— Если задел ваши чувства арийца и гомофоба, то прошу прошения, а вот за угрозу «уделать» вы получили по заслугам. Будем продолжать беседу?
— Нечестно, — потирая горло буркнул Брок, — исподтишка…
— Честно, — возразил я, — у вас преимущество в возрасте, мышечной массе, скорости реакций, а у меня только опыт и знания. И мой опыт говорит, что Россия для русских (если считать русскими: чудь; мерю и берендеев исконно живущих в центре русских земель) возможна только в границах Московского княжества шестнадцатого века, далее идут земли инородцев. Что по этому поводу скажите?
— А я ждал этого вопроса, — пристально глядя на меня сказал и потирая горло чуть усмехнулся Брок, — меня и Макс предупредил, что ты за фрукт, мой ответ готов, держи…
Достал из своего пакета небольшое яблочко, протянул мне и спросил:
— Сорт узнаешь?
— Яндык, — нехотя сказал я.
А Яндык это не только сорт яблок, это еще и название села на нижней Волге. Живут там русские, казаки, калмыки, казахи, еще в советское время приехали и мирно со всеми уживались несколько семей переехавших с Кавказа. Бедное село. Работы много, платят за нее мало, пьют. Все как и в других селах и не только на Волге, но и по всей стране. В нулевые когда еще залпами гремела на Северном Кавказе война, в село стали приезжать чеченцы, кто к родственникам кто к друзьям, кто просто так. Начались драки, ну разумеется по исключительно бытовым причинам. В жестоких драках, местных били, они давали сдачи, не хотели ложится под пришлых. Напряжение нарастало, а потом полыхнуло…
В ночь с 21 на 22 февраля 2005 года на сельском кладбище в Яндыках были повалены несколько православных крестов, был осквернен и разбит памятник Эдуарду Кокмаджиеву — калмыку, солдату, погибшему в Чечне. Село забурлило, начались сходы местных жителей, главное требование, выселить пришлых.
24 февраля по подозрению в преступлении были задержаны и взяты под стражу трое молодых чеченцев. 31 марта следствие было закончено, и дело было передано в суд. В мае осудили только двоих. 10 августа дело было пересмотрено, преступникам дали условные сроки и отпустили на свободу. 10 августа обозленными местными парнями был избит чеченец публично хваставший, что ему удастся откупиться от любого суда. 11 августа группа чеченцев в отместку жестоко избила несколько калмыков. Собравшаяся молодежь знакомые, родственники, друзья избитых ребят вызвали чеченцев на «стрелку». Те не пришли. Они вышли в другой день, 16 августа примерно пятьдесят чеченцев ходили по селу ловили и по одиночке избивали калмыков. Все это вылилось в массовую драку возле местного бара, во время которой был искалечен, а затем выстрелом в голову в упор был убит 24-летний калмык Николай Болдырев.
18 августа начался погром. Жгли дома, били пришлых, те метались в огне горящих домов и все бросив бежали под защиту милиции. Рядом со схватившимися за топоры, вилы, ножи калмыками, встали казаки, русские, казахи. Женщин и детей они не трогали. Милиция вмешиваться боялась и бездействовала. На помощь местным спешили казаки из областного центра, ехали группы вооруженных калмыков из соседней республики. Назревала беспощадная резня и всеобщее избиение горцев. Село было блокировано внутренними войсками и армейскими подразделениями, чеченцев из него вывезли. Все утихло…
— И как по твоему я теперь должен относится к калмыкам? — убрав яблочко в пакет спросил меня, нацист Брок.
— Ну и как?
— С уважением, — скупо улыбнулся Брок, — с большим уважением вот как. Молодцы не дали себя опустить, не прогнулись. Никогда их «косоглазыми» не назову. А если чего, так я первый им на помощь приду. И заметь ни одного национального конфликта между русскими и калмыками в этом селе не было и нет. Мы в мире со всеми живем, пока нас не трогают.
— Это частный случай, а вообще…
— Нет, это не частный случай, — быстро прервал меня Брок, — это как раз общий случай и весьма показательный. Как беда, так все вместе встаем. В муках, в страхе, в крови, в боли родовых схваток наша нация переживает новое рождение и места в ее строю хватит всем. А если не хочешь, то и не надо, это твое дело. Гнать тебя с твоей земли никто не будет, места всем хватит.
Я подбирал слова и аргументы для возражений, но не успел.
