56
Есть только пейзаж. Есть только море. Теперь я понимаю, почему я с такой охотой его описывал. Я безотчетно ощущал где- то в глубине себя, что есть только оно. Есть только пустынный мир. Мне не осталось ничего другого, как смотреть на море. Я опустошен. Внутри меня нет ничего, кроме слабого подражания морю, легкого прилива и отлива крови. Я написал "я", но это ничего не значит. Это всего лишь подлежащее для управления сказуемым. Слова не лгали. Они завладели мной, они подменили собой того, кто я есть и кем себя считал. Только они живут внутри меня. Я кончился. Меня нет.
Домой я не пошел, а пошел на берег. На берегу царил нежданный покой. Именно то, что нужно, чтобы ни о чем не думать. Пусть за тебя думает пейзаж. Пусть он не думает за тебя.
Настал вечер. Давно стемнело. Уличные фонари за насыпной дюной отбрасывали на берег горизонтальный свет. Его дрожащее бледное сияние напоминало о существовании белесых гребешков волн. Они были очень далеко. Я еще не видел такого низкого отлива. Море пятилось, уходило прочь. Я был с ним согласен. Волноломы полностью выступили из воды. Они предстали в своем истинном виде: огромные крокодильи челюсти с частоколом каменных зубов. Морская ретирада обнажила песчаные десны. Над ними протянулась темная полоса. Нижние слои валунов под средним уровнем ватерлинии сплошь заросли черными ракушками. Такой кариес образуется на стыке между деснами и зубными протезами.
Я шел. В этот ночной час набережная была пустынна. Я никого не встретил. Морское войско проиграло войну и теперь покидало поле брани. Оно оставило на месте сражения глянцевую поверхность. Я шел по ней, попирая отблеск фонарей, стоящих за песчаной насыпью. Свет заливал берег до самой кромки и растекался по водяной пленке там, где шел я. Световое пятно возникало благодаря этой пленке и положению в пространстве точки моего обзора.
Был только пейзаж. Оставалось наблюдать за ним и не думать. Смотреть на водную пленку, отблески далеких фонарей, пятно света. Я шел.
Теперь вот что я сделаю: повернусь к морю и примкну к общему отступлению войска. Я пойду к легким волнам, подойду к ним вплотную. Я почувствую, как вода затекает в ботинки. Холод обожжет ноги. Носки и брюки набухнут. Вода будет проворно подниматься по ткани, гораздо быстрее, чем я буду погружаться. Мокрый холод поползет вверх, как вьюнок. Он стиснет мне бедра, потом гениталии. Эта боль от холода будет самой острой. Она поможет мне отрешиться от прочих ощущений. Я буду чувствовать только холод и воду. Никакого самосострадания или раздражения.
Я буду идти решительно, без всякой спешки, размеренным шагом. Полы моего пальто потянутся за мной, словно плавучий шлейф.
Вода просочится под свитер. Я почувствую температурный удар в живот, грудную клетку охватит озноб. Постепенно озноб пройдет, я привыкну к воде и к холоду. Никаких неприятных ощущений. Я стану сплошным комком воли по горлышко в воде. На поверхности будет видна одна голова. Когда вода дойдет до рта, я сделаю большой глоток, чтобы заполнить желудок, чтобы подготовиться к проникновению в меня моря.
Я брошу взгляд на горизонт, последний взгляд. Если можно назвать взглядом это таращенье глаз. Если можно назвать горизонтом эту безрассудную неисчерпаемую глубину, лежащую за пределами мерцающего островка света далеких уличных фонарей у меня за спиной.
Тут понадобится решительное усилие. Только оно имеет значение. До этого все было довольно просто. Сейчас придется сделать полный выдох, выпустить из легких весь воздух. Тогда можно будет погрузиться в воду с головой, не забывая при этом идти вперед, пока терпеть станет невмоготу, пока судорожно не захочется дышать. Только тогда я сделаю глубокий вдох носом и ртом. Море войдет в меня, его потребуется совсем немного. Моря вокруг будет столько, что напоследок мне хватит сущей малости.
Вместо кислорода появится вода. Легкие не поймут этого и попробуют снова. Внутрь затечет еще немного воды. Закружится голова. Я попытаюсь выпустить воду, но у меня не получится. Поскольку с самого начала я двигался в сторону открытого моря, уровень воды над моей головой будет выше, чем в момент погружения, и меня полностью накроет. Дело будет сделано. Последний глоток, последний вдох воды… И сердце разорвется.
Морское войско проиграло войну и теперь покидало поле брани. Оно оставило на месте сражения глянцевую песчаную поверхность. Леонардо шел прямо по ней. На водной пленке отражался свет уличных фонарей, стоящих метрах в ста, за насыпью.
