— Я очень рад за вас, — сказал я. — Тоскливо жить одному.
— Я жил один очень долго, — сказал он. — Всю жизнь. Вы знаете… — Он подлил себе виски. — Когда Элис умерла… — Он снова умолк и поглядел на меня почти с нежностью. — Когда Элис умерла, я был рад. Легче быть одиноким, когда ты и вправду один. Если бы у нас были дети, тогда еще все могло бы сложиться по-другому.
Было уже одиннадцать часов. Сьюзен теперь, верно, легла спать. Я разденусь за дверью, а потом тихонько заберусь к ней в постель. Но сначала я зайду к Гарри и положу около него катушку с цветной пленкой, о которой он меня просил. А потом пойду к Барбаре и положу ей в кроватку медвежонка, купленного в Лондоне у Хэмли. Возвращаясь домой, я возвращался не к Сьюзен, а к детям. На какое-то мгновение мне стало жалко Джорджа.
— Вы когда-нибудь вспоминаете о ней? — спросил он.
— Это было бы бессмысленно.
— Выпейте еще, — сказал он. Теперь голос его стал хриплым.
— Нет, Джордж, спасибо, мне, право же, пора.
— Нет, я настаиваю. Последний раз мы с вами пили вместе десять лет назад. Даже немного больше. Ну, давайте еще глоток. — Я протянул ему мой бокал.
— Маловат, — сказал он и взял лафитный стакан.
— Салют, — сказал он. — Пью за то, чего вам больше всего хочется. А все же вы вспоминаете о ней когда-нибудь, Джо?
— Иногда.
— Это глупо. Она не принесла бы вам счастья. Она бы проглотила вас живьем.
К моему удивлению, слезы навернулись мне на глаза.
— Мир праху ее.
— Так говорит Моурин. Она всегда так говорит — с первого дня нашего знакомства. Вы счастливы теперь, Джо?
— Счастлив… как все. — Я не мог сказать иначе. Я не мог соврать ему, потому что он был мужем Элис. И он хорошо это понимал.
— Счастлив, но не до головокружения. Счастлив, как все. И у вас есть дочь.
— И сын.
— Но сын — это мамочкин сынок.
— И дедушкин.
— А дочка — ваша. Так случается иногда.
— Это может случиться и с вами, — сказал я.
Я поднялся — не без некоторого труда. Мое кресло хотя и не было таким исчадием двадцатого века, как кресло Джорджа, все же как бы вынуждало меня оставаться в полугоризонтальном положении.
— Вы еле стоите на ногах, — сказал Джордж. — Я отвезу вас домой. — Он внезапно утратил свою агрессивную настойчивость и, видимо, забыл про мой оставшийся нетронутым лафитный стакан.
В автомобиле мы не разговаривали, но Джордж, казалось, был чрезвычайно доволен чем-то. Я догадывался, что доставляло ему такую радость, почему время от времени он едва удерживался, чтобы не хмыкнуть от удовольствия. И я чувствовал, как моя неприязнь к нему начинает таять. Он вышел из машины и проводил меня до садовой калитки. Я с облегчением заметил, что в окнах у нас света нет. Я снова был дома, а в саду уже распустились ипомеи и вьюнок. Они распустились еще до моего отъезда в Лондон — голубые, розовые, бледно-лиловые и алые цветы, но я не замечал их при свете дня, а теперь увидел в лунном сиянии.
— Зайдемте, выпьем, — предложил я Джорджу.
— Уже поздно, — сказал он. — Спасибо тем не менее.
— Приезжайте к нам как-нибудь с Моурин, — сказал я, когда он садился в машину.
— С радостью, — сказал он. — Спокойной ночи, Джо.
Дверца машины захлопнулась. Это был основательный, солидный звук, словно задвинули дверь международного вагона. У Джорджа был теперь «мерседес». Я глядел ему вслед, пока он не скрылся из виду, а затем отворил парадную дверь. Но я не сразу вошел в дом: стоя вполоборота, я бросил последний взгляд через плечо. Все теперь стало на свое место, и боль прошла, подумал я, а Уорли все тот же, Уорли победил в конце концов. Новая жена родит Джорджу детей, а мертвая будет покоиться с миром. Я вошел в дом, осторожно притворил дверь и достал из портфеля цветную пленку и медвежонка.
— Вы можете воспользоваться нашим проигрывателем для пластинок, если хотите, Герда.
— Благодарю вас, мистер Лэмптон.
Она наклонила голову так, словно намеревалась сделать реверанс. Пухленькая, белокурая, она казалась очень податливой. Не в первый раз у меня мелькнула мысль: интересно, как бы она поступила, если бы я повел решительную атаку? Как в таких случаях начинают? «Вы очень славная девушка, очень славная девушка», — и потрепать по розовой щечке. «У меня есть для вас небольшой подарочек…» Но у меня не было для нее небольшого подарочка, и я не заводил интрижек со служанками, впрочем, она была не совсем служанкой: ее отец был одним из наших заказчиков, и она приехала в Англию, чтобы изучать язык. Так что она была скорее как бы членом семьи. В наше время прислуги как таковой уже не существует, я родился для этого слишком поздно.
