УЧИТЕЛЬ. Как будто дело в «кто виноват»!
ПАХОМОВА. Девочки все влюбляются в учителей. Мне вот (внезапно улыбается), пока за Пахомова не вышла, нравился географ наш. Как спросит: «Чему равняется диаметр Земли?» (Снова строго.) Всё. Работайте спокойно. Только поменьше фантазий, и давайте как-то… в рамках программы.
УЧИТЕЛЬ. На похороны я не попал: директриса наша сделала все, чтоб меня задержать. Жалела, наверное.
ПАХОМОВА. Жалела. По-своему. (Уходит.)
УЧИТЕЛЬ. А про отца Александра — все правда…
О. АЛЕКСАНДР (с энтузиазмом). Самоубийство — большой, самый большой, страшный грех!
УЧИТЕЛЬ. Хуже изнасилования? Хуже…
О. АЛЕКСАНДР. …Ибо грех убийства здесь отягчен ропотом, восстанием против промысла Божия. Такой грех не будет прощен. (Уходит.)
УЧИТЕЛЬ. Не будет?.. Даже если Сам Господь захочет? (После паузы.) Ну, с Александром Ксения справилась, отпели Верочку… Никому не нужна была ее смерть, никому… Три года… больше уже, как Верочки нет… (Внезапно.) Вот что: надо было мне жениться на ней, а потом отпускать в Петербург, хоть куда. Почему я этого не сделал?
Ксения читает дневник Учителя у себя дома, в красном углу, под иконами и распятием.
КСЕНИЯ. Жениться. Ишь… Женилку отрастил. Чтоб ты лопнул! Слабак. (Бьет кулаком по столу.) Прости, Господи. (Трет ушибленную руку.) Дочь отняли, страну развалили. Субчики-голубчики вроде тебя, умника, развалили. Была страна, была семья, дочь. Идеалы были. Чего-то боялись. (Переводит взгляд на распятие.) Ну хорошо, другие появились… ориентиры. Мы же всё поняли правильно. По делам их узнаете их, кто сказал? Крестилась, дочь крестила, храм выстроить помогла. Дочь погибла. Ни дочери, ни страны. Вот награда. Не-е-т, понять невозможно. Я-то свой долг знаю. И что? Вот и этот, малохольный, батюшка наш, Александр Третий (усмехается), тоже… (передразнивает) «Сила моя в немощи совершается». Какая ж сила в немощи? Верочку отпевать не хотел… Пришлось разрешение брать. Сказанул потом на поминках: «У Него все живы». Утешил. У Него-то, может, и все, а у нас — не все. Я свой долг знаю: обещала храм восстановить — сделала. И дальше делать буду. И не жду гарантий. (Опять переключает внимание на соседа.) Знаешь что, голубчик, а давай-ка мы тебя немножко подвинем! Построим что-нибудь для людей, а? (Осененная догадкой.) Часовню. Часовню построим! Часовенку… В самом центре… А то — четверги, стихи, проза… (Снова сердится.) Разберемся еще, кто тебе прозу твою заказывает. И с заказчиками разберемся. (Чешет руку, синтетическая ткань производит неприятный звук.) Не такой уж, может, ты и слабак, а? Черт, осторожней надо. Пахомова читала? Да уж наверное… Вот ведь приходится со всеми этими уродами считаться. Паша теперь этот, шибздик. Только выбрали, а гонору-то, гонору! Офицер, внук солдата! «Сам глава администрации вам обещает!» Ох ты какой! (Вдруг улыбается.) Голова только большая, а там, говорят, все маленькое-маленькое. Смех и грех. (Опять разозлившись.) Тьфу. (Бросает дневник Учителя на стол.) Потом дочитаю гада. (Громко, в пространство.) Ну что, открыли уже? (Вздыхает.) Всё одна, всё самой… Сил нет тащить, а надо… Весь город на мне. Долг. Крест.
1. Пельмени
Пельменная. В подсобном помещении сидит, закрыв глаза, Рухшона. Низкий потолок, из крана капает вода. В зале за столиком один Жидков. Посреди пельменной неподвижно стоят растерянные таджики. Пахомова, заведующая пельменной, уговаривает их разойтись.
ПАХОМОВА. Идите, хозяйка придет, худо будет.
Входит Ксения.
КСЕНИЯ. Так, что у нас происходит?
ПАХОМОВА. Денег им подавай, Ксения Николаевна. Испытательный срок, понимаешь ты, кончился.
КСЕНИЯ. Так, всё. Собрали манатки и гуд бай.
Таджики пытаются что-то произнести.
Нарекания есть к вам, ясно? Жилье, питание, тебе вот (одному из таджиков) вообще «скорую» вызывали. А работы мы вашей не дождались. Давайте, топайте! По утренней прохладце. Всё, брысь! Пахомова, проводи.
Таджики уходят. Ксения улыбается пришедшей в голову шутке.
Таджики у нас, как пельмени: с истекающим сроком годности. Одноразовые. Не хотели жить в великой стране, ну и… ауфвидерзеен.