Леонардо все шел и шел. В какой-то момент он повернул к морю и примкнул к общему отступлению войска. Он пошел навстречу легким волнам, подошел к ним вплотную. Он почувствовал, как вода затекает в ботинки. Холод обжигал ноги. Носки и брюки набухли. Вода проворно поднималась по ткани, гораздо быстрее, чем он погружался.
Волна была низкой, но сопротивление воды затрудняло движение ног. Отяжелевшая одежда сбивала поначалу твердый шаг. От Леонардо потребовалось еще большее усилие воли.
Мокрый холод пополз вверх, как вьюнок. Он стиснул ему бедра, потом гениталии. Острая боль от холода пронзала его насквозь.
Леонардо думал о Марио, Сильване и о себе.
Ему не удавалось идти размеренным шагом. Он продвигался с трудом, помогая себе руками. Намокшие рукава и полы пальто стесняли его. Леонардо снял пальто и отпустил его в море. Он продолжил движение. Вода просочилась под свитер. Он почувствовал температурный удар в области живота, грудную клетку охватил озноб. Жизнь предназначала для него вовсе не это место. Все внутри Леонардо восставало против такого конца. Ему пришлось подстегнуть себя голосом.
- Вперед! - прошипел он, как будто подгонял упрямое животное. Он не перешел на крик, опасаясь, что его услышат, хотя на берегу никого не было.
Леонардо продвигался вперед через силу. Он уже не шел, а легонько отталкивался, упираясь в дно носками ботинок. Он почти плыл. Теперь от него осталась одна торчащая из воды голова. Когда вода подступила к губам, он открыл рот, сделал глоток и сплюнул. Потом снова глотнул, на этот раз - по-настоящему, проглотив воду. Он почувствовал холод, наполнявший желудок, и отрыгнул. От омерзения у него заслезились глаза, он ничего не видел. Леонардо обернулся. Что-то светилось вдалеке. Фонари. С той стороны был его дом, чуть дальше - больница, его сын, который не был его сыном.
Теперь предстояло сделать решительное усилие. Только оно имело значение. Все с самого начала давалось ему очень трудно. С этого момента будет еще трудней.
Леонардо возобновил движение. Он снова повернулся к темноте и посмотрел вперед на невидимый горизонт. Сделал полный выдох, втянул грудную клетку, чтобы выпустить из легких весь воздух. И только после этого погрузился в воду с головой. Одновременно он толкался носками о песчаное дно и подгребал руками, продвигаясь как можно дальше, туда, где было еще глубже, чтобы полностью уйти под воду.
Он пробыл под водой, пока терпеть стало невмоготу. Судорожно захотелось дышать. И он сделал глубокий вдох носом и ртом. Ему сдавило горло, в него вошло небольшое количество воды. Легкие этого не поняли и попробовали снова. Внутрь затекло еще немного воды. Внезапно ступни коснулись дна, ноги уперлись и толкнули Леонардо вверх, застав его врасплох. На мгновение голова показалась на поверхности и успела глотнуть воздуха.
Леонардо схватил голову обеими руками, чтобы усмирить ее. Он пригнул шею и опустил ее под воду. Ему пришла в голову мысль сгруппироваться, крепко зажав колени руками. Таким образом он подавит неповиновение рук и ног. Несмотря на мокрую одежду, он перевернулся, как удав. Леонардо пожалел, что снял пальто. Возможно, оно добавило бы ему веса и не дало бы всплыть. Голова снова вынырнула из воды. Через нос в него вошла новая порция воздуха. Леонардо нырнул и сделал глоток. Что-то внутри него не хотело смиряться. Тело ему не повиновалось. Руки не слушались, они бились под водой, чтобы снова выбраться на поверхность. Леонардо сильно укусил себя за руку и ничего не почувствовал. Он хлебнул воды. Нога попыталась упереться в дно, чтобы подбросить Леонардо, но мускулы слишком ослабли.
Леонардо проклинал свое сердце, продолжавшее биться. Он хлебнул еще воды. Попытался сделать кувырок, достать до дна и как-то зацепиться за него. Попробовал ухватиться за песок, но тот просачивался у него сквозь пальцы. Оставаться в таком положении было рискованно, это давало рукам и ногам дополнительную возможность вытолкнуть его наверх. Он хлебнул еще и еще воды. Наконец его сердце прекратило схватку и, сдавшись Леонардо, убило его.
Я представлял свое самоубийство во всех подробностях, какие только мог измыслить. Раз от разу они становились все беспощаднее. Потом я начинал все сначала. Каждый раз я усугублял обстоятельства моей смерти, чтобы сделать ее еще невыносимее и страшнее. Я жалел себя.