— Сейчас в Гамбурге мы бы все на улицах были, — сказала Герда. — Мы бы на улицах танцевали даже.
— У нас здесь для этого не особенно благоприятные условия, — сказал я. — Но сегодня вечером в городе будет фланелевый бал.
Она сморщила носик.
— Вы танцуете в фланелевых платьях?
— Женщинам можно надеть просто летние платья.
Я поглядел поверх ее плеч на расписанную стену.
Жалюзи на кухонном окне были приспущены, и от этого на всем лежали полосы тени. На расписанных стенах появились царапины, которых я раньше не замечал.
Платье Сьюзен в последнем ревю, называвшемся «Ночь и день», обтягивало ее, как перчатка, и не доходило до колен, но не так же оно ее обтягивало? Я поднял жалюзи и снова поглядел на стенную роспись. Теперь резкая линия между ног и очертания грудей стали менее четкими.
— Слишком холодно для летних платьев, — сказала Герда.
— Не обязательно их надевать, — сказал я. — Но, может быть, еще потеплеет.
— Меня уже не будет здесь, — сказала Герда.
Она присела на стул возле откидного стола и вытащила из кармана пачку сигарет. Я зажег для нее спичку.
— Спасибо, — сказала она. — Вы очень добры. Когда я вернусь домой, я совсем не буду курить. Мой отец этого не любит.
Она была без чулок; когда она закинула ногу на ногу, золотистый пушок у нее на ногах засверкал, словно блестки.
— Думаю, что ваш отец прав, — сказал я.
— Вы очень похожи на моего отца, мистер Лэмптон. Он такой же крупный мужчина и очень добрый. Мне было очень хорошо у вас.
— Тогда почему же вы хотите нас покинуть?
— Мой отец нездоров.
— Как жаль, — сказал я.
— Поэтому мне придется очень скоро уехать.
— Нам очень жаль расставаться с вами. Барбара будет скучать по вас.
— Нет. — Она покачала головой. — Маленькие дети скучают только по своим папе и маме. Так и должно быть. А Барбара папина дочка, верно?
— Да, так случается иногда, — сказал я.
— У меня тоже так, хотя я очень люблю и маму.
Она качнула ногой, и блестки потухли. Теперь ее ноги не были просто предметом, на который приятно смотреть, они стали предметом, которого хочется коснуться, погладить, ощущая эти шелковистые волоски под рукой. Я с трудом отвел глаза. Пожалуй, хорошо, что она уезжает.
— Вы уже сообщили об этом миссис Лэмптон, Герда?
— Я только теперь надумала. И потом — вы же хозяин. Я должна была прежде всего сказать вам.
Мне вспомнилась Мария — девушка, которая отдалась мне в Берлине за пачку сигарет. Сигареты назывались «Вудбайн». Смешно, какие пустяки застревают иной раз в памяти. Мария была женщиной такого же типа, как Герда, хотя Герда совсем светловолосая, а Мария брюнетка, и Герда пухленькая, а Мария худая. Но Мария тоже была податлива, покорна — «вы хозяин, верно ведь?» — она была полна одной заботой: быть приятной мужчине. А Сьюзен, по-видимому, ставила себе прямо противоположную цель и в течение целого дня стремилась достичь ее любыми средствами. Я не помнил, чтобы она когда-нибудь еще была такой придирчивой и сварливой. А ведь она получала от меня куда больше, чем пачку сигарет. Дом, правда, принадлежал ей, но денег отец не давал ей ни копейки. Мы жили только на мой заработок, и он уходил весь, до последнего пенни, и еще нередко не одну сотню фунтов приходилось брать авансом. Сегодня принесли счет от Модсли — самого дорогого универсального магазина в Леддерсфорде, — и я сунул его в карман, не распечатав, так как даже не решался взглянуть на него. Скорее уж я имел бы право быть сегодня раздражительным и сварливым, а не Сьюзен.
— Вы чем-то озабочены, — сказала Герда.
— Я думал о том, что это будет не очень-то приятная новость для миссис Лэмптон.
— Дом не так велик, — сказала она. — И Гарри теперь в пансионе, почти совсем здесь не бывает.
Я как будто уловил нотку презрения в ее голосе.
— Все же вы нам очень помогали, Герда. Миссис Лэмптон будет теперь связана домашним хозяйством по рукам и ногам.
Герда пожала плечами.
— Все замужние женщины связаны домашним хозяйством. Вот почему я не скоро выйду замуж, — сказала она со смешком.