2. Молитесь за врагов
Пахомова, выпроводив таджиков, возвращается.
ПАХОМОВА. Там батюшка наш, Отец Александр, вас ожидает. Говорит — с просьбой.
КСЕНИЯ. Кстати-то как! Зови, зови!
Осторожно входит Отец Александр, священник, в обычной одежде, без знаков священства. Ксения подскакивает к нему и складывает руки, чтобы получить благословение.
ЖИДКОВ (из угла). О, явление Христа народу! Александр Третий!
О. АЛЕКСАНДР (не обращая на Жидкова внимания). С началом вас, Ксения Николаевна, Великого поста! Крепости вам духовных и телесных сил…
ЖИДКОВ. Слушай, святой отец, тебе пасека не нужна? Да чей ты отец-то?
Пахомова подскакивает к Жидкову, урезонивает его.
КСЕНИЯ. Всеобщий. Всеобщий отец… Беда мне с ним, батюшка.
О. АЛЕКСАНДР (механически). Помоги, Господи. (Серьезно.) Всеобщий отец один у нас, Ксения Николаевна.
Садятся.
КСЕНИЯ. Может, покушаете, батюшка, у нас есть и постное.
О. АЛЕКСАНДР. Благодарю вас, Ксения Николаевна, я на службу.
КСЕНИЯ. Слушаю вас, батюшка.
О. Александр. Я к вам с просьбицей.
КСЕНИЯ. Слушаю вас, батюшка, слушаю.
О. АЛЕКСАНДР. Нам бы работников, Ксения Николаевна, понадежнее. Те, которых вы дали, покинули нас, ушли… А нам к Страстной седмице желательно все уж окончить…
КСЕНИЯ. Работники для святого дела найдутся… (Пахомовой.) Догони.
О. АЛЕКСАНДР. Спаси, Господи, Ксения Николаевна!
КСЕНИЯ. Во славу Божию, Отец Александр, во славу Божию… Не выскажете ли еще каких просьбиц?
О. АЛЕКСАНДР. Ох, Ксения Николаевна, выскажу! Колокола бы нам приобрести, а? Представляете: весна, деревья цветут, воздух прозрачный и колокола, далеко по реке слышно… (Задумывается.) Так и притекают люди ко Господу. Я еще мальчиком…
КСЕНИЯ (обрывая его). С колоколами придется повременить, отец… Александр. Городу нужна часовня.
О. АЛЕКСАНДР. Часовня? Куда нам часовня? И так в храме народ не собирается.
КСЕНИЯ. Службы у вас очень уж… пространные. Нужна, батюшка, часовня, нужна. (Снова умильно-ласково.) В честь вашего небесного покровителя часовенку назовем, желаете? Прямо тут воздвигнем, рядышком, во-от тут. (Указывает на дом Учителя.)
О. АЛЕКСАНДР. Но тут же… человек живет.
КСЕНИЯ. Так ведь он враг нашей веры, батюшка, нашего города. Чужой он человек нам, батюшка, враг!
О. АЛЕКСАНДР (снова механически). Молитесь за врагов, сказано.
КСЕНИЯ (с досадой). Да молюсь я, каждый вечер молюсь… Верочку он, дочь мою, погубил. А то не знаете… (Задумчиво.) Опять мне к правящему архиерею обращаться? (Разглядывает священника внимательно.) Что это у вас, батюшка, белое такое? Сметанки покушали?
О. АЛЕКСАНДР (испуганно). По благословению, Ксения Николаевна. По немощи телесной, не могу без молочного… (Отирает бороду и усы.)
КСЕНИЯ. Вот здесь, вот здесь еще немножко осталось. Благословите, батюшка, на труды. А человеку жилье дадим муниципальное. Куда ему одному столько? У вас вот — разве есть такой дом? Вы ведь скромно живете? (Священник кивает.) Я план часовенки-то занесу. Спаси, Господи!
Священник ошарашенно благословляет Ксению и уходит.
КСЕНИЯ (зло). Молитесь за врагов… Молюсь я, молюсь. Что ни день.
3. С характером
Рухшона выходит в зал, подает Жидкову пиво, собирает тарелки.
КСЕНИЯ (вернувшейся Пахомовой, указывая на Рухшону). Это кто?
ЖИДКОВ (Рухшоне). Знаешь, кем я был в советские времена? Думаешь, колхозником каким-нибудь задрипанным? Или работягой? Не-е-т. Секретарь райкома! (Потрясает кулаком.) Город вот так держал! Были проблемы, с дорогами, с водоснабжением, были. Но мы их решали. Чего молчишь? Нерусская, что ли? Дочка моя таких вот, вроде тебя, жалела.
РУХШОНА (низким голосом, медленно). Доедать будете?
ЖИДКОВ. Нет, тебе оставлю. (С жадностью придвигает тарелку к себе.) Шучу. А ты ничего… У нас в партийной школе много училось нацкадров. Весело жили! (Подмигивает в сторону Ксении.) Ей не говори. Тебя бы там мигом к делу пристроили… Поняла?