— Знаешь я вот как иногда думаю, — уже другим тоном немного смущенно заговорил Брок, — Русский народ, такой каким он был: терпеливым; покорным и безропотным, уже умер или стремительно вымирает, на его месте прорастает новая нация, русская нация, взявшая от этого народа все самое лучшее, так как хороший сын и достойная дочь принимают от матери и отца их наследство, чтобы его приумножить, а не пропить. Для нас это самое главное. А с тобой я думаю договоримся, — очень серьезно сказал Брок, — вот ты татарин и чтобы ты хотел от нас?
— Сохранения и расцвета нашей земли и нашего этноса. Безоговорочное уважение его веры, культуры и их развитие. Полное юридическое и фактическое равноправие с другими народами. Все стратегические общегосударственные решения принимать только всем вместе. В экономике независимость, чтобы столица не все под себя хапала. И пусть твои «наци» у нас свои порядки не устанавливают. Подлинное самоуправление без указки сверху. Все вроде… ну и конечно всем кто живет у нас, все гражданские права, в том числе и право быть избранными в органы власти, полная безопасность и безоговорочное уважение их веры, традиций и культуры. Полагаю, что и наш язык им не помешает изучить, добровольно конечно исключительно из уважения к народу с которым бок о бок живут, мы же все без исключения на русском свободно говорим.
— Договорились, — подумав кивнул Брок, — это нормально, каждый свой народ любит. И должен любить, иначе он быдло.
Я нервно засмеялся, ну ладно этот Брок еще по большому счету пацан, а я то? Уже давно седой весь, а все в игрушки играю, фантазирую с умным видом. Я разве имею право за других говорить? Нет. И можно подумать эти решения и договоренности хоть что — то значат и хоть кто-то будет их исполнять. Глупо как все.
— Ты чего смеешься? — с подозрением спроси Брок и нахмурился.
— Да так, — махнул рукой я, — вообще то все эти права о которых мы с тобой говорили давно в Конституции прописаны.
— Дело не в том, что написано, — холодно сказал как отчеканил Брок, — дело в том кто и как написанное исполняет. И еще…
Он медленно встал из-за стола, я насторожился.
— … я знаю неплохой ресторан, там из натурального кобыльего молока готовят и подают степной напиток жизни, поехали, я угощаю.
— Э… я тебе признаюсь… — слегка краснея от смущения пробормотал я, — у меня от молочного живот схватывает. Может лучше выпьем приготовленного из натуральных зерен «турецкого» кофе, а не эту растворимую якобы кофейную бурду? Тут недалеко отличная кофейня есть. И это я угощаю.
Разом вместе и засмеялись. Так — то, а вы говорите павлины.
Разговаривают два врача:
— Знаете, у меня был случай, что пациент по всем диагнозам должен был умереть еще 10 лет назад, а он все еще жив.
— Вот видите коллега, если человек по-настоящему хочет жить, то медицина бессильна.
Анекдот. Автор неизвестен.
В среде он известен под оперативным псевдонимом Лэнс. Он стукач, он же дятел, барабанщик, внештатный сотрудник, оперативный источник и прочая… прочая… Для определенной категории лиц снабжающих органы информацией о своём окружении придумано много различных названий от оскорбительных до обтекаемо нейтральных. Лэнс входит в группу Макса. Мне было смешно, что при встрече на квартире он так и не снял бейсболку за длинным козырьком которой его лицо оставалось в тени. Все было так похоже на неловкий и глупый розыгрыш, где люди скуки ради дурят заехавшего к ним наивного и туповатого провинциала. А что? И это вполне возможно. Вот исходя из этого и будем относиться ко всему происходящему, подумал я. Спектакль и нечего более. И как же в этом спектакле становятся добровольным помощником наших любимых, глубокоуважаемых, совершенно неподкупных и высокопрофессиональных органов несокрушимо стоящих на защите конституции?
— Ну лично меня, — глухо рассказывал Лэнс, — на наркоте подловили. На улице задержали, скрутили и в авто. В машине совершенно открыто сунули в карман большую дозу героина, в отделении обшмонали при понятых, достали, запротоколировали, все срок готов. Я входил и вхожу в легальную организацию, — тут Лэнс произнес название которое мне ни о чем не говорило, — вот мне «господин — товарищ» в штатском и говорит: «Выбирай: срок или помощь нам». А у меня институт, мама с папой. Чего тут выбирать? «Все ясно, — ною, — не сажайте, я все сделаю» Тут же и заяву под диктовку написал, типа добровольно прошу принять меня нештатным сотрудником, потом первый донос. Пока донос сочинял чуть от сдерживаемого хохота не обделался.
