайних случаях, если под угрозой жизнь пациента, а мужчин-врачей поблизости нет. Возможно, это означает, что Алан при смерти.
— У вас какая-то шишка на спине?
— Вообще-то на шее. Я не знаю, может…
Не успел он договорить, она уже придвинулась, зашла сзади, пощупала рану. Самообладание Алана кинулось с обрыва.
— Ой-ёй, — сказала она. — Вы что-то с ней делали?
Акцент не совсем саудовский. Еще полдюжины других, от французского до русского.
Алан решил не врать:
— Слегка обследовал.
— Чем?
— Ножом.
— Хотели покончить с собой?
Алан рассмеялся. Не исключено, что она издевается.
